кулак, пока мы не доехали до дома. Я положила останки в белую коробочку, перетянула ее резинкой и подписала «Папино кольцо из старших классов», чтобы сбить со следа потенциальных воришек. У меня на этот прах были большие планы, о которых никто не должен был знать. До которых никто не смог бы и додуматься. Только я еще не знала, какие. Спустя годы, когда я набрела на сюжет «Парка Юрского периода» — ученые находят способ воссоздать динозавров по ДНК, и вот динозавры вновь рыскают по планете — меня осенило:
Возможно, я ждала именно этого.
Прах на деле, однако, не совсем прах. Это скорее кусочки. Некоторые из них выглядят так, как я себе и представляла останки, — красивые бело-лунные осколки кости, похожие на обломанные и обкатанные морем ракушки. Но остальные просто странные. Губчатый светло-бежевый обломок, который мог бы сойти за камешек с Марса. Кусочек пористой темно-коричневой массы размером со стирательную резинку. И самые странные — два кусочка пористой белой кости, слепленные чем-то, что выглядит как засохший ярко-желтый клей.
Я помню, как спрашивала мать об этих ярко-желтых вкраплениях вскоре после того, как мы развеяли его прах. У нее не было объяснения, но она бойко выдвинула догадку: Может, когда его кремировали, на нем были очки.
Этот образ привел меня в замешательство. Я возвращалась к нему уже дома, сидя одна в своей подвальной комнате и вертя в руках коробочку с прахом, точнее с кусочками. Я представляла, как отца отправляют в дровяную печь, будто пиццу, как его крепкое загорелое тело мерцает в огне, полностью обнаженное, не считая очков. Я всё еще вижу этот образ. И коробочка лежит прямо передо мной.
На путях
Один мой бывший бойфренд из далекого прошлого недавно переехал в Энн-Арбор, и как-то вечером после заседания суда мы с матерью отправляемся в гости к нему и его семье. Они недавно купили в городе симпатичный домик. Его жена занимается исследованиями в области гинекологической хирургии в Мичиганском университете, и у них двое детей: не по годам развитый четырехлетка Макс и очаровательная малышка Тилли. Мы болтаем в детской, глядя как Тилли ползает на животике по ковру, проталкивая себя вперед, как тюлень, а Макс мастерски справляется со строительством моста в довольно сложной на вид компьютерной игре. Моя мать присоединилась ко мне потому, что они с этим бывшим неплохо ладили и даже какое-то время сохраняли контакт после того, как мы разошлись. Пока я слушаю их разговор и смотрю, как она водружает его счастливого слюнявого младенца себе на бедро, у меня возникает чувство, будто я наблюдаю неловкое воссоединение скорее их двоих, чем свое с ним.
Мы немного рассказываем им о суде, и его жене приходится несколько раз напоминать нам произносить по буквам такие слова, как У-Б-И-Й-С-Т-В-О и И-З-Н-А-С-И-Л-О-В-А-Н-И-Е, чтобы Макс их не понял. Сложно не чувствовать себя гонцами, приносящими дурные вести. Привнесенные на место происшествия. Это чувство только усиливается, когда Макс ведет меня за руку вниз по лестнице в свою спальню, чтобы показать сальто на кровати, и я ловлю себя на двух в равной степени тревожащих мыслях: а) если бы я осталась с этим человеком, может быть, такой была бы сейчас моя устойчивая, понятная, благополучная жизнь; и б) Максу сейчас примерно столько же лет, сколько было Джонни Руэласу, когда печально известная капля его крови упала на тыльную сторону ладони Джейн.
Но вот дети уже в пижамах, и мы вдвоем с бывшим решаем отколоться от всех и обменяться новостями в баре. Не догадываясь, как много у нас окажется тем для разговора, я сообщаю матери, что, скорее всего, вернусь непоздно.
В баре он не устает повторять, какое поразительное совпадение, что он только сюда переехал, а я здесь на заседаниях по делу об убийстве. Учитывая множество совпадений, связанных с этим делом, это можно назвать натяжкой. Я просто рада его видеть. В итоге мы довольно много выпиваем и засиживаемся допоздна.
К своему ужасу, по возвращении я обнаруживаю, что мать всё еще меня ждет. Она волновалась. Она расстроена, что я шла домой пешком одна так поздно. Я возражаю, что мой бывший проводил меня и что волноваться не о чем, я в порядке, иди спать. Она извиняется, говорит, что суд действует ей на нервы. Что он пробуждает все ее старые параноидальные фантазии. От того, что она читает книгу «Дьявол в белом городе», бестселлер о серийном насильнике-маньяке-убийце в Чикаго на рубеже веков, легче не становится. По какой-то злой иронии именно эту книгу выбрали для обсуждения члены читательского клуба, который она возглавляет.
Конечно, никакой бывший меня не провожал. Вместо этого я добрела, пьяная, от Мейн-стрит до железнодорожных путей, улеглась там и слушала тишину мира. Выкурила сигарету лежа на спине, чувствуя себя частью земли, одним из темных потерянных ночных созданий.
Сколько я себя помню, это было одно из моих любимых ощущений. Быть одной на миру, бродить по ночам или лежать близко к земле — анонимно, невидимо, бесцельно. Быть «человеком толпы» или, напротив, наедине с Природой или со своим богом. Предъявить свое притязание на общее пространство, даже когда чувствуешь, как растворяешься в его широте, в его величии. Готовиться к смерти: чувствовать себя совершенно пустой, но всё же еще живой.
В разных культурах женщинам пытались отказать в доступе к этому ощущению. Кто-то пытается до сих пор. Тебе миллион раз говорили, что быть одной и быть женщиной в общественных местах ночью — значит напрашиваться на неприятности, так что поди разбери, ведешь ли ты себя смело и свободно или глупо и саморазрушительно. Иногда подготовка к смерти — это просто подготовка к смерти. Подростком я любила принимать ванну в темноте, положив монеты себе на веки.
А еще подростком я любила выпивать. Я впервые напилась, когда мне было девять, на свадьбе у матери. На фотографиях с банкета — я в лиловом платье в цветочек, вырубившаяся под стеклянным кофейным столиком с плюшевым мишкой в обнимку. У меня тогда была сломана стопа — эту травму я заработала, выступая с танцевальным номером перед отцом, но, поскольку все думали, что она была психосоматическим ответом на замужество матери, у врача я еще не была. На всех фотографиях с торжества я балансирую на одной ноге. Я хромала, ковыляя за матерью к алтарю.
Я никому не рассказывала, что за несколько дней до свадьбы я заперлась в своей радужной комнате в доме отца и хорошенько отбила себе стопу в