правды и лишая ее возможности погоревать и начать жить дальше.
Я рассеянно тру свою грудь, пытаясь избавиться от стеснения в ней, мешающего мне дышать.
– Ты не мог бы посмотреть? – Она с усилием сглатывает: – Я хочу, чтобы ты посмотрел.
Я делаю глубокий вдох и киваю, затем закрываю глаза и заглядываю внутрь Грейс.
И меня сразу же окружают десятки ярко окрашенных нитей. Я не касаюсь ни одной из них, пробираясь туда, где когда-то видел узы ее сопряжения с Джексоном, на том месте, которое я проверяю каждый вечер.
И нисколько не удивляюсь, увидев, что их нет.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и у меня вдруг замирает сердце.
Я стою и смотрю секунду, другую, третью – боясь дышать, боясь даже моргнуть. Не знаю, сколько времени я стою, пригвожденный к месту, стою, глядя на самую пугающую вещь, которую я когда-либо видел, и знаю, что мне бы не хватило и вечности, чтобы это переварить.
Потому что тонкая нить, которая, как я инстинктивно знаю, соединяет меня и Грейс, со вчерашнего дня стала вчетверо толще… и теперь она сияет самым ярким синим цветом, какой я когда-либо видел.
Глава 31
Акции и облигации
– Грейс –
– Что с тобой? – спрашиваю я. – У тебя такой вид, будто ты вот-вот потеряешь сознание.
– Я в порядке, – бормочет он, но у него отсутствующий взгляд. – Все в порядке.
– Это будет больно?
Судя по всему, этот вопрос помогает ему снова сфокусировать внимание, и он улыбается мне:
– Конечно, нет. Узы сопряжения созданы не для того, чтобы причинять боль. – Он качает головой: – Если бы они причиняли боль, никто бы не захотел быть сопряженным.
– Я говорю не об узах. А о том, не больно ли тебе будет проверять, в каком они состоянии.
– А, это. – Он ласково улыбается – так ласково, что это совсем на него не похоже, и в эту минуту я могу думать только об одном: я выгляжу еще хуже, чем полагала. – Нет. Я уже проверил.
– Уже? – У меня екает сердце. – И что ты там увидел? – Он отвечает не сразу, и меня охватывает ужасное волнение. – Скажи мне, что ты обнаружил.
Это не вопрос, и, похоже, Хадсон это понимает, потому что он вздыхает. Не колеблясь, он отвечает:
– Их больше нет.
– Их нет?.. – Я качаю головой, пытаясь вытрясти из нее туман. – Как это? Я не понимаю.
– Узы твоего сопряжения исчезли, Грейс. Раньше они были там – едва заметные, – но теперь пропали. Как будто и не появлялись.
Эти слова бьют меня наотмашь с силой стального шара, которым разрушают здания, они сносят меня с лица земли.
– Я не понимаю.
– Как и я, – говорит он, и сейчас у него такой испуганный вид, какого я еще не видела. – Но они исчезли. И есть еще кое-что…
– Я тебе не верю. – Эти слова вырываются из самой глубины моей души.
Он отшатывается, как будто я ударила его по лицу.
– Что?
– Извини, но я тебе не верю. Джексон моя пара. – Вообще-то я не совсем понимаю, что это значит, но мне известно, что такие вещи не могут просто взять и исчезнуть. Если узы сопряжения так легко рвутся, то какой в них смысл? – Вы все с пеной у рта уверяете, что узы сопряжения – это навсегда. Как же они тогда могут исчезнуть всего лишь потому, что я на время отлучилась?
– Не знаю. – Теперь он так же раздражен, как и я сама. – Я просто сказал тебе, что видел.
– Или то, в чем ты хочешь меня убедить. – Эти слова вырываются у меня до того, как я осознаю, что собиралась их произнести. Но, когда это происходит, я о них не жалею. То, что Хадсон вместе со мной готовил тыквенный пирог, еще не значит, что он неким волшебным образом превратился в моего лучшего друга. И это определенно не означает, что я должна верить всему, что он говорит – особенно когда то, что он говорит, лишено смысла.
– Послушай, это же ты сказала, что больше не чувствуешь Джексона. Я просто…
– Это неправда. Я сказала, что не могу вспомнить его голос, – я не говорила, что не чувствую его. – Я сердито смотрю на него: – А это совсем не одно и то же.
– Да ну? – Он вскидывает одну бровь: – Стало быть, ты можешь чувствовать его?
– Я… я просто… я не… В общем, это сложно, понятно?
– Понятно. – Он смеется, но в его смехе нет ни капли веселья. – Так я и думал.
– Ты не понимаешь… – начинаю я.
– Вообще-то я понимаю многое. – Звенит таймер на духовке, и он, встав с дивана, направляется на кухню.
– Не забудь надеть рукавицу-прихватку, когда будешь вытаскивать форму, – кричу я ему вслед. Потому что, хотя я и зла на него, это не значит, что я хочу, чтобы он обжегся.
Он поднимает руку, и поначалу мне кажется, что этот жест означает «я тебя понял», но судя по тому, как напряжены его плечи, это может быть какой-то чисто британский жест, означающий «иди ты в жопу».
– Ты это серьезно? – спрашиваю я. – Какого черта? Что ты хочешь этим сказать?
Он оборачивается и бросает на меня взгляд, ясно говорящий, что я сама должна это знать.
И вот так просто наше краткое перемирие летит в тартарары.
– По-моему, это справедливо, что я сомневаюсь в том, что ты говоришь, – замечаю я, вставая с дивана.
– А ты действительно сомневаешься? – Он ставит пирог на варочную поверхность. – Тогда какого хрена ты попросила меня посмотреть, как там дела, если не собиралась верить мне?
Это хороший вопрос, и, похоже, у меня нет на него ответа.
– Не знаю. Думаю, мне просто хотелось, чтобы ты меня успокоил, заверив, что между мной и Джексоном все в полном порядке.
– Но, когда выяснилось, что это не так, ты решила пристрелить гонца?
Когда он так ставит вопрос, я начинаю чувствовать себя виноватой.
– Извини. Я не говорю, что ты лжешь. Я просто хочу сказать, что ты, возможно, ошибся. Возможно, ты не знал, куда смотреть…
– Я знаю, куда смотреть.
– Хорошо, ладно. Но ты либо ошибся, либо ты мне лжешь. Потому что Джексон… – Мой голос пресекается. – Джексон моя…
– Твоя пара. Ладно, я понял. – Он швыряет прихватку на рабочую поверхность. – Наслаждайся своим пирогом. – И он шествует к своей кровати.
Тем временем его слова об узах моего сопряжения начинают отдаваться в моей голове, звуча все громче, все настойчивее. Уз моего сопряжения больше нет. Их нет. Их нет.
Страх, что его слова могут быть правдой, переполняет меня, теперь я могу думать только об этом. И внезапно я теряю контроль над своими эмоциями, которые я постоянно держала в узде с тех пор, как очутилась в этом месте.
Мое сердце начинает колотиться.
Мои мысли путаются.
По моей спине течет пот.
– Эй, что с тобой? – спрашивает Хадсон с другого конца комнаты, и в его голосе звучит тревога.
– Я… в порядке, – выдавливаю я из себя, чувствуя, как меня накрывает паника, и я едва могу выдавить из себя эти слова, потому что в них нет ни капли правды. Я не в порядке, и у меня такое чувство, будто я больше никогда не буду в порядке.
Я наклоняюсь, упираюсь ладонями в колени и пытаюсь втянуть воздух в легкие, отчаянно требующие его, но не получающие. Ощущение у меня такое, будто на моей диафрагме стоит огромный грузовик и чем больше я силюсь сделать вдох, тем это труднее.
Я вся дрожу, комната кружится, пока я приказываю себе дышать. Просто дышать. И говорю себе, что это всего лишь паническая атака. Что я в порядке. Что все в порядке.
Но это неправда. Потому что в эту минуту в моей голове заперт Хадсон, мы с ним оба заперты черт знает где. Прошло уже больше года с тех пор, как погибли мои родители, прошло больше года с тех пор, как я разговаривала с моим дядей, Мэйси или Джексоном. И вот теперь узы нашего сопряжения – единственное, что поддерживало меня во всей этой кошмарной ситуации – возможно, исчезли?
Мэйси говорила, что узы сопряжения рвутся только тогда, когда твоя пара умирает.
Значит, либо Джексон мертв, либо мертва я сама, во всяком случае, в том смысле, что я мертва в том мире. Лия говорила, что потеря пары очень мучительна, поэтому я не думаю, что Джексон умер. Я уверена, что