— А тогда как же её назвать, позвольте?
— Крестьянская. Российская крестьянская партия. РКП без всяких «Б». Я не настаиваю на этом, но вы подумайте. Это единственное сословие, на которое стоит опираться. Будет у нас его поддержка, вы… мы… победим! Так вы сможете принести пользу России, а сидя дома, в ожидании, когда это всё закончится, вы не поможете себе и погубите Россию. Если вы начнёте называть вещи своими именами, то долго не протянете, и вас уничтожат. Сейчас наступило время хамелеона. Главное сейчас казаться тем, кем надо. Я, вы, Россия — все в кольце врагов, и вы должны это понимать.
— Мы это понимаем, но как и когда это стали понимать вы? — спросил Булацель.
— Это же ваши слова, Павел Фёдорович, про либералов и демагогов. Вы это и видите сейчас. И когда один из них нечаянно прозрел, вы отказываетесь вести с ним беседы и вообще хотите ничего не делать. Не хотите жалеть себя, пожалейте миллионы ни в чём не повинных людей. Это не пустые слова, это понимание происходящего.
Сказав это, Керенский перевёл дух и откинулся на спинку своего стула.
— Мишкааа!
В дверь просунулась голова ординарца.
— Миша, чаю мне и товарищам.
— Будет сделано, вашбродь.
— То есть, вы хотите создать полуподпольную партию с второстепенными лозунгами для всех и завуалированными для внутреннего пользования? — спросил Никольский.
— Да, именно так, но в то же время не так. Вы заметили, что все нынешние плакаты и лозунги лишь вскользь упоминают о России и империи. Словно сговорившись, они пропагандируют всё, что только можно, кроме того, что действительно нужно. Интернационал, социализм, марксизм, коммунизм, свободу, анархию, поражение в войне. В общем, всё, что угодно, однако…
— Однако, — прервал его Никольский, — вы этого не хотите?
— Однако, нет. В этих лозунгах никогда не упоминается Россия или Отечество. Только непонятное и неизвестное. Что такое интернационализм для простого народа? А коммунизм? Они этого не понимают, это словно мантра о неведомом, но, безусловно, прекрасном. Это новая вера в рай, непознанный никогда и никем. Они слышат о земле, и в их представлении это понимается, что она станет общая, но конкретно ему достанется большой кусок, главное — прийти к нему первым и покрепче схватить. Схватить жадными заскорузлыми руками, как хватает ребёнок игрушку, а потом также её бросает, наигравшись, не зная, что с ней делать дальше, а то и сломав.
Керенский передохнул, хлебнул принесённого чая, поболтав в стакане серебряной ложечкой.
— Я давно уже понял, к чему всё идёт. К проигрышу России в мировой войне. Все, абсолютно все: и наши враги, и наши союзники кровно заинтересованы в этом. Наша либеральная интеллигенция, по вашим же словам, господа, сама себя предала, скрывшись за глупостью повторяемых за иностранцами разных словес и понятий. Они обманули сами себя и теперь с ужасом смотрят на то, что натворили и ищут силу. Силу, которая это всё сможет усмирить. Но её нет, её только предстоит создать, и сделать это в условиях ведения войны! И это правда, господа…
— Сила в правде, — тихо произнёс Булацель.
— Правда у всех своя, — ответил ему Никольский.
— Правда у того, у кого сила, если он знает, что сила ему дана для правды, — философски отозвался на это Керенский.
— Я согласен! — решил Никольский.
— Я согласен! — словно эхо повторил за ним Булацель.
Керенский с облегчением вздохнул.
— Тогда я жду от вас программу партии и что вам нужно для этого.
— А может лучше назвать партию Русский союз?
— Нет, — решительно отверг это предложение Керенский. — Не надо сразу заявлять так откровенно, это насторожит тех, кто заинтересован в разрушении империи. Назовите Крестьянской партией России, это более аморфно и непонятно. Никто всерьёз не воспримет её, подумав, что это очередная профанация. Только не надо светится в первую голову, поставьте для начала неизвестных людей с сермяжной правдой, пусть они кликушествуют, пока вы организовываетесь, а потом уже и вы встанете у её руля, а потом и я. Успехов вам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы можем идти?
— Можете, если не хотите остаться здесь ночевать, я обеспечу вам охрану.
— А что будет с императором? — неожиданно спросил Никольский.
— Император будет жить, он ещё должен сыграть свою роль и наконец-то отречься от престола по-настоящему, а не карнавально, на простом бланке, написанном карандашом и с поддельной подписью неизвестно кого. Но отречётся он в пользу того, кого я смогу запланировать для этого. Пока всё зыбко и неясно, и я не могу ничего сказать о будущем, но смерти самодержца я не допущу, она мне не выгодна ни при каком раскладе сил. Вы это должны понимать.
— Понимаем, господин министр, и просим у вас охрану для нашего сопровождения.
— Хорошо! — и Керенский на этот раз вызвал уже своего адъютанта, поручив ему организовать охрану двух монархистов.
На следующий день меньшевиками, кадетами и эркэсами, как стали называть сборную солянку партии Керенского обычные люди, была собрана грандиозная манифестация в его поддержку. От его партии там присутствовали два бывших трудовика, которых сам Керенский любезно попросил помочь провести митинг. Это были товарищ Аникин и товарищ Аладьин, они с радостью поддержали идею провести митинг, надеясь на нём попиариться. Отчего же не помочь своим коллегам по партии.
Многотысячная людская толпа текла по всем проспектам Петрограда, скандируя лозунги и потрясая плакатами с надписями: «Руки прочь от Керенского», «Смерть контрреволюции!», «Нет террору!», «Да здравствует Россия во главе с Керенским!».
Сам Керенский не отказал себе в удовольствии внести и свою лепту в лозунги. Так над толпой появились следующие перлы: «Александр Фёдорович — мы с тобой!», «С вождём революции до конца!», «Смерть немецким оккупантам!», «Германия должна капитулировать!», «Контрреволюция прячется среди революционеров!» и ещё парочка схожих. Отдельно шагали люди с плакатами: «Смерть большевикам — позор анархистам!!» и «Мёртвый эсер — хороший эсер!». Карнавализм, конечно, но что поделать, не Рио-де-Жанейро, чать.
Керенский лишь выступил в самом конце митинга, заявив следующее:
— Товарищи! Я, становясь военным и морским министром, хочу вам сказать… В эти трудные для страны дни, когда мы ведём войну, все должны сплотиться вокруг армии, всячески её поддерживая. Мы не должны допустить проигрыша в войне. Злые силы желают не мира, а поражения. Не слушайте большевистских и прочих агитаторов, это контрреволюционеры! Не слушайте тех, кто говорит, что сепаратный мир — это очень просто. Да, я тоже за мир, и я на посту военного и морского министров приложу все силы для его заключения, но я не допущу нашего позорного поражения в войне, как этого хотят большевики, агитируя против войны. Это поражение! И тысячи убитых и покалеченных вопиют к нам, взывая о своём отмщении!
Мы потеряли на войне полмиллиона человек и теперь должны всех простить и брататься! После стольких жертв?! Так быть не должно! И я заявляю вам со всей сердечностью, что так и не будет. Это невозможно! Знайте это, дорогие граждане, отцы и матери тех людей, что сейчас гибнут на всех фронтах. Знайте, я не отступлю! И вы не отступайте!
Война скоро закончится, это я вам обещаю. Наступит мир и благоденствие. Рабочие снова смогут нормально работать, получая достойную оплату своего нелёгкого труда, а крестьяне получат давно ожидаемую землю. Но это будет не сейчас и не завтра, нам нужно подготовиться и решить, в какой форме это лучше сделать. Национализировать ли её или раздать в аренду. В любом случае, вопрос с землёй будет решён. Это я вам обещаю.
Толпа огласилась ликующими криками и стала подбрасывать вверх головные уборы, скандируя: «Керенский!» На том, собственно, митинг и окончился, и Керенский уехал в Мариинский дворец, чтобы представить нового председателя правительства. А с этим было сложно.
Своему адъютанту Керенский дал указание оповестить все государственные органы, а также собрать представителей всех партий, которые не оказались вне закона, особенно напирая на лиц еврейской национальности, намекая на то, что Керенский весьма лояльно к ним относится. То, что это было не совсем так, Керенский уточнять не стал.