Читать интересную книгу Как стать переводчиком? - Рюрик Миньяр-Белоручев

В 1959 году меня направляли в командировку в Стокгольм в качестве синхронного переводчика на очередную Конференцию сторонников мира. Мне было поручено вместе с Н. В. Алейниковой, опытной переводчицей, великолепно владеющей французским языком, обеспечить французскую кабину. Два человека на кабину — это уже работа на износ. Каково же было мое удивление, когда на аэродроме стало известно, что соответствующие органы не дали добро на ее поездку за рубеж. И это при том, что и до этого и после она не раз выезжала за границу. Конечно, пути ведомства госбезопасности неисповедимы, но факт остается фактом — в Стокгольме оказался только один синхронный переводчик с французским языком — языком, господствовавшим в то время в Движении сторонников мира. Это была, пожалуй, самая изнурительная международная конференция в моей жизни. С 10 часов утра и до 2 часов дня я сидел без подмены в кабине и переводил с французского на русский и наоборот. Во время обеда приходилось отвлекаться на перевод разговоров наших руководителей с франкофонами. С 4 часов дня до 6–7 часов вечера — снова работа конференции, а после ужина нескончаемые переговоры в номерах гостиницы, где решались основные спорные вопросы и редактировались резолюции. Только после полуночи измученный, не способный более открыть рот и шевельнуть языком, я возвращался в свой номер и погружался в беспокойный сон, наполненный натиском «происков империализма», «гонки вооружений», «поджигателей войны» и других штампов, ничего кроме набора звуков для меня более не значащих. Как я завидовал своим коллегам по английской будке, где О. Н. Быков, в будущем доктор наук и заместитель директора ведущего академического института, и А. В. Коллонтай, тоже будущий доктор наук и уже тогда внук знаменитой соратницы В. И. Ленина, блаженствовали, на мой взгляд, имея возможность постоянной подмены, хотя и им приходилось трудиться основательно. На фоне беспросветной усталости меркли интересные люди с их интересными судьбами, лишенные из-за отсутствия переводчиков контактов со своими знаменитыми коллегами из других стран. А их было много. Именно видные деятели литературы и искусства составляли «имидж» своих делегаций. В советскую делегацию, например, входили на этот раз и Дм. Шостакович, великий композитор XX века, и Григорий Александров, известный режиссер, автор лучших кинокомедий эпохи сталинизма, и поэт Н. Тихонов, возглавлявший в то время Советский комитет сторонников мира, и еще один поэт — бурный, политизированный А. Сурков, и уже упоминавшиеся мною А. Корнейчук и И. Эренбург. Эта командировка длилась 10 дней, но вернулся я в Москву выжатый как лимон, замученный и уже неспособный к словоизлияниям, которых ждали от меня мои приятели и сослуживцы после «интересной» командировки. Синхронный перевод своей непрерывностью и напряжением действительно в состоянии замучить даже опытного переводчика.

Вторая трудность синхронного перевода связана с реакцией переводчика, а точнее, с его реактивностью. Синхронист вынужден ежесекундно мгновенно реагировать на воспринимаемые на слух слова, а точнее, словосочетания. Именно поэтому синхронный перевод отпугивает медлительных людей, хотя и превосходно владеющих иностранным языком. Хорошее знание двух или нескольких языков не является непременным условием успехов синхронного переводчика. Таким условием, скорее, является наличие у него непременного запаса эквивалентных пар лексических единиц, связанных между собой знаковой связью, позволяющих переводить не через анализ и синтез, а в плане модели «стимул-реакция», т. е. не через мышление, а через условные рефлексы. Именно в этом направлении должна происходить и подготовка синхронных переводчиков, о чем мы будем еще говорить более подробно.

Перечисленные трудности синхронного перевода искупаются его невидимым преимуществом, о котором далеко не всегда любят говорить переводчики. Для работы в качестве синхронного переводчика не обязательно безукоризненно владеть узуальным, обычным набором разговорных стандартов иностранного языка. А именно эта сторона речи иностранца вместе с произношением выдает его «чужеродность» при общении с носителями языка. И если произношение при желании можно отработать в скучнейших фонетических упражнениях, то запомнить и правильно употребить род существительных, спряжение неправильных глаголов, а главное — бесконечное количество исключений из правил, для человека даже с выдающейся памятью в условиях оторванности от соответствующего языкового окружения, — задача чрезвычайной трудности. Где-нибудь он обязательно допустит ляпсус. Я уже говорил о потомке князей Андрониковых, личном переводчике французских президентов. Прекрасно владея русским языком, который он усвоил в детские годы, князь самоуверенно вещал в последовательном переводе: «Встречу руководителей Франции и Советского Союза следует рассматривать как происшествие (!) огромной важности…» Поправить князя его русские коллеги, в том числе и ваш покорный слуга, так и не решились. Так вот, в отношении ляпсусов в синхронном переводе: их допускают даже при переводе на родной язык, а не только в дебрях иноязычной грамматики. И это воспринимается, если только ляпсус не следует за ляпсусом, как закономерное явление в работе синхронистов, в которой решающим становится не оформление перевода, а четкое и быстрое понимание воспринимаемого устного текста, понимание, позволяющее в то же время прогнозировать появление последующих лексических единиц.

Правда, такое прогнозирование при работе с немецким языком способно преподносить сюрпризы из-за провокационных конструкций с глаголом — сказуемым на последнем месте. Вот как об этом рассказывает наш коллега из Германии: «Оратор… говорит с ударением, обстоятельно… и бесконечно наращивая цепочку придаточных конструкций. С чем-то они что-то сделали. Не могу понять, что они сделали: закончили, подготовили, отклонили или пересмотрели. Напряженно пытаюсь представить, что он хочет сказать, и безнадежно забываю все сказанное. Запоминать не имеет смысла — он уже влез в следующий придаточный оборот. Замолкаю. Оратор сбавляет темп и смотрит на меня. Молчу. Я мог бы сказать, что они осуществили, выполнили или реализовали, а потом сделать замысловатый боевой разворот и пристроить конкретизацию — завершение, подготовку, отклонение или пересмотр. Не могу. Молчу. Он смотрит выразительно. Набираюсь нахальства и сообщаю, что мне нужен глагол… Публика ехидно улыбается». (Б. Штайер. О механизме синхронного перевода // Тетради переводчика. — 1975. — № 12. — С. 10.)

Впрочем, в отношении решающего значения аудирования в синхронном переводе наши западные коллеги долго придерживались обратной точки зрения. Именно частое появление речевых ляпсусов в тексте перевода определило принятую ими систему синхронных установок, согласно которым переводили только на родной язык и во все кабины поступала только речь выступавшего оратора. В результате переводчики французской кабины, а следовательно, предлагавшие исключительно французский вариант текста, должны были уметь переводить с английского, немецкого, испанского, русского и других рабочих языков, если таковые имеются. Переводчики английской кабины переводили только на английский, испанской — на испанский, и т. п. Такая система ставит в основу успеха в переводе не аудирование, а оформление перевода, что вполне удовлетворяет слушателей, которые, не зная языка исходного текста, реагируют лишь на неудачные выражения переводчика, а не на искажения речи оратора. Эти искажения они замечают позже, когда сталкиваются с документами или с информацией, которая противоречит полученной от переводчика.

При создании установок синхронного перевода в нашей стране исходили из другого постулата. В условиях Советского Союза, где на огромных просторах достаточно было знать один русский язык, многоязычных переводчиков иметь было трудно. В наших учебных заведениях выпускали, главным образом, специалистов, знающих в совершенстве только один иностранный язык и весьма туманно — второй. Это обстоятельство и предопределило гораздо более, на наш взгляд, эффективную установку для синхронного перевода, предусматривающую поступление в кабину переводчика не только речи оратора, но и его перевода на другие языки, в том числе и на русский. Таким образом, каждая кабина предназначалась на выдачу текстов не одного, а — как минимум — двух языков (родного и иностранного). Та же французская кабина в наших условиях предлагала вариант перевода на русский язык, если выступающий говорил по-французски, и на французский — при использовании оратором других языков. Так довольно прочно утвердился двухступенчатый перевод: оратор говорит на английском языке, английская кабина переводит на русский, все остальные кабины переводят на свой, закрепленный за ними язык. Если же в этих кабинах есть переводчики, предпочитающие переводить непосредственно оратоpa, то они могут это сделать при помощи переключателя каналов поступающей к ним речи. Такая система позволяет использовать в синхронном переводе не только многоязычных, но и двуязычных переводчиков — во-первых, а во-вторых, она отдает приоритет аудированию. Синхронист, свободно принимающий и понимающий текст, предназначенный для перевода, способен избежать тех искажений, которые встречаются у переводчика, получающего в телефоны плохо понимаемую иностранную речь.