Джентльмены, как заметил Алек, просто оглядывали ее с ног до головы и слегка пожимали плечами, словно говоря друг другу: «Чего же вы ожидали? Она совсем позабыла, что значит быть женщиной».
Джинни, казалось, была поглощена оживленной беседой с джентльменом, которого звали, насколько мог вспомнить Алек, Оливер Гвенн. Кроме того, Гвенн танцевал с ней вальс. Почти юноша… по-видимому, Джинни и он были друзьями с детства.
Ну что ж, тем лучше, ведь Алек еще не успел поздороваться с Джинни. Он подошел к молодым людям.
— Добрый вечер, Джинни.
— О Алек! Здравствуйте! Какой сюрприз!
— Несомненно, — с нескрываемой иронией согласился Алек. Она, кажется, принимает его за полного идиота!
Девушка отступила, позволяя мужчинам немного поговорить и искренне считая, что с ее стороны это крайне любезно.
— Джинни сказала, — начал Оливер, — что вы намереваетесь остаться в Балтиморе и вести дела с ней и мистером Пакстоном.
— Вполне вероятно, хотя еще далеко не все решено. Вы давно знаете друг друга?
— Едва ли не с пеленок, — улыбнулся Оливер.
Джинни нервно теребила белый бархатный бант. Здесь так душно, а платье ужасно тяжелое. Кроме того, она всей кожей ощущала непонятное напряжение, не выпускавшее ее из тисков. Почему дамы обращаются с ней как с прокаженной? В чем причина? Ей это не кажется, все так и есть. И ко всему прочему, еще и Алек появился! Выглядит как молодой бог, и все женщины просто исходят слюной от вожделения при одном взгляде на него. Когда наконец Алек повернулся, чтобы пригласить ее на танец, Джинни смотрела в другую сторону — ее внимание привлекла Лора Сэмон, повелительным жестом подзывавшая Оливера.
— Оливер, — шепнула девушка, — кажется, Лора хочет с тобой поговорить.
К полному смущению девушки, Оливер вспыхнул, став на мгновение удивительно непривлекательным. Промямлив что-то, он послушно направился к Лоре.
— Да что это с ним такое, спрашивается?
— Небо, как вы наивны, — рассмеялся Алек. — Пойдемте, Джинни, и покажем всем, какая мы великолепная пара!
— Согласна. Правда, я не танцевала года три и, боюсь, успела отдавить Оливеру ноги, и вас ждет подобная же участь.
— Постараюсь стоически вытерпеть, а если и стану ныть, то самую малость.
Он обнял ее за талию, держа на расстоянии от себя, как полагалось по правилам хорошего тона, но Джинни почувствовала неожиданное удовольствие от прикосновения этой сильной руки, коварное, предательски-глубокое, разлившееся по телу с быстротой лесного пожара. Взглянув в это невозможно красивое лицо, она нахмурилась.
— Что случилось?
— Ничего, — резко ответила девушка. — О Господи, извините, я не хотела.
— Уверен, вы сделали это ненарочно.
Джинни лукаво улыбнулась и покачала головой.
— Несомненно, дорогой сэр. А какого вы мнения о бале? Познакомились с нашими влиятельными гражданами? Выслушали все, что несет мистер Реймонд? Слюнявили пухленькие ручки их жен? Позволяли распускать слюни над собой? Назначили десятки свиданий?
— Не знаю, чего в вас больше, Джинни: дерзости или нахальства. Да, я познакомился со столькими людьми, что моя слабая мужская голова идет кругом.
И с этими словами он закружил ее в танце, а она почему-то засмеялась от радости и неожиданного прилива счастья.
— О, вы великолепны!
— Спасибо. Ну а теперь… не хотел бы я ранить ваши чувства, но…
— Я всегда не доверяла людям, начинающим разговор этими словами. Всегда на свет появляется «но».
— Джинни…
Набрав в грудь воздуха, Алек наконец решился:
— Где вы взяли это платье?
— Сшила у одной из лучших модисток в Балтиморе.
— Не может быть. Оглядитесь, есть ли в зале хоть одна дама, одетая в такой кричаще яркий синий атлас? И разве на ком-нибудь вы заметили такое огромное количество белых бантов и оборок?
Джинни почувствовала острую боль в сердце и тут же невероятное смущение:
— Действительно, на платье довольно много бантов. Я сама так думала, но мисс Эберкромби заверила, что это последняя мода, а я просто говорю глупости.
— Мэри Эберкромби?
— Да, существуют две мисс Эберкромби. А она — одна из лучших. Платье… оно в самом деле не очень хорошо выглядит?
Выражение в ее глазах едва не заставило его замолчать. Алек никогда не видел столь беззащитно-уязвимого взгляда, и ему почему-то совсем не понравилось то, как подействовал на него этот взгляд. Но так больше продолжаться не может.
— Простите, Джинни, но это вопиющая безвкусица. Она шьет вам и другие платья?
Ранимость мгновенно исчезла, сменившись бесстрастной, почти тупой маской.
— Да, еще несколько. У меня не такой большой гардероб, как вам известно, и все наряды уже старые и вышли из моды.
Как ей объяснить?
Алек решил пока ничего больше не говорить, не желая ранить девушку еще сильнее или, того хуже, вызвать ее гнев. Он снова закружил Джинни и с облегчением услышал, как та смеется.
— Люди были добры к вам?
Джинни склонила голову набок:
— Довольно вежливы, полагаю. Большинство из них — друзья и знакомые отца.
— А дамы?
— Холодно-церемонны, если понимаете, о чем я. Только не возьму в толк, что произошло. Конечно, мы с отцом уже больше года не бываем в обществе, но они, кажется, очень рады его видеть.
— Хотите, объясню, в чем дело?
Джинни неприязненно взглянула на Алека:
— Вы, чужак? И к тому же англичанин? И хотите объяснить мне…
— Да. Послушайте, Джинни. Я не стал бы вам лгать. Вы выполняете на верфи мужскую работу. Вы оскорбили дам, когда решили вырваться из их тесного, ограниченного круга. Вы нарушили неписаные законы и вызвали раздражение у мужчин тем, что угрожаете их положению и, кроме того, одеваетесь в мужской костюм и суете нос в их дела. А теперь вам вздумалось нарядиться, как… — Оглядев Джинни с ног до головы, Алек вздрогнул: — Как чучело, омерзительно-безвкусно и вообще непонятно в каком стиле. Они дождались возможности свести счеты, а вы просто облегчили им задачу.
— Это все истины, которые вы хотели мне высказать, барон? — спокойно осведомилась Джинни.
— Да, и мне очень жаль, что пришлось вас обидеть, Джинни… Ой! Вы специально это сделали?
Джинни снова с силой опустила каблук на носок туфли Алека, с трудом отказалась от удовольствия врезать ему кулаком в живот и вместо этого повернулась и, гордо подняв голову, удалилась посреди танца, оставив барона Шерарда в одиночестве смотреть ей вслед и чувствовать себя при этом полным идиотом. В этот момент Алек думал лишь о том, что, будь они наедине и так близко, как несколько секунд назад, обязательно сорвал бы с нее это отвратительное платье и хорошенько отшлепал бы по голой заднице. При этой мысли пальцы сами собой судорожно сжались. У нее, должно быть, очень белые ягодицы, упругие, гладкие и круглые.