да около, но все время возвращались к водонапорной башне, старой карте подземелий, неугомонной Лене (вот как теперь от нее отбрыкиваться, чтобы не увязалась со мной в поход по злачным местам?!).
Надо, кстати, прикинуть, откуда теперь заходить под землю, с какой известной мне точки. Лезть наобум в подвал башни не очень хочется. Если там все-таки чье-то логово, то пристукнут меня в нем за милую душу. В лучшем случае сначала допросят, зачем я залез и что ищу, в худшем грохнут без разговоров и фамилию не спросят. Зачем им моя фамилия, предполагаю, неизвестные товарищи её и так прекрасно знают.
Искать меня, конечно, будут, да только вряд ли найдут. Никому и в голову не придет, что студент Лесаков за каким-то лешим поперся в заброшенную башню. Что он там мог забыть, приличный юноша из педагогического училища, член ОСВОД, комсомолец и прочая. Вот именно что ничего хорошего.
В голове всплывали события последних дней, вяло виляли рыбьими хвостами и уходили на глубину. Незаметно для себя я вырубился. Во сне я долго брел по темноте, в холоде, наощупь ориентируясь в пространстве, которого не было. Это сводило с ума. Иногда руки натыкались на какие-то стены, покрытые чем-то скользким и мокрым, время от времени, мне казалось, что я упирался во что-то, похожее на двери. Но все они были заперты.
Сколько я так бродил, не знаю, когда услышал голоса, а затем увидел свет в пресловутом тоннеле. Честно говоря, испугался. А ну как те самые неизвестные силы вдруг обнаружили сбой в системе и решили все расставить по своим местам. Молодого студента Лесакова вернуть в свое время и в свое тело, а старого спасателя Лесового отправить на больничную койку, а то и вовсе на тот свет.
Страхом пробрало аж до мозжечка. Где-то в глубине под ложечкой заледенело, тело отказывалось идти вперед, ноги тем временем упрямство несли в неизведанное. В конце концов, я вырвался из темноты и ослеп от яркого света, заливавшего все вокруг.
— Сынок, ну как же так-то? Мать переживает, извелась вся. Ты прости, не пустил я ее к тебе, сердце прихватило, сегодня не придет. Пригрозил, что скорую вызову и рядом с тобой в другой палате уложу на постой. Эх, Леша, заканчивал бы ты с этой работой, не мальчик уже, хоть и не стар…
Глаза постепенно привыкли, и я снова увидел свое тело, опутанное проводами в той же палате, что и в прошлом сне. Рядом с койкой, на которой я лежал, сидел отец. Больше никого не наблюдалось. Сам я висел где-то под потолком и наблюдал картину как через экран. При этом мои чувства и эмоции никуда не делись. Вот и сейчас сердце неистово колотилось от смеси страха, удивления и радости. Отец жив! И мама, мама тоже, оказывается, жива! Если для этого нужно было умереть или получить инфаркт и попасть в прошлое — трижды повторю на бис!
— И не надо мне говорить, что близко к сердцу не принимаешь! Сердце оно не слепое и не бесчувственное. Себя можешь сколько угодно обманывать и других тоже, а нам, близким, не смей врать! Людское горе в тебе всегда след оставляет, если ты человек. А ты человек! И попробуй мне не поднимись! Я тебя на том свете и руки не подам! Ты меня знаешь, мое слово кремень! — отец помолчал и продолжил. — Вот что я тебе скажу, Алексей! Оставлять сына сиротой — не дело. Кто его научит на лодке ходить, из ружья моего стрелять? Книги читать, рогатки резать? Вот и я говорю! А Галочка вчера на УЗИ ходила… Сынок у тебя будет, стало быть, у нас с мамкой твоей внучек народится. Ты уж давай, постарайся. Рано тебе на тот свет, точно тебе говорю.
Отцовские слова ошпарили кипятком. Я замер в точке наблюдения, а потом рванул туда, вниз, надеясь со всего размаху нырнуть обратно в свое тело, выпихнуть студента в его советскую реальность, а самому вернуться к свой век. Такую цену я оказался не готов платить за… За что? За жизнь своих близких?
Эта мысль окатила меня ушатом холодной воды Я остановился, тяжело дыша и громко ругаясь вслух. Внизу заволновался отец, поднялся и пошёл к двери звать медсестру. Еще бы, в палате вдруг ни с того ни с сего замигали все лампочки, медицинская аппаратура начала пищать и выделываться. Мужское тело на кровати вдруг выгнуло дугой.
Я притормозил, понимая, что странный экран даже не прогнулся от моих неистовых попыток его пробить. В тот же самый момент моя тушка обмякла, рухнула на постель и снова застыла, но отец перепугался насмерть и начал срочно требовать доктора. В больничном коридоре поднялась суета.
Батя вернулся ко мне, окликнул по имени, присел рядом и взял меня за руку. Едва горячая шершавая рука накрыла мою ледяную ладонь, я вздрогнул и проснулся. Сердце все также отплясывало твист, больно стукаясь о ребра. В висках работали отбойники, во рту пересохло, а руки свело судорогой, по всей видимости отлежал. Я осторожно разжал скрюченные пальцы и скривился от острых иголок, побежавших под кожей.
Спустя полчаса, когда организм угомонился, я все-таки поднялся, взял кружку и осторожно двинулся к умывальнику, набрать воды. Стараясь не шуметь, наполнил чашку и жадно припал в вкусной влаге. Сколько себя помню, нашу энскую воду почти всегда можно было пить из-под крана.
Бывал я и в Ростове-на-Дону, и в Сочи, и в Москве златоглавой. Покатался по родной Кубани немало, заносило и в Сыктывкар к родне в гости, и в Липецк к крестным родителям. Но везде водопроводную воду пить невозможно. Фильтровали, кипятили или отстаивали, иначе гадость неимоверная. Вот липецкую на вкус не помню. В память накрепко врезалось одно: здесь всегда из крана течет просто ледяная водица.
Напившись, налил еще и отправился в кровать. Странные сны, очень странные. Как бы понять: правда в них, или мой собственный вымысел, придуманный воспаленным сознанием, чтобы примирить с нынешней реальностью? Что если реальность — там? А выдумка здесь?
Черт! Тогда и вовсе путаница выходит. Я четко знаю: на момент сердечного приступа никого из родных в моей жизни не осталось. Сновидение утверждает обратное: все живы, включая нашего с Галкой неродившегося ребенка. «Мальчик! У нас будет сын!» — тепло разлилось по всему телу, щеки отчего-то стали мокрыми. Я мотнул головой, загоняя сентиментальность поглубже: не время