самых дешевых сериалах про волшебников. И сразу одернул себя, потому что машинально собрался формировать заклинание, накладывая его чешуйки друг на друга. Нет, нельзя, никакой ковки. Зараза. Тогда как?
Понятно, что ничего не получалось. Я будто тряс бутылку с шампанским, забыв сделать самое главное — выбить пробку. Жидкость внутри пузырилась, пенилась, однако не могла выбраться наружу.
— Инструмент может быть любым, лицеист, — вился рядом коршуном Будочник. Хотя, скорее уж хромым вороном. — Что-то, что тебе хорошо знакомо.
Ага, футбол, например. Что за глупости? Вот как мне поможет моя любимая игра в создании заклинаний? Хотя руку я не опустил. Представил, как двигаюсь с мячом и упираюсь в защитника. Несколько раз быстро перекатил мяч носком ноги с одной стороны в другую, сделал обманный выпад влево, а сам ушел вправо.
— Видишь, лицеист, это не так уж и трудно, — усмехнулся Будочник.
Только теперь я заметил, что в помещении стало чуть темнее. И именно оттого, что та самая большая свеча не горела.
— Погодите, это я?
— Я бы мог тебе помочь, но как-то так получилось, что магия меня покинула, — ухмыльнулся учитель. — Давай еще раз.
Раз за разом, попытка за попыткой, все стало выходить более осмысленно. Я просто представлял выполнение какого-нибудь сложного финта и… заклинание создавалось. Без всякой формы и плясок с бубнами. В моем случае — с ковкой и плетением.
— Получается, я могу колдовать, не прибегая к этим техникам?
— Лицеист, иногда ты очень умный, а иногда невыносимо тупой, — устало сказал Будочник. — Именно об этом я тебе все время и говорю. Ты сам и есть магия. Универсальное оружие, прекрасно выточенное, заряженное смертельным снарядом. Наступит время и ты покажешь им. Ты им всем покажешь. И Император очень пожалеет, очень сильно…
Он хрипло рассмеялся, довольный своей шуткой. Тьфу, успокоил. А я думал, что его сумасшествие отступило. Но нет, все нормально, все на месте.
— Получается, я теперь самый крутой маг в этом мире, — задумчиво пробормотал я.
И в ответ получил новую порцию смеха. Немного успокоившись, Будочник стал медленно, как и подобает старику, раздеваться, чем совсем смутил меня. Вряд ли он сейчас будет делать что-то неподобающее, все-таки силенок не хватит, но разглядывать старческие экземы мне тоже не хотелось.
Но когда рубашка упала на скинутый сюртук, моему взору предстало ужасающее зрелище. Тело Будочника напоминало собой изрытую шрамами дорогу боли, вечно тянущуюся и не имеющую конечной цели. А учитель медленно, с некоторым садистским выражением лица, стал тыкать в собственные увечья и рассказывать мне:
— Это я заработал в двадцать пять лет. Я был старше тебя, лицеист, и тоже считал, что стал самым сильным и талантливым магом. Пока не встретил более талантливого. Мне повезло. Он посчитал, что убил меня.
Палец Будочника переместился к глубокой впадине чуть ниже левой стороны груди, туда, где должны были быть ребра. Затем переместился к руке, оказавшейся испещренной белыми рубцами.
— Здесь меня наказали за самонадеянность во время первой западной кампании. Но и тут повезло. Один фендрик1 вытащил бесчувственного меня с поля боя.
Учитель ткнул в два кривых шрама на бедре, пересекающихся крест накрест, сливаясь в один. Оказался бы тот на колене, да еще в виде татуировки, можно было бы предположить, что Будочник серьезный авторитет.
— А это добрые австрийцы меня пытали. Даже не помню, из-за чего. Хотели узнать что-то, или им просто доставляли удовольствие мои муки. И знаешь, лицеист, я тоже не смог проявить свои чудеса в колдовстве.
Он неторопливо оделся, не сводя с меня внимательного взгляда. А у меня до сих пор стояла перед глазами картина его обезображенного тела. И это не считая множества мелких шрамов, Теперь точно не усну.
— И для чего мне эта выездная экспозиция кунсткамеры? — спросил я, стараясь казаться нахальным.
На самом деле мне было очень не по себе. Общаться теперь с Будочником стало еще более неприятно. Потому что… я жалел его, что ли? Хотя, держу пари, он совсем не лучше всех тех людей, которые с ним подобное сделали. И всю свою жизнь явно совершал более ужасные вещи.
— Никогда нельзя думать, что ты сильнее и умнее всех, лицеист, — ответил он. — Судьба очень злая и обидчивая сука. Как только ты подумаешь, что можешь крутить ею, как последней дворовой девкой, она сразу ударит под дых. Это первое. Второе, лицеист, обучение пользоваться даром — такое же упражнение, как твой глупый футбол. Если перестанешь заниматься им, то в какой-то момент не сможешь сделать простейшее действие.
Он закурил, с удовольствием затягиваясь табачным дымом. А я впервые в жизни порадовался его плохой привычке. Потому что воняло здесь, все-таки, безбожно. Даже запах жженых спичек и чадящих свечей не помогал.
Будочник махнул рукой, давая знак следовать за ним, и направился к выходу.
— А что, свечи тушить не будем? — спросил я. — Вроде как, противопожарная безопасность, и все такое.
Учитель с насмешкой обвел кирпичную каморку, дескать, что тут может загореться? А после ответил.
— Если хочешь, затуши.
На короткое Дуновение, заклинание простое, но с причудливой формой, ушло не больше полутора секунд. С той лишь разницей, что я забил на эту причудливую форму. Поднял руку, сделал в голове финт Роналду, и комнатка погрузилась во тьму. Нет, чудеса, да и только.
— Теперь еще один важный момент, — сказал Будочник, когда мы выбрались на улицу. — Контроль над силой.
— Все под контролем, — заверил я.
Чем заслужил очередную порцию насмешек. Блин, рядом с ним чувствую себя вполне неплохим комиком. Правда, удовольствия это мне не приносит.
— Тогда почему ты еле волочишь ноги, лицеист? — спросил он.
И только теперь я осознал, как устал. Будто подряд два матча отыграл. А ведь вся наша учеба уместилась в каких-то полчаса. Если не меньше.
— Этим и плохи неустоявшиеся техники, — продолжал Будочник. — Пройдет очень много времени, прежде, чем ты научишься использовать их без такой серьезной потери сил.
А я уж было обрадовался. Подумал, что буду самым быстрым магом на Диком Западе. Против меня Кистень кастуют, а я в ответку уже пару раз из Ружья шмальнул.
— И что, мне теперь постоянно упражняться? Тренироваться и все такое?
— Сам решай, лицеист, нужно ли тебе это. Я показал дорогу, захочешь ли ты по ней идти, вопрос другой.
Я тяжело вздохнул.