Читать интересную книгу "Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв. - Жан Молине

[Наиболее способные будут обучать остальных танцам или музыке.]

Статья сорок вторая: Конец жизни; девицы, получившие наследство

Девицы, попавшие в заведение, из него уже не выйдут, за исключением тех, о коих говорено в статьях девятнадцатой, сороковой, сорок первой и сорок четвертой, и тех, кто получил деньги в наследство. Эти последние могут покинуть заведение и жить самостоятельно, если, конечно, не предпочтут остаться в партенионе и наслаждаться своим богатством в его стенах. Партенион от этих девиц, да и ни от кого другого, никаких дарственных получать не сможет, наследницы же, которое его покинут, все равно останутся под опекой Попечительского совета, который принудит их воротиться в заведение, если станут они вести жизнь беспорядочную.

Статья сорок третья: Девицы, которые пожелают переменить свою жизнь

[Тем девицам, которые пожелают вернуться к порядочной жизни, Попечительский совет будет всячески способствовать, если убедится в искренности их намерения.]

Статья сорок четвертая: По каким дням партенион закрывается?

[Заведение закрывают в дни главных праздников; девиц в эти дни возят в театр в закрытой карете; спектакль они смотрят из ложи, затянутой газом.]

Статья сорок пятая: Сообщение между разными партенионами

[У всех партенионов Франции должно быть общее управление; парижский Совет надзирает за всеми прочими и при необходимости переводит девиц из одного заведения в другое.]

Примерно таким вижу я, любезный Тианж, устав заведения, основание которого делается тем более насущным, чем больший физический и нравственный ущерб причиняет проституция; заведение это, вне всякого сомнения, прославит мудрость и человеколюбие того, кто его устроит, плоды же его, которые не заставят себя ждать, окажутся даже лучше и драгоценнее, чем казалось поначалу. Как тебе, конечно, известно, для богов и королей недостойных предметов не бывает. Одного их взгляда довольно, чтобы облагородить вещь, приносящую пользу. Низменные сферы заслуживают внимания не меньше, чем возвышенные: без навоза не вырастить сад, не взрастить урожай. Вот прекрасная тубероза, вот скромный лютик, вот редкий тюль-, пан — не Флоре обязаны они своим яркими цветками, а горстке перегноя.

[…]

Седьмое письмо: от де Тианжа к д’Альзану

Пуатье, 1 июня 176…

[Де Тианж объявляет о своем скором возвращении и признается, что, еще когда сам сочетался браком с Аделаидой, мечтал женить друга на ее сестре.]

Я прочел и обдумал с величайшим вниманием каждую из статей твоего устава и, пожалуй, ни одной не оставил без возражений. Не буду даже говорить о замысле как таковом, перейду непосредственно к уставу. Легко ли будет осуществить первую статью? Отчего во второй допускается существование содержанок? Третья предполагает порядок, полезный для заведения, которое благодаря этому сделается более самостоятельным, более благоустроенным и менее непристойным. И все же, возводить отдельные здания для падших женщин! Заботиться о том, чтобы здания эти были удобными! Не уверен, что прилично назначать членов городской управы попечителями подобных заведений, как то предписывает статья четвертая. Смогут ли твои управительницы управлять? Зачем запрещать членам Попечительского совета доступ в заведение, как ты это делаешь в статье пятой? Впрочем, я догадываюсь о причине. Какая надобность в статьях шестой и седьмой? Восьмая меня удивляет, она мне непонятна, точно так же, как и девятая. Что же касается десятой, скажу свое мнение: такая жизнь должна служить наградой не распутству, а добродетели. То же касается и статьи одиннадцатой. Статьи двенадцатая и тринадцатая, вторая из них тем плоха, что выбор порой будет совершаться слишком долго, а кончится все дело именно тем, чего законодатель желал избежать, иначе говоря, принуждением. Четырнадцатая, пятнадцатая и шестнадцатая: о двух первых не скажу, а вот третья, пожалуй, обескураживает: не слишком ли молоды девицы? Семнадцатая: отчего пятый и шестой коридоры ценятся так высоко? Восемнадцатая, так эти женщины, выходит, уже не будут считаться публичными? Девятнадцатая: несмотря на все оговорки, статья эта отнюдь не убережет от злоупотреблений. Найдутся безумцы, которые женятся на публичной девке, вскоре в том раскаются и будут несчастны. Двадцатая и двадцать первая: все это уменьшит расходы заведения, но завещать таким детям значительное состояние — значит действовать вопреки закону. Двадцать вторая и двадцать третья: вот так девки — образованные, нарядные, привыкшие к вежливому обращению! Двадцать четвертая: постоянные любовники, о которых вы так много толкуете, неплохо устроятся; вы даруете им немало привилегий! Двадцать пятая: превосходно; но будет ли это исполнено? Двадцать шестая и двадцать седьмая: с первой согласен, но не слишком ли многого, господин законодатель, ждете вы от бедных перестарок? Двадцать восьмая: ну и ну! Какие строгости! Двадцать девятая: вот вы и смягчились; ничего удивительного: суровость вам не к лицу. Тридцатая: вы, разумеется, в своем праве. Не стану спорить: я не скуп, но ценю бережливость. Тридцать первая и тридцать вторая: и тут не стану спорить, хотя вы идете наперекор всем общественным обыкновениям. Тридцать третья: неужели то, что предписывает эта статья, в самом деле необходимо? Докажите. Тридцать четвертая, тридцать пятая, тридцать шестая и тридцать седьмая: штрафы! Впрочем, вполне заслуженные; всякий знает несчастных, которые ввязались в тяжбу и заплатили куда больше, хотя виновны были несравненно меньше. О трех прочих статьях не скажу ни слова: они необходимы. Тридцать восьмая: расчет весьма тонкий. Но достанет ли у вашего партениона денег на то, чтобы вырастить столько детей? Чтобы женить их или выдать замуж? А красоток еще и с приданым? Тридцать девятая: неплохо. Сороковая и сорок первая: повторяю, завидная жизнь будет у ваших девиц! Сорок вторая: отлично! Сорок третья: вот статья превосходная! Сорок четвертая: а в праздничные дни они отправятся в театр. Совершенно с тобой согласен, любезнейший, жители Лондона поступали бы куда более разумно, когда бы по воскресеньям посещали представления в театре Друри-Лейн, а не одурманивали себя пуншем и очень скверным, хотя и очень дорогим вином в тавернах, где юные англичанки нередко лишаются разума и, что куда хуже, невинности. Сорок пятая: итак, Париж сделается столицей ордена, его штаб-квартирой.

Я изложил свои возражения очень кратко. Пожелай я высказать все, что думаю на сей счет, письмо вышло бы куда длиннее. Однако на это у меня теперь нет времени. Отвечай мне не столько на те замечания, какие я уже сделал, ибо они ничтожны, но на те, какие могли бы быть сделаны на каждую из статей твоего устава. По правде говоря, я полагаю, что, если бы кто-нибудь когда-нибудь вознамерился внести порядок в область жизни в высшей степени беспорядочную, ничего лучшего он бы не выдумал. Ты хочешь уменьшить зло, а это уже благо.

Но скажи мне, д’Альзан, отчего люди не повинуются голосу разума? В этом случае они искали бы себе добродетельную подругу, они находили бы блаженство в том, чтобы заслужить ее любовь и самим любить ее. Разве это не печально — вкушать удовольствие в объятиях незнакомой женщины, не будучи уверен, что в это самое мгновение она не питает к тебе ненависти! Впрочем, как сказал поэт:

Nitimur in vetitum, semper cupimusque negata;Sic interdictis imminet aeger aquis[55].

Я прекрасно понимаю, что не всякому дана возможность связать себя прочными узами… Это горе нашего времени, позор нашего общественного устройства… Друг мой, я счастлив, а ты станешь счастлив в самое ближайшее время, а вернее сказать, ты счастлив уже сейчас, а скоро две сестры составят блаженство двух друзей. Возблагодарим же Верховное существо и, дабы невинные наши наслаждения продлились, станем вести жизнь чистую и, главное, протянем нуждающимся руку помощи. […]

Восьмое письмо: от д’Альзана к де Тианжу

[Восторг в доме де Тианжа при известии о его возвращении; д’Альзан рассказывает другу о его поездке вместе с госпожой де Тианж и ее сестрой на бал к богачу Б***, где его преследовала заигрываниями и намеками на прошлое бывшая любовница Д***.]

По возвращении домой Аделаида уверила меня, что, не будь меня, в твое отсутствие ни за что не поехала бы на бал к Б***: по тону, каким она говорит об этих шумных собраниях, совершенно ясно, что они для нее нимало не занимательны.