Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Влад добежал до аптеки, свернул в Касьяновский проезд, срезал угол по двору частного дома и оказался на рыночной площади. Его черные лавсановые брюки с иероглифами, фирменная футболка уже примелькались в квартале, изредка ему приветливо махали знакомые, провожали взглядами пацаны, но он не замечал никого вокруг — бег позволял побыть в одиночестве.
В тихом пешеходном переулке неподалеку от базара Влад догнал женщину.
— Доброе утро, Зоя Александровна, — забрал у нее сумки. — Давайте, я вам помогу.
— Спасибо.
Лет ей было тридцать пять, еще совсем недавно она была красивой и претендовала на одну из первых леди города. Сейчас же лицо ее осунулось, глаза затуманила скорбь, ранние морщины придавали лицу выражение обиды.
— Мехов моя фамилия, я друг Сашки Земцова, — торопливо объяснил он. — Разве у вас нет машины?
— Есть, но я никогда на ней не ездила.
— Не умеете?
— Не хочу. Подрастут сыновья, будут меня возить. А вас я помню. В прошлом году муж водил меня на соревнования во Дворец спорта. Вы там победили. Вы всегда побеждаете?
Он усмехнулся:
. — Не во всем. Зоя Александровна, можно у вас спросить?.. О том дне, когда Анатолий Борисович уехал…
Женщина тяжело вздохнула и попыталась забрать сумки у Влада:
— Знаете, меня уже столько раз об этом спрашивали в прокуратуре. Вначале Рутберг, потом какой-то Кормухин, потом из УБЭП или КГБ…
— Постойте, Зоя Александровна. — Влад остановился, но сумки не отдал. — Я не из прокуратуры. Мой друг Саня Земцов, вы же его знаете?..
— Знаю. И что же?
— А, действительно. Бог простит его убийц. Он у нас добрый, всех любит одинаково, всех прощает. За то, что Саню подвесили на дыбе, ломали ему пальцы, избивали ногами и металлическими прутьями, потом подключили в электросеть — пока у него не лопнуло сердце. А потом ему выстрелили в голову — на всякий случай, чтобы не воскрес, как Иисус Христос. Он Христом не был, страдал не за все человечество, а только чтобы не выдать вашего мужа. И не выдал. Оставил жену и малолетнюю дочь. По-дурацки, получается, погиб — шеф-то его назавтра все равно застрелился. Да?
— О чем вы хотели меня спросить? — остановившись у скамейки в проходном дворе, все-таки решилась она на разговор.
— Директор службы безопасности рассказывал, что перед самоубийством он говорил с вами по телефону.
— Да. Сказал, чтобы я продала дачу и машину и что доверенности на мое имя лежат у него на столе. И все.
— А… каким числом оформлены эти доверенности?
— Девятым июня.
— Вы просили его об этом?
— Нет, я ничего не знала.
— Зоя Александровна, у него были враги?
— Все спрашивают об этом в первую очередь, — скривила она губы в горькой усмешке. — В последнее время он старался не выходить из дома без особой необходимости. Но необходимость такая возникала каждый день, работала московская комиссия — все пытались доказать, что дела объединения из ряда вон плохи, а избрание Кожухова незаконно. Подключили местную прокуратуру, все пересчитывали, потом прогорел банк, без конца звонили по телефону из Прибалтики, из Москвы, все требовали металл или возврата денег, а на продукцию наложили арест; банк отказывал в перечислениях — председатель уже пошел на альянс с Минфином… Не очень я понимаю, что там происходило, я окончила музучилище, а в последние пять лет не работала вообще, — она устало опустилась на скамейку, сцепила руки; на безымянном пальце правой руки желтело обручальное кольцо. — У меня сложилось такое впечатление, что в последнее время у него не было друзей. Он все время ссорился с экономистом Вершковым, избегал встреч и телефонных разговоров с Губарем.
— А в тот последний вечер? — осторожно спросил Влад. — Я был вместе с Земцовым у него дома, за ним пришла дежурная машина из гаража.
— Ему кто-то позвонил, он сказал, что никуда не поедет и бросил трубку. Потом звонок повторился, он сказал: «Нет, он останется с семьей!», и ушел с телефоном к себе в кабинет.
— Он имел в виду Крапивина?
— Наверно. Выезжать он предпочитал с Земцовым, Крапивин раньше работал в КГБ, Анатолий говорил, что его приставили к нему. А Земцова он подобрал сам.
«Девятым… девятым оформлена доверенность, — напряженно думал Влад, понимая, что все вопросы с Кожуховой нужно выяснять сейчас, на повторную встречу она вряд ли согласится. — Я тогда был в тайге… ну да, я уехал шестого… это была пятница. Сашки дома не оказалось, Женька сказала: „Папа поехал в Катеринбурх с дядей Толей“. И после поездки — в ближайший понедельник! — он посылает кого-то в нотариальную контору оформить доверенности на машину и дачу…»
— Из города он не выезжал?
— По-моему, только один раз. Да, в начале июня ездил в Екатеринбург. Вернулся с работы, переоделся и поехал, сказал, что ждет машина. С ним был Саша Земцов. Толя сделал бутерброд с сыром для Савелия, тот никогда не отходит от машины, еду берет с собой, а тогда он, видимо, не успел заехать домой.
— А зачем он ездил туда, не говорил?
— По-моему, должен был с кем-то встретиться. Сказал: «Там нас покормят». С кем — не знаю, у него много друзей, он там учился и практиковался на «Уралмаше».
— То есть это была частная поездка?
— Я была занята сыновьями. Старший сдавал экзамены, Вовка собирался в «Артек».
Влад почувствовал, что его вопросы начинают раздражать Кожухову.
— Спасибо, Зоя Александровна, — он встал, подхватил сумки и резко переменил тему разговора: — Хотите, я научу вас водить машину?
— Спасибо, Владислав, — оттаяла она. — Мне некуда ездить.
Вернувшись домой, Влад позвонил Кроту:
— Привет, Крот. Ребята не очень на меня обижаются?
— Привет, — буркнул Крот. — Рудику ты ребро сломал, а Кондратенке жопу отбил, он теперь сесть не может, Колян на работу не вышел — глаз заплыл. А так ничего. Я видел, красиво получилось.
— Ничего, за такие бабки потерпят. Слышь, Крот, ты сегодня со своей диспетчершей виделся?
— Зачем тебе? — недоуменно спросил приятель.
— Будешь у нее, полистай путевки: куда Савел ездил с Кожухом в последнее время.
— Когда?
Влад хотел сказать «шестого», но передумал:
— В мае и июне. За пределы города, понял? Только втихаря.
— Ты че, сам не можешь у Савела спросить, куда он ездил?
— Савел мне не кум, а я не следователь, — ответил Влад. — Убудет от тебя?
Он положил трубку и отправился под душ, зная, что добрый малый Крот хоть и ворчлив, но отзывчив, к тому же по натуре аферист и непременно сделает все, о чем его просят.
20
Ботов знал: участие в белорусской акции добром для него не кончится — «КамАЗ» не иголка, в стог сена не спрячешь. Да и Шваченко фраер ненадежный, надо было его прижучить сразу после того, как поставили машину в бокс. Но главным виновником провала Ботов считал Бригадира. Никуда бы эти рэкетиры не делись, молчали бы в тряпочку, зализывая раны, а Бригадир, наркоман чахоточный, решил замести следы. Он и раньше был психопатом, еще пять лет тому, когда они мотали срок в Петушках — поджег барак, полоснул заточенным черенком пахана. Теперь упрятал семерых в Березину и отвалил, не сказав прости-прощай.
Блатхату в Черемушках вторую неделю держали под контролем опера, у Соньки Багрус устроили засаду, со Шваченки не сводят глаз; почитай, всех «мурок» задействовали — общественный порядок охранять некому. Пришлось поиздержаться на ксиву, отпустить бороду и нацепить очки; хотел еще тросточку прибарахлить, совсем бы стал похож на профессора кислых щей, да кент из «Измайловских», спец по конспирации, сказал, что тросточки теперь не в моде.
Бригадир дал натырку на всякий пожарный: ехать к Пану в Краснодольск, тот вроде мог спрятать где-то в тайге, да еще и забашлять из общака. Но легко сказать — ехать, когда все вокзалы напичканы мусорами, и у каждого ориентировка с его портретом в фас и профиль! Билет на фамилию Конягина Павла Давыдовича, выписанный по новой ксиве, лежал в нагрудном кармане твидового пиджака, купленного Ботовым через знакомого карманника в Лужниках; в притороченной к поясу на спине кирзовой кобуре висел блестящий «таурус», в деле не бывавший, но в принципе такой же бесполезный, как подковы на каблуках покойницких туфель.
От самого Казанского вокзала Ботову мерещился «хвост»; какие-то подозрительные личности садились в вагон на каждой станции, и все тридцать два часа пути он просчитывал варианты на случай, если слежка перейдет из воображения в реальность. Даже во сне он видел себя выпрыгивающим из пробитого головой вагонного окна.
В Свердловске удалось снять хату и отоспаться. Ботов был готов продать дьяволу душу за возможность надраться до поросячьего визга, но слишком хорошо помнил, как загремел в девяностом по «сто третьей» — подвела тогда «белая», сболтнул лишнее и попался.
В Краснодольск он отправился в субботу первой же электричкой. Несколько сонных рыбаков, бабулька с чемоданом, перевязанным бельевой веревкой, солдат и студент, дремавший на деревянном диванчике, опасений не вызывали. Тревога пришла в Монетном, когда сел плотного сложения парень в нейлоновой куртке поверх тельника; потом усилилась: в Лосином второй выход заблокировал мужик, чересчур усердно канавший под рыбака. Ботову показалось, что они перемигнулись с тем, в куртке, у противоположной двери, и на подъезде к Озерному он решил проверить — перейти в другой вагон. Никто на его переход не отреагировал, но там, в соседнем вагоне, сидела точно такая же компания картежников с удочками, а у дверей — ряженые под «крутых».
- Прыжок рыси - Олег Приходько - Боевик
- Морской волкодав - Сергей Зверев - Боевик
- 7000 километров южнее Москвы - Сергей Зверев - Боевик
- Командир разведроты - Андрей Дышев - Боевик
- Кондор принимает вызов - Сергей Соболев - Боевик