Читать интересную книгу Географ глобус пропил. Золото бунта - Иванов Алексей Викторович

– Давай, не балуй, – серый потянул Алфёра за одёжу.

– Эй, тебе чего надо от сплавщика нашего? – почуяв что-то нехорошее, угрюмо выпрямился Платоха, бросая в воду чеген.

– Не балуй, – негромко, убедительно повторил серый и дёрнул плечом, вытряхивая из рукава в ладонь шипастый чугунный клубок кистеня, привязанного верёвкой к запястью. Кистень – это было без шуток; за него власти простого мужика на каторгу ссылали, как за ружьё или самопал. Бельмастый молча вытащил нож и поводил им перед собой, показывая бурлакам. Алфёрова жена зажала рот руками, с ужасом глядя на пришельцев.

– Не боись, – исподлобья зыркая на бурлаков, сказал серый. – Поговорят, кому надо, с вашим сплавщиком, и обратно отпустят…

– Ладно, я схожу с ними, – сдавленно сказал своим Алфёр, покрасневший от принуждения и негодования. – Подождите.

Втроём они развернулись и пошлёпали по мелководью к берегу. Серый так и держал Алфёра за руку. Бельмастый настороженно оглянулся, но бурлаки как стояли у чегеней, так и стояли, молчали. Только Чусовая журчала, обтекая межеумок и остров с колтуном кустов на загривке.

По берегу мужики повели Алфёра к камню Чеген, потом указали тропинку наверх. Видимо, тот, кто хотел переговорить со сплавщиком, прятался в мелких ёлочках над обрывом.

– У меня в шитике штуцер есть, – Осташа посмотрел на Платоху.

Осташин шитик лежал на межеумке в мурье́ – в узком пространстве между грузом и палубой, где бурлаки обычно хранили свой скарб. Но Платоха прищурился на мужиков, что карабкались вверх по откосу берега, и сплюнул в воду:

– Уже поздно… А может, ещё рано. Подождём на бережку.

Бурлаки побросали чегени, гурьбой побрели к приплёску и расселись на больших камнях, валявшихся в траве. Назарыч покряхтывал – то ли надорвался, то ли сочувствовал Алфёру. Осташа ещё раздумывал: не достать ли ему всё-таки штуцер?.. Не нравилась ему эта встреча. Тайком выследили, отвели в сторону, неизвестно, к кому и зачем… Опять эти гнетущие тайны.

Алфёрова жена медленно пошла по тропинке к обрыву Чегена, не отрывая взгляда от скалы.

– Ефимья Иванна, остановись-ка, – предостерёг её Платоха.

Ефимья остановилась на полпути. И вдруг охнула.

Над обрывом Чегена затряслись ёлочки, словно в них кто-то боролся. Потом на тропку выскочили давешние мужики – серый и бельмастый. Они помчались вниз, делая такие прыжки, что башку расшибить можно вдребезги, если споткнёшься. А потом из ёлочек вывалился на обрыв Алфёр в разорванной рубахе.

– Осташка, беги-и!.. – тонко закричал он.

В Осташу словно кол вколотили – так его зажало внезапностью этого крика. При чём тут он?.. Пришли-то за Алфёром!.. Но вслед за Алфёром на обрыв вырвался ещё один мужик – кудлатый, чёрный, бородатый до глаз, с ружьём в руках. Вскинув огромное ружьё, он единым точным движением прицелился в бурлаков, застывших на камнях от изумления… Нет, не в бурлаков – на черта́ они ему сдались!.. Он прицелился в Осташу!.. Алфёр неловко толкнул мужика, и тотчас грохнул, полыхнул выстрел. Пуля гулко, сочно чокнула по камню возле Осташиных ног и свечой ушла в небо, взвихрив столбик белой каменной муки. А кудлатый мужик в ярости перехватил ружьё и прикладом что было сил ударил Алфёра в грудь. Раскинув руки, Алфёр закачался над обрывом, теряя равновесие, и канул вниз. Он перевернулся вверх ногами, ударился о каменный выступ лопатками и затылком и покатился в пыли по споло́женному подножью скалы.

– Беги! – Платоха пихнул Осташу в плечо и словно разбил стеклянную посудину. Серый и бельмастый мужики уже пролетели мимо Ефимьи и были совсем близко. Осташа перескочил через камень и бросился вдоль берега по тропе вниз по течению.

Вырывая траву, что путалась в ногах, расшвыривая кусты, перепрыгивая валуны, Осташа домчался до Ямной речки, сиганул на другую сторону, поскользнулся на топком месте и шмякнулся в грязь. Он быстро перекатился на спину, чтобы ногами в рожу встретить подбегавших мужиков. Но те перемахнули через речку чуть в стороне, только бельмастый сипло бросил:

– Мотай живее, пристрелит!..

Вдали раздался ещё один выстрел, в еловых лапах над Ямной речкой фыркнула пуля.

Осташа поднялся и припустил дальше, к Ямному камню, слыша впереди топот убегающих мужиков. Тропа полезла на склон. Осташа искровянил ладони, цепляясь за ветки, и наконец выбрался на проплешину темечка Ямного камня. Оба мужика, тяжело дыша, сидели тут же – с кистенём и ножом наготове. Они молча глядели на Осташу. Осташа, хрипя, прислонился спиной к сосне и съехал вниз, разбросав ноги.

С невысокого Ямного камня была видна вся длинная излучина Чусовой с островком, за которым застрял на мели межеумок, издалека маленький, как берестяная табакерка-та́влинка. Почти под Ямным камнем желтел и искрил перекат. За плечом из леса на береговой круче высовывались ровные, как страницы, плиты бойца Сокол. Последняя плита была словно толстая книжная доска, что отсекла Чусовую ниже по течению, будто река кончилась, как дочиталась. Отчаянно-ярко сияло солнечное небо. Никто не пробирался по тропе вслед за беглецами.

Осташа увидел, что бурлаки под откосом камня Чеген обступили что-то тёмное, лежащее на земле. Так птицы толпятся вокруг выброшенной на песок рыбины.

– За тебя парень жисть-то отдал, – сказал серый Осташе, кивая в сторону Чегена.

– А кто тот чернявый, с ружьём?..

– Нам почём знать? Выловил нас и говорит: я вам ваше дело сделать помогу, а вы мне – моё. Надо, мол, судно перехватить и с него молодого сплавщика привести для разговору… Мы привели, а он давай ружьё заряжать… Мы и стреканули. На смертоубийство уговору не было.

Осташа глядел на этих мужиков – оборванных и усталых. Не было сейчас в них ничего опасного, страшного.

– А чего этот чернявый сам не вышел к сплавщику?

– Нам почём знать? – с досадой повторил мужик.

Осташа расслабился и почувствовал, что даже лицо его, набухшее страхом, обвисло.

– Чернявый-то ваш волосом кудряв, да? – обречённо спросил он. – И левым глазом на нос косит? Зовут Куприян, да?

– На левый глаз косой, а как звать – не назывался…

Это всё Гусевы, какие-то бессмертные Гусевы. К Сашке, что плыл в казёнке батиной барки, и к Яшке-Фармазону, что любился с вогулкой на заброшенном Ёквинском руднике, теперь присоединился и Чупря. Тоже живой. Интересно, а Малафейка, последний-то из Гусевых, псов, – под землёй на кладе лежит или, как и его братовья, бродит вокруг батиной тени?

– Ты, что ли, тоже сплавщик? – хмуро спросил у Осташи бельмастый.

– Сплавщик, – кивнул Осташа.

– Значит, тебя этот Куприян застрелить хотел? Побоялся, что сам ты не подойдёшь, когда рожу его увидишь…

– А мы-то не знали, – добавил серый. – Он говорит: приведите молодого сплавщика. Потолковать, говорит, хочу. Мы и привели не того, коли вы оба молодые… Мы ж не знали, чего этот Куприян задумал…

– Чупря, – поправил Осташа.

– Какая чупря?.. – не понял серый.

– Чупрей его у нас зовут. Чупря Гусев из тех Гусевых, что прятали царёву казну. Вы запомните. Если он до меня доберётся, я хочу, чтоб народ знал, кто Перехода-младшего убил.

– Вон оно что… – Серый поглядел на Осташу как-то странно: и с уважением, и с жалостью. – У вас тут каша-то позавчерашняя… Ладно, запомним. Только с нас прок малый – мы не здешние.

– А чьи? Говорите, не бойтесь. Вот его, – Осташа ткнул пальцем в бельмастого, – я уже видел в Слободе, ночью в подклете церкви…

Бельмастый усмехнулся, качая головой.

– А у нас дело про свою казну. Мы с Нейвы-речки, с Мурзинской слободы. Артель наша на целое гнездо зано́рышей вышла, накопали самоцветов – ту́мпасов, шерло́в, ю́гов, хрусталей, фа́тисов… Мы их тайком от властей Невьянскому монастырю продаём, а уж монастырь там дальше сам торгует. Небось навар имеет впятеро против нашего – ну да ладно. В общем, обманул нас игумен с ценой, какие-то гроши заплатил. Мы решили укладочку с талья́нами перехватить. Знаем, что монастырь отправляет камни попу в Слободу, а поп уже их куда-то дальше пересылает. Нас с Антипой обчество и отрядило пошарить у попа. Как пошарили – сам знаешь. Тут и Чупря этот выплыл неведомо откуда. Дескать, он нам – укладку, а мы ему – сплавщика. И всё по-тихому, никому ни слова. Но мы на душегубство не согласные. Обчество поймёт.