Читать интересную книгу Колчаковщина - Павел Дорохов

— Знаете, что он большевик?

— Нет, не знаю.

— Хм. Зотова знаете?

— Нет, не знаю.

— Ничего не знаете? Хорошо. Я вас заставлю говорить!

Тарасов не спеша отстегнул кобуру, вынул револьвер, медленно поднес ко лбу Ивана Александровича.

— Вы будете рассказывать?

Холодное дуло прикоснулось ко лбу Ломова. Холод в глубокие мелкие морщинки собрал кожу на лбу, волной озноба пробежал по телу. Иван Александрович закрыл глаза. Мелькало сознание, что надо быть твердым, надо выдержать. Открыл глаза, посмотрел офицеру прямо в лицо и, как только мог твердо, сказал:

— Я говорю то, что знаю. О том, чего не знаю, рассказывать не могу.

У Тарасова задрожали руки. Дуло револьвера запрыгало по лбу Ивана Александровича.

— Не будешь?

Ломова колотило, как в лихорадке, но стиснул зубы и молчал.

— Ну погоди, я тебя заставлю разговаривать!

Тарасов опустил револьвер, сунул в кобуру. Потом спокойнее:

— Вы бесполезно запираетесь, И Хлебников, и Мурыгин, и Расхожев, и все другие сознались во всем. Собирались у вас, у Хлебникова на заводе, у Расхожева. Говорили о восстании.

Тарасов опять ожесточился.

— У-у, большевики проклятые, я вам покажу восстание!

— Я не большевик, — возразил Иван Александрович.

— Кто же вы?

— Просто честный человек.

Капитан сердито хмыкнул.

— Хм, честный человек! Задницу нам вашей честностью подтереть. Знаем мы этих честных людей.

Тарасов метнулся к толстому офицеру, все время спокойно посасывавшему папиросу.

— Видал ты этого честного человека? Хм!

И опять спокойнее:

— Ну хорошо, допустим, что вы честный человек, зачем же вы подвергаете опасности свою семью. Имеете ли вы на это право как честный человек? Ведь, если вы нам не расскажете правды, мы вас расстреляем.

— Расстреливайте, но я ничего не могу вам рассказать, потому что сам ничего не знаю.

Голос Ивана Александровича звучал с большой убедительностью. Тарасов задумчиво остановился возле, посмотрел на Ломова.

— Хорошо, подумайте до завтра.

Повернулся и пошел. За ним не спеша, вперевалочку, направился и другой.

Снова тихо, темно…

Ломов стоял, прислонившись спиной к стене. Ноги дрожали и подгибались в коленях. Зубы выбивали частую дробь.

«Холодно, должно быть», — подумал Иван Александрович.

Хочется унять волну холодной дрожи, струйками разливающейся по телу. Глубоко засунул руки в рукава пальто. Стал ходить взад-вперед от стены к стене. Сосчитал, — в ширину восемь шагов, в длину, от двери до противоположной стены, двенадцать. У стен останавливался, приникал ухом и подолгу вслушивался.

«Нет ли кого рядом. Ведь офицер называл имена Мурыгина, Хлебникова, Расхожева, Зотова. Неужели все арестованы?»

Раз показалось, что из-за стены донесся слабый звук. Иван Александрович еще плотнее прислонил ухо к стене, и, затаив дыхание, долго слушал.

Звук повторился. Похоже на стон.

— Неужели Киселев?

Иван Александрович постучал в стену пальцем. Напряженно прислушался.

За стеной тихо. Ломов страшно взволновался, как будто жизнь его и того, кто находился за стеной, зависела от того, услышит или не услышит сосед по заключению стук. Лихорадочно стал шарить у себя в карманах, нашел огрызок карандаша и тупым концом постучал в стену. Ясно услыхал, что на стук ответили. В радостном возбуждении торопливо выстукивал тюремную азбуку.

— Кто здесь?

Приник ухом к стене, ждет. За стеной могильная тишина. Ивана Александровича кольнуло в сердце. Неужели он ошибся и за стеной никого нет. Но ведь он ясно слышал звук. Нервно повторил прыгающим в руках карандашиком вопрос:

— Кто здесь?

И опять ждет. Сквозь каменную стену уловил слабый-слабый звук.

Да, да, стучат, отвечают.

— Расхожев. Кто вы?

— Я — Ломов. Что с вами?

— Допрос… Избили…

Нервы Ивана Александровича не выдержали. Он опустился на пол у стены и заплакал:

— Бедный Расхожев!

4

Наталья Федоровна безумно обрадовалась, когда через жену Хлебникова узнала, что Димитрий на свободе и находится в надежном месте.

Через два дня после провала к ней пришла жена Ломова Елена Ивановна.

— Вы знаете… Иван Александрович арестован.

— Знаю.

— Я нигде его не найду. В тюрьме нет, на гауптвахте нет, в контрразведке нет. Я обращалась всюду. Председатель правления ездил к начальнику штаба, и в штабе не знают. Начальник сказал, что предписания об аресте не давал… Я не знаю, жив ли Иван Александрович…

Елена Ивановна остановилась на Наташе широко открытыми полубезумными глазами.

— Послушайте… Вы не знаете?.. Говорят, Иван Александрович у Гинкеля…

Наталья Федоровна задрожала. Она знала, что к Гинкелю, отвозили только тех, кого забирали атамановцы, и что от Гинкеля почти никто не выходил живым.

Жена Ломова упала на стул.

— Иван… Иван…

В сухих, тоскующих глазах не было облегчающих слез.

5

К Расхожеву пришли те же двое — капитан Тарасов и другой, пониже, туго стянутый по животу ремнем. Теперь с ними было два солдата. Один молча поставил два табурета у стены, возле двери. Офицеры сели. Расхожев видел, что собираются пробыть долго. Остался сидеть на полу, как и сидел, прислонясь спиной к стене. Что еще думают делать? Пристрелили бы и конец. Тарасов вынул портсигар, предложил толстому, потом взял папиросу себе, постукал мундштуком по крышке портсигара и закурил. Положил было портсигар к себе в карман, потом, как будто спохватившись, торопливо вынул обратно и протянул Расхожеву, спокойно и почти дружески сказал:

— Вы курите, товарищ? Не угодно ли?

Расхожев не ответил. Тарасов с усмешкой пожал плечами.

— Как вам угодно, товарищ.

Капитан пустил под потолок струйку дыма и, все еще не меняя спокойного дружелюбного тона, спросил:

— Ну, скажете вы нам свою настоящую фамилию?

Расхожев молчал.

— Не желаете отвечать. Хорошо. Ну-ка, ребята.

Тарасов кивнул головой солдатам. Те бросились на Расхожева, сорвали, с него пальто, связали ноги, скрутили руки над головой, обнажили спину и зад. В руках у солдат появились шомпола.

— Постойте-ка, ребята, — сказал Тарасов, закуривая новую папиросу, — приведите арестованного из соседнего номера.

Солдаты вышли и через несколько минут вернулись с Ломовым. Тарасов поднялся с табурета, подошел к Расхожеву, брезгливо тронул его в обнаженный зад кончиком сапога.

— Ну, скажете вы свою фамилию или нет, последний раз вас спрашиваю?

Расхожев лежал на обледенелом асфальтовом полу голым животом и ногами, сжимал в комочек посиневшее тело, стараясь сделать кожу менее проницаемой для холода, и молчал.

Капитан повернулся к Ломову.

— Может быть, вы назовете настоящую фамилию Расхожева.

— Я уже сказал вам, что не знаю.

— Ха, не знаете?! Хорошо. Ну-ка, ребята, сначала вот этого субчика.

Солдаты встали по обеим сторонам Расхожева, взмахнули шомполами. Тарасов отошел к табурету, сел и, взяв щепотью за обсосанный мундштук папиросы, поднял ее вверх, как дирижерскую палочку.

— Раз!

Тело Расхожева судорожно дернулось, сквозь крепко стиснутые зубы вырвался стон. Из рассеченной кожи брызнула кровь.

— Два! Три! Четыре!

Иван Александрович закрыл рукой глаза.

— Что вы делаете, безумцы!

Толстый офицер вдруг сорвался с места, подбежал к Ломову.

— Гляди, гляди, не закрывай глаза!

Схватил Ивана Александровича за руки, оторвал их от лица.

— Гляди, гляди!

Хрипел Ломову в лицо, брызгал слюной.

Как сквозь туман увидел Иван Александрович толстое красное лицо офицера, круглые с невероятно большими зрачками глаза, плотоядно оскаленный рот. В страхе отшатнулся к стене.

— Отойди от меня, отойди!

Опять, запрыгало перед Ломовым толстое красное лицо, круглые глаза и хищно оскаленный рот.

— Отойди, отойди!

Не сознавая, что делает, Иван Александрович поднял руку и наотмашь ударил офицера по лицу. Офицер оторопело ступил шаг назад и вдруг взвизгнул тихонько и жалобно, как маленький бездомный щенок, и выхватил шашку.

Тарасов бросился к нему, схватил за руки.

— Не троньте, поручик, не троньте! Мы с ним по-другому разделаемся.

6

Утром к Ивану Александровичу пришли два солдата с ломом и лопатами. У самой стены, против двери, продолбили асфальт. Выкопали яму в аршин глубины. Работали сосредоточенно и молча, поплевывая на руки, как будто выполняли простую поденную работу. Принесли со двора двухвершковую доску, опустили в яму, засыпали землей, плотно утоптали место вокруг. Один из солдат вышел и вскоре вернулся с пучком веревок. Подошел к Ивану Александровичу.

— Ну ты, вставай!