а солдаты следовали за ними в двухстах метрах, когда наше внимание отвлек конский топот.
Резкий, короткий звук кавалерийского рожка пронесся по долине, а за ним раздался дикий боевой клич. Казалось, отряд индейских воинов мчался по тропе войны.
Мы оглянулись и с изумлением увидели целую лаву всадников, вылетевшую из леса и несшуюся на нас во весь опор…
Мне довольно было одного взгляда, чтобы узнать в них гверильясов. Живописный костюм, своеобразное оружие, цветные флажки на пиках — ошибка была невозможна.
Мы остановились. Громкий крик пронесся по нашей растянутой линии.
Я дал знак трубачу, и он протрубил сигнал «смыкайся на середину».
Полукруг солдат кинулся вперед и сплотился у частокола. Мулы, перепуганные таким внезапным напором, тоже побежали и, сгрудившись в воротах, загородили вход.
Гверильясы неслись на нас, наклонив пики и дико крича:
— Andela! Andela! Mueran los Jankee! (Вперед! Вперед! Смерть янки!)
Передовые солдаты уже настигли мулов и стали погонять их штыками. Тогда животные принялись отчаянно брыкаться, создавая новую опасность с фронта.
— Кругом! — скомандовал я. — Пли!
Нестройный, но меткий залп выбил из седла пять-шесть всадников и на секунду разбил фронт атакующих, но прежде, чем мой отряд успел вновь зарядить ружья, гверильясы, перескакивая через трупы товарищей, снова кинулись на нас с криками мести. Десяток самых храбрых уже подскакал к нам на мушкетный выстрел.
Эти передовые на скаку стреляли в нас из мушкетов и пистолетов.
Положение было критическое. Мулы все еще загораживали вход, не давая солдатам скрыться за частоколом. Заряжать ружья было некогда, и через несколько секунд все отставшие солдаты должны были попасть на пики гверильясов.
Я схватил слугу майора за руку, стащил его с коня и, вскочив в седло, бросился к нашему тылу, навстречу гверильясам. Вокруг моего коня сплотилось пять-шесть храбрейших наших солдат, в том числе Линкольн, Чэйн и француз Рауль. Они решились первыми принять на свои короткие штыки кавалерийскую атаку. Ружья у всех нас были не заряжены.
В этот момент я увидел одного из наших солдат, храброго, но неповоротливого немца, отставшего от товарищей шагов на двадцать. Напрасно силился он догнать своих. Двое гверильясов кинулись на него, наклонив пики. Я поскакал к нему на выручку, но пика мексиканца уже ударила его в голову и расколола ее, как орех. Наконечник и кровавый флажок прошли череп насквозь и высунулись с другой стороны. Пика подняла тело солдата на воздух.
Гверильяс не удержал в руках пику и выронил ее; не успел он схватить другую, как шпага Гвадалупе Виктории пронзила ему сердце.
Его товарищ с яростным криком бросился на меня. Я еще не успел вытащить оружие из тела убитого врага и был беззащитен. Конец копья отстоял всего на три фута от моей груди, когда позади меня раздался выстрел. Руки всадника дрогнули, его длинное копье завертелось в воздухе, и сам он свалился на седло.
— Отлично, Джек! Молодец мальчишка! Кто научил тебя этой штуке? Хуррей, Хуп! — и Линкольн, заглушая шум битвы, прокричал индийский боевой клич.
В этот момент ко мне галопом подскакал новый гверильяс на великолепном черном мустанге. В отличие от своих товарищей, этот человек был вооружен не пикой, а саблей, которой он, очевидно, владел очень ловко. Во весь опор несся он на меня, и злобная улыбка обнажала его белые зубы.
— А, капитан! — закричал он по-французски. — Вы все еще живы? Я думал, что покончил с вами еще на Лобосе. Ну, что ж, к счастью, еще не поздно!..
И я узнал дезертира Дюброска.
— Негодяй! — закричал я. Бешенство душило меня, и другого слова я бы не мог произнести.
Мы сшиблись на всем скаку, но конь мой, не приученный к боям, не выстоял, и мне удалось лишь отбить саблю врага, который проскакал мимо меня. Тогда мы повернули коней и, пылая яростью, снова помчались друг на друга, но мой конь опять испугался сверкающей сабли Дюброска и взял в сторону. Прежде чем я успел повернуть его, он унес меня к самому частоколу, а когда я наконец повернулся и увидел Дюброска, — нас уже разделяло несколько мулов…
Эти мулы убежали от ворот кораля и выскочили в открытое поле. Мы пробирались друг к другу, горя местью, но пули моих солдат уже засвистели из-за частокола, и Дюброск с угрожающим жестом повернул коня и поскакал за своими товарищами. Скрежеща зубами от ярости и сознания неудачи, они выехали из-под обстрела и сгруппировались на лугу.
Глава XIX
Вся стычка не заняла и двух минут. Таковы обычно и бывают атаки мексиканской кавалерии: налет, дикий крик, с полдюжины пустых седел — и поспешное отступление.
Как только мы заняли надежную позицию за частоколом и пули наших вновь заряженных ружей засвистали вокруг всадников, они сейчас же отступили. Один Дюброск с обычной своей дерзкой смелостью галопировал почти у самого частокола и, только убедившись, что он совершенно один и зря подставляется под выстрелы, повернул наконец вслед за мексиканцами. Теперь вся кавалькада уже выехала из полосы обстрела. Мексиканцы собирались кучками вокруг раненых товарищей или с яростными криками носились взад и вперед по лугу.
Я въехал в кораль, где уже укрылись за частоколом почти все наши солдаты. Маленький Джек, сидя на своем Твидгете, заряжал карабин и притворялся, что не обращает никакого внимания на сыпавшиеся со всех сторон похвалы. Однако, когда ему сделал комплимент сам Линкольн, мальчик не выдержал, и на лице его появилась гордая улыбка.
— Спасибо, Джек! — сказал я, проезжая мимо него. — Я вижу, ты не напрасно носишь карабин…
Джек молчал и, казалось, погрузился в изучение ружейного затвора.
Линкольн получил в схватке царапину копьем и теперь отчаянно ругался, обещаясь отомстить за нее. Он мог, пожалуй, считать это уже сделанным, так как успел проткнуть своему противнику руку штыком, и мексиканец уехал с поля битвы одноруким. Но Линкольн