П. Булацель
Посол Британской империи в России сэр Бьюкенен, отложив в сторону утреннюю газету, вытащил трубку изо рта и проговорил вслух.
— Вот же, клоун! А мы-то думали, что у него есть понимание и ум. Идиото! Как говорят русские, гонится сразу за двумя зайцами.
— Есть у русских и другая пословица, сэр, — сказал его собеседник, военный атташе посольства, — усидеть на двух стульях. Это вы о Керенском?
— Да, о нём, и пословицу эту я знаю. Отлично. Теперь будем ждать его «гениальных» решений по армии. Уверен, он нас не разочарует в этом! — и английский посол, тщательно раскурив трубку, пустил густой клуб дыма под потолок. Его собеседник промолчал.
Морис Палеолог, что был послом французской республики в России, точно таким же образом отбросил газету с новостями далеко в сторону, громко ругаясь.
— У этих русских совсем с головой не в порядке. Что они творят? Или это какой-то хитрый ход? Сомневаюсь! — говорил он сам с собой. — Все их последние поступки только приводят к ещё большему хаосу. Да, Керенскому удалось что-то создать по установлению правопорядка, он хитрит, это очевидно. Но это тупая, всем очевидная хитрость, он проиграет.
Думает, если поставит еврея, то все грехи сможет списать на него. Это только ещё более спутает карты и его выкинут вместе с этим евреем на обочину жизни. Но тогда на кого сделать ставку? На Плеханова. Теперь это очевидно. Плеханов будет запасной фигурой, когда Керенский проиграет. И это хорошо!
***
Мичман Жора Лисаневич вышел из здания военной полиции, где встречался с контр-адмиралом Рыковым. Ему поручили освободить морских офицеров из плена в Кронштадте. И это всё благодаря его отчаянному характеру, постоянно толкающему на разные приключения. Можно сказать, что он сам на это напросился. Старший брат прикрывал его, насколько мог, но склонность к авантюризму ничем нельзя было исправить.
Порученное дело было непростым и очень сложным. Эсминец «Эмир Бухарский» ему не подчинялся, но это не помешало набрать в свою команду отчаянных матросов. Вместе с людьми Рыкова народу набралось почти сотня. Положение осложнялось тем, что нельзя было для этой операции привлекать настоящий военный корабль, чтобы не было лишних вопросов. Остановились на том, что в рейд пойдёт катер и гражданский пароход.
Пароход останется на рейде недалеко от Кронштадта, а катер войдёт в порт, и с ним ещё будут и пустые шлюпки с парохода. Так оно и получилось. Катер спокойно вошёл в Угольную гавань и пришвартовался у пирса. Пароход же остался покачиваться на рейде, отсвечивая бортовыми огнями в ночи.
Охрана пирса не сильно интересовалась приплывшими. Стараясь не звякать и не отсвечивать оружием, моряки один за другим выгрузились с катера. Обычный паровой катер вмещал не больше десяти человек, но сейчас привёз пятнадцать. На пристани было пусто.
Уже стоя на пирсе, Лисаневич дал команду показать условными знаками, что можно выдвигаться на лодках к пристани. Оттуда несколько раз мигнул фонарь, подтверждая принятую информацию. Вскоре послышались всплески вёсел. Выгрузившись, сорок пять матросов во главе с Лисаневичем отправились на встречу с морской гауптвахтой, где находились в заключении арестованные ещё два месяца назад офицеры. Там же был и адмирал Курош, который являлся главной целью их мероприятия.
Гауптвахту, находящуюся в самом центре Кронштадта, нужно было захватить быстро и, по возможности, без шума.
— Здорово, братишки! — мичман вошёл внутрь гауптвахты. — Мы новый караул. Нас с Питера прислали, допросить арестантов.
— А кто это мог прислать, я ничего не знаю, — ответил долговязый матрос. — Врёшь, поди, мичман. Мы Керенскому не подчиняемся.
— Так он уже морским министром стал.
— Ничего не знаю, идите отседова, пока в штыки не взяли.
Ещё двое караульных насторожились, потянувшись к оружию. Лисаневич понял, что взять на понты не удастся. Ещё несколько минут и сюда сбежится весь караул. Это ещё человек десять, но…
Решительности ему было не занимать, да и выдавать свою личность ему не хотелось. Он потянулся за пазуху морского кителя, шурша документами, которые там были. Бумаги упали на пол, а вслед за ними рывком показался револьвер. Шесть выстрелов подряд прозвучали один за другим в упор.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Услышав выстрелы, в помещение гауптвахты хлынули матросы, которые прятались снаружи. Дальнейшее происходило словно в плохих американских боевиках. Беспорядочные выстрелы, убитые, лежащие в самых разных позах. Рыков предупредил, что сдерживаться не стоило в любом случае, а всю вину он берёт на себя.
Завладев ключами, мичман стал одну за другой открывать тюремные камеры, в буквальном смысле вытаскивая оттуда ничего не понимающих арестантов. Всё это решилось буквально за два десятка минут. Оставив после себя разгромленную гауптвахту, отряд мичмана стал спешно отступать к катеру.
Выстрелы слышались глухими, и их источник был понятен не сразу, ведь Кронштадт маленький город, а расквартированных в нём частей было много. Мичман успел довести свой отряд и всех освобождённых до катера без потерь, где они стали грузиться на лодки и отплывать в сторону парохода. Но всем уплыть сразу не удалось. Прикрывая отход, катер открыл огонь из носового пулемёта.
Ливень из свинца накрыл отдельные кучки наступающих. В ответ защёлкали винтовочные выстрелы. Лисаневич вынес с катера ручной пулемёт и залёг за ним. Дробно застучали частые пулемётные выстрелы. Огонь уже двух пулемётов нападающие не выдержали, а тут ещё заговорил с кормы и третий ручной пулемёт, который взял в руки бывший кондуктор.
С проклятиями, нападающие, неся большие потери, откатились назад, собирая помощь, но к этому времени катера уже и след простыл. Словно тень он растворился в ночи. Подойдя к пароходу, катер встал впереди. Работая гребными винтами, оба судна не спеша направились в сторону Петрограда. На своём борту они увозили освобождённых арестованных, среди которых находился и адмирал Курош, весьма удивлённый этим обстоятельством.
Вскоре Курош был доставлен к Рыкову, чему немало обрадовался. Рыков обнял Куроша, заросшего чёрной бородой с длинными седыми прядями. У адмирала возле губ залегла горькая складка, покрытая копотью и тюремной пылью. Но глаза задорно блестели.
— Ну что, Александр Парфёнович, не ожидал, что тебя освободят?
— Нет, Василий Иванович, не ожидал, честно говоря, — ответил Курош. Думал, там меня и похоронят, в казематах этих. Выведут на косу и расстреляют, как последнюю сволочь.
— Напрасно. Керенский поручил это дело мне. А я не мог всё оставить на самотёк и вот ты здесь, с нами.
— Керенский???
— Да. Я понимаю тебя, но это его приказ вызволить тебя из тюрьмы. Ты ему нужен, он хочет полностью подчинить себе флот, насколько я понял. Но в его теперешнем состоянии флот подчинить невозможно. Керенский собирает решительных людей, адмиралов и простых моряков, которые пойдут с ним до конца. Поверь мне, это не шутка и не обман. Он смог убедить меня, сможет убедить и тебя. Я верю в него, поверь и ты.
— Посмотрим, Василий Иванович, жизнь покажет, если сразу не накажет. Но раз он захотел меня освободить таким образом, значит он знает, чего хочет, и знает, что это будет ему стоить?
— Знает, — кивнул Рыков, — и сделает.
Курош задумался.
— Я верю тебе, друг! Буду ждать, когда он захочет говорить со мной.
— Отлично! Тогда пойдём поедим. Я не богат, но ради такого случая… Да и ты не избалован, чай, в тюрьме?
Курош невесело рассмеялся.
— Пойдём, друг.
***
Почти в то же самое время Красковский встречался с финским революционером Отто Вилли Куусиненом, на которого он вышел с большим трудом. Но деньги, полученные от Керенского, умели развязывать языки многим. И не только деньги.
Красковский приложил много усилий и поднял всевозможные связи для поиска революционеров. Здесь ему помогли и те захваченные революционеры, которые были связаны с РСДРП. Пытки — это такое дело, надобно умение иметь. Но поляку… и не уметь пытать, это, простите, оксюморон. Жертвы всё равно об этом никому больше не расскажут. Помогли и некоторые осведомители, адреса которых ему передали бывшие жандармы.