попытке сделать травму заметной. В каком-то смысле это сработало: подушечка стопы ужасно опухла и боль усилилась. Несколько недель спустя рентген показал усталостный перелом так называемых сесамовидных костей, и я вернулась домой в очередном гипсе. Я так и не узнала, причинила ли я этот усталостный перелом себе сама, в своей комнате, или его вызвала первоначальная травма.
Но по-настоящему я научилась пить (и не пить), когда мне было пятнадцать и я жила в Испании по программе школьного обмена. Время, которое я там провела, было мутным пятном из un gintonic, por favor[23]; персикового шнапса из горла в гостиничных номерах; каких-нибудь испанских блюд, которые моя принимающая familia[24] подавала на ужин перед тем, как я отправлялась на la discoteca[25] — смутно помню большую порцию tortilla atún[26], выблевав которую и прополоскав рот, я снова возвращалась за барную стойку; лихих поездок по испанской глуши с пьяными незнакомцами за рулем; ночных брожений по моему небольшому индустриальному городку в восторге от новообретенного двойного зрения и оттого, насколько лучше становился мой испанский, когда я была в говно; поцелуев с вереницей безликих мальчиков в la cuadra[27], местном барном квартале, в тумане слюнявых ртов и твердых членов. Тогда я научилась ценить способность опьянения и кайфа забирать страх, вызывать рискованное, но глубоко облегчительное чувство, будто раз и навсегда отказываешься заботиться о собственной безопасности. Позже я проведу около десяти лет в Нью-Йорке, работая в барах и возвращаясь пешком домой к рассвету под руководством того же принципа.
Лежа на путях, я прокручивала в голове события дня в суде. Я вспоминала показания отставного полицейского Эрла Джеймса, львиная доля которых касалась чудовищного убийства Доун Бейсом, тринадцатилетней девочки, чья смерть была пятой в серии. Джеймс возглавлял оперативно-следственную группу, которая расследовала Мичиганские убийства в 60-х, и с тех пор всецело посвятил себя остросюжетной динамике серийных убийств. (В 1991 году он самостоятельно опубликовал книгу под названием «Как поймать серийного убийцу», в выходных данных которой значилась «Международная криминалистическая служба, инк.».) Возможно, из-за своей специализации Джеймс склонен говорить об убийстве Джейн с большим авторитетом. Она же выигрывала награды за участие в дебатах, очевидно, что она установила контакт с убийцей, — заявил он репортеру во время суда. — Но он не мог ее отпустить, потому что она бы его опознала. Он выглядел так, как будто больше никто в мире не обладал информацией, которая была у него.
Пока Джеймс давал показания, у него в глазах стояли слезы. Как позднее передавал Court TV, когда отставной детектив описывал изнасилование Доун Бейсом и ее удушение электрическим кабелем, «он смотрел в потолок, и его голос дрожал».
Слезы Джеймса были, бесспорно, настоящими, но меня они не тронули. Они показались мне патерналистскими, мелодраматическими и в немалой степени подозрительными. Я никак не могла увязать их с тем, что на моих глазах этот мужчина, увлеченно и бурно жестикулируя, изображал, как именно убийца «ножом разрезал трусы Доун вдоль промежности».
Потом я вспомнила, что в какой-то момент своего выступления Джеймс сказал, что Доун последний раз видели на железнодорожных путях — она брела в сторону дома. Так что я лежала там и думала о Доун. Я думала о Доун и о том, как красивы железнодорожные пути ночью, подсвеченные красными и зелеными сигнальными огнями; две параллельные серебристые прямые, с неярким свечением уходящие вдаль. Целый мир — притихший, жаркий и мерцающий.
Гэри
Даже минимальных подробностей произошедшего с Доун Бейсом достаточно, чтобы заключить, что убийство Джейн было наименее жестоким во всей серии. Она, по всей видимости, умерла быстро, и она одна не была изнасилована. Обвинение хочет подчеркнуть это различие, поскольку оно, по их мнению, позволяет сделать вывод, что убийцей был не Коллинз, а кто-то другой. В суд вызывают сына Нэнси Гроу, и он говорит, что испачканная кровью сумка Джейн будто бы специально была кем-то оставлена на обочине дороги, как «указатель» к ее телу; в то же время отставной коп, который занимался расследованием Мичиганских убийств, утверждает перед судом, что тела других девушек находили прямо на обочине или в канаве, как мусор. Кто бы ни убил этих девушек (предположительно Коллинз), он возвращался к телам, чтобы сделать с ними еще что-нибудь: например, кисти рук и стопы первой жертвы, девятнадцатилетней Мэри Флешар, по-видимому, были отрезаны несколько дней спустя после ее смерти.
Вновь появляется тот коп, который первым прибыл на место убийства Джейн. Ее чемодан и экземпляр «Уловки-22», рассказывает он, лежали сбоку от нее; ее обувь, сумочка и белое в желтую полоску полотенце — между ног, а тело было основательно укрыто — сперва вещами на плечиках, затем шерстяным пальто, а сверху расстилался плащ, словно для защиты всей этой кучи от непогоды. Когда его просят сравнить случаи Джейн и Мэри Флешар на предмет обращения с телом, этот же коп — уже пожилой мужчина — качает головой. Та первая девочка, она была в таком виде… Хиллеру приходится подтолкнуть его, чтобы тот продолжил. На ней живого места не было. Вся исполосована ремнем. Ее кожа, — говорит он, осекаясь и снова качая головой, — была как выделанная шкура.
Эрл Джеймс подытоживает всё это следующим образом: Выглядело почти так, как будто преступник проявил сострадание к жертве.
Прессе нравится эта формулировка, и наутро заголовок УБИЙЦА ПРОЯВИЛ СОСТРАДАНИЕ венчает статьи о деле Джейн в местных и в федеральных газетах. Court TV развивает тему и сообщает, что «в этой тщательной композиции вокруг ее тела было что-то нежное».
Когда Шрёдер впервые допрашивал Лейтермана в ноябре, он тоже обратил внимание на эти жесты заботы. Он сказал Лейтерману: Я давно работаю в отделе убийств, и я видел, что творят настоящие монстры. Тот, кто сделал это, не монстр. Он говорит, что после этой фразы Лейтерман чуть не раскололся.
Я готова отдать должное такому подходу как стратегии допроса. Но пробежав глазами по заголовкам УБИЙЦА ПРОЯВИЛ СОСТРАДАНИЕ в «Старбаксе» следующим утром, мы с матерью брезгливо отбрасываем газеты в сторону. Укутать женское тело, будто бы для защиты от холода, после того, как застрелил ее, удушил ее и наконец стянул с нее белье в финальном акте унижения; сложить аккуратную композицию из рук, ног и вещей человека, который не сможет воспользоваться ничем из перечисленного, — тут мы обе согласны: такие действия нельзя квалифицировать как «нежные».
Шрёдер и я поднимали эту тему в телефонном разговоре за несколько месяцев до того. Я сказала ему, что, несмотря на эти жесты «заботы», зверское посмертное (или