то плохое или хорошее.
— Кажется, над домом, — подумав, ответила Марина. — Я выглядывала из окна.
— Тогда ты напрасно беспокоишься, — сморщил носик старик. Это значило, что он улыбается. — Если вороны кружат над домом, то это значит, что скоро в доме родится ребенок. Примета верная.
— Правда? — спросила Марина, чувствуя большое облегчение. Слова старика обрадовали ее. — Это действительно так?
— А когда я тебя обманывал? — обиделся старик. — Вот ежели бы ты, предположим…
— Тимофей! — в один голос воскликнули Марина и Олег. Они пришли в ужас от того, что старик снова сел на любимого конька. Он мог бы так проговорить до вечерней зари, обильно приправляя свою речь пословицами и прибаутками, которых знал великое множество, а многие даже придумывал сам. Это была настоящая стихия. Но они знали способ, как его остановить. — Сглазишь!
Тимофей тут же смолк. Сглаза он боялся пуще всего на свете, называя его невидимым ядом, который выходит из глаз одного и, отравляя, попадает в глаза другого. По этой причине старик опасался бабки Ядвиги, уверенный в том, что ее недобрый взгляд может принести неисчислимые беды и даже свести живое существо в могилу, а неживое принудить рассыпаться в прах. По словам Тимофея, один только человек и мог противостоять чарам старухи — это дед Олега, волхв Ратмир. Но он умер, и бабка Ядвига обрела невиданную силу и безнаказанность, что сильно беспокоило Тимофея.
Марина не стала ждать, пока старик найдет новую тему для разговора. Она спешила. Ее ждала Ирина и много дел, с ней связанных.
— Поцелуй меня, — попросила она мужа. — И я пойду.
Олег поцеловал ее. И она ушла, помахав на прощание рукой Тимофею и виновато отводя глаза от мужа.
Глава 19. Марина идет за советом
Ирина уже ждала ее у ворот. Молодая женщина с опаской поглядывала на ворон, которые с громким карканьем кружили в небе над ее головой. Увидев Марину, она раздраженно произнесла:
— Почему вы их не отстреливаете? Они же загадят вам всю крышу. А если, не дай бог, одна из ворон залетит в окно и начнет летать по комнатам? Это верная примета, что кто-то в доме вскоре сильно заболеет.
— Но есть и другая примета, — кротко заметила Марина. — Тот, кто убил ворону, тот совершил тяжкий грех. И этого человека ждут несчастья.
Ирина не стала спорить. Она вспомнила о Гавране, который был, если судить по его поведению и по отношению к нему, едва ли не членом семьи хозяев Усадьбы волхва. Это казалось ей странным, но мало ли других странностей навидалась она здесь даже за то короткое время, что провела в гостях? Начни все перечислять — и времени не хватит, а смысла в этом нет ни на грош. В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят.
«Не говоря уже о том, что чужая душа — потемки», — подумала Ирина. — «А вдруг Гавран их близкий друг, причем единственный? Ведь все остальные в Куличках шарахаются от них, как черт от ладана».
Это предположение так развеселило молодую женщину, что она долго еще хихикала, стараясь, чтобы Марина этого не заметила. Иначе ей пришлось бы объяснять причину своей веселости, а та могла показаться хозяйке Усадьбы волхва обидной. И это могло быть чревато непредсказуемыми последствиями для самой Ирины. «Но ведь ты же не дура», — сказал ей внутренний голос. — «И не будешь рыть самой себе яму». И Ирина благоразумно согласилась с ним.
— Так мы идем или будем стоять и считать ворон? — спросила Ирина весело, переводя их разговор в шутку.
Это был хороший психологический прием, заимствованный ею когда-то на курсах ораторского мастерства, которым она часто пользовалась. И он всегда срабатывал. Получилось и на этот раз.
— Идем, — улыбнулась Марина. И призналась: — Я никак не могу привыкнуть к твоей манере общения. Не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
— И не пытайся, — сказала Ирина. — Я и сама не всегда себя понимаю. — Она помолчала, а потом произнесла: — Кстати, насчет отстрела ворон я пошутила, если ты не поняла.
Это была ложь, но Марина не уловила фальши в ее голосе и поверила. Еще и потому, что она всегда пыталась видеть в человеке только хорошее, закрывая глаза на плохое. За это ее часто укоряла сестра, а потом и муж. Но так ей легче жилось. И сколько бы Марина ни обманывалась в людях, она не изменяла этой привычке, приводя в свою защиту высказывание, которое где-то когда-то услышала и запомнила: «Лучше пусть десять виновных избежит наказания, чем пострадает один невиновный». Долгое время Марине даже казалось, что это цитата из библии, пока отец Климент не объяснил ей, что она ошибается, и не стоит путать «Комментарии к законам Англии», опубликованные в восемнадцатом веке, с евангелием от Луки, где похожая мысль имеет совсем другой смысл. И звучит она так: «…на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Марина выслушала отца Климента, приняла его слова к сведению, но цитировать полюбившуюся ей фразу не перестала.
Они вышли за ограду, и Марина заперла калитку ключом в виде старинной секиры. Ирина с любопытством посмотрела на него.
— Ого! — воскликнула она. — Да это настоящее холодное оружие. При необходимости этим ключом можно даже обороняться.
— Олег говорит, что однажды этот ключ и в самом деле спас ему жизнь, — заметила Марина. — Но он не любит об этом вспоминать, особенно при моей сестре Карине.
— Наверное, какая-то очередная таинственная история, — раздраженно сказала Ирина. — Усадьба волхва так и кишит ими, как дешевая придорожная гостиница тараканами.
— Таинственная не более, чем голуби, вылетающие по ночам из твоей комнаты, — отпарировала Марина, обидевшись за Усадьбу волхва, упомянутую в уничижительном смысле.
Ирина хмыкнула, настороженно взглянула на нее, но ничего не сказала. Так, в молчании, они и дошли до Куличков.
Бабка Матрена жила на окраине поселка, к которому почти вплотную подступал девственный лес. Домов здесь было мало, и все они прятались за высокими заборами. Было так безлюдно, что могло показаться, будто живых существ здесь отродясь не бывало. Подруги подошли к воротам, на которых висела прибитая гвоздем ржавая жестянка с нарисованной на ней выцветшей красной краской цифрой 7. Марина не стала стучать, а просто толкнула рукой калитку, и та, оглушительно заскрипев несмазанными проржавевшими петлями, отворилась, пропуская их. Они не успели пройти несколько шагов по двору, как на крыльцо небольшого деревянного дома вышла широкая в плечах и бедрах старуха в накинутой