Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как там? — поспешно спросил он, подавшись вперед.
— Теперь можно и в путь: опасности больше нет. На кладбище слонов ни души, все брамины удалились.
Стоп засмеялся от удовольствия и стал потирать руки, тогда как его господин не мог подавить своего гнева.
— Для чего же туда идти теперь, — пробормотал он, — довольствоваться созерцанием скелетов слонов?..
Испуганный вскрик Стопа поднял на дыбы его лошадь.
— Скелеты слонов! — повторил он дрожащим голосом слова господина. — Там есть скелеты слонов? Правильно ли я понял?
— Разумеется.
— И мы пойдем туда?
— Конечно.
— Ох! Этого совершенно достаточно, чтобы я поседел от страха и волнений.
— И если бы это чудо могло свершиться, ты бы не оказался в проигрыше, мой добрый, верный Стоп, — с усмешкой ответил Джордж. — А так как ты, по-видимому, дорожишь своей рыжей гривой, то я не стану стеснять тебя: ты можешь или поехать с нами, или отправиться назад в Бенарес. Только в одном я стесню твою волю и твое желание: я запрещаю тебе об этом рассуждать.
— Разумеется, я пойду с вами, пойду без протеста, — со вздохом проговорил Стоп.
Лошадей оставили под наблюдением одного из индусов. Другой индус вытащил из сумки факел, и под предводительством Казиля все направились к ущелью, замыкавшему вход на кладбище. Свет луны не проникал туда, а потому там дарил непроницаемый густой мрак, не позволявший видеть дорогу. Индус по приказанию Казиля зажег факел, и при его мерцающем свете путники через узкий проход вышли к таинственному кладбищу.
Джордж Малькольм был поражен величием зрелища, представившегося его взору, зрелища, уже описанного нами, казавшегося ему тем более привлекательным, что в это время яркая луна выплыла из-за закрывавших ее туч и разлила свой серебристый свет на темные гранитные стены и белые останки слонов, смутно напоминавшие остовы кораблей. Рядом располагалось уродливое изваяние бога Шивы.
— О, как это грандиозно! — прошептал Джордж Малькольм. — И в то же время печально. Реальность ускользает из-под моих ног, а волшебство берет надо мной верх. Я сейчас нисколько не удивлюсь, если все это скопище скелетов внезапно поднимется и, стуча своими гигантскими костями, начнет двигаться.
— Умоляю вас, — сказал Стоп тоскливым голосом, выражающим страх, — во имя всего святого, перестаньте говорить о подобных ужасах. Я чувствую, что сойду с ума, мои ноги подкашиваются.
И в самом деле, тонкие ноги преданного слуги самым настоящим образом тряслись под его кругленьким брюшком.
Джордж подошел к изваянию бога Шивы, поднялся на одну из ступеней гранитного пьедестала, а так как в это время набежавшее темное облако опять заслонило луну, он взял факел из рук индуса и своей дерзкой, непочтительной рукой поднес его к лицу идола.
Казиль вздрогнул при виде этой дерзости, а сопровождавший их индус отвернулся и начал бормотать сквозь зубы какое-то суеверное заклинание.
Джордж, не смутившись, продолжал.
— Так вот какой ты молодец, грозный бог Шива! — проговорил он со смехом. — Ничего хорошего! Какая уморительная у тебя физиономия! Очень жаль, что ты не смог воспользоваться своим всемогуществом, чтобы придать себе более приличный и благообразный вид. Если когда-либо я вернусь в Англию, то захвачу с собой тебя и поставлю в качестве пугала в парке своего замка. Воробьи, самые вороватые птички и истребители наших вишен, наверняка испугаются и пощадят наши сады.
Выражение ужаса появилось в глазах Казиля и индуса, они украдкой поглядывали на грозного бога зла, ожидая, что вот-вот блеснет молния из его глаз и гром поразит дерзкого святотатца. Но Шива пренебрегал насмешками. Не было ни блеска молнии, ни раскатов грома. Стоп, оцепенев от страха, не произносил ни слова.
Наконец Джордж сошел с пьедестала, возвратил факел, взятый у индуса, теперь ненужный, потому что луна снова выплыла из-за облаков, и направился к одному из слоновьих останков, чтобы поближе рассмотреть его белые кости.
Казиль удалился на некоторое расстояние и с опущенными глазами, казалось бесцельно, размеренными шагами ступал по высокой траве. Вдруг он остановился. Чувство опасности заставило его отшатнуться, но, преодолев это чувство, он ринулся вперед, нагнулся к земле, раздвинул траву и пронзительно закричал.
XXXI. ВСТРЕЧА СЫНА С ОТЦОМ
— Что случилось? — спросил Джордж, оборачиваясь на этот крик.
Казиль безмолвно созерцал поразивший его предмет и, казалось, не слыхал заданного ему вопроса.
— Наверное, удав? — пробормотал Стоп глухим голосом. — Или черная пантера. А может, кровожадный леопард или свирепый тигр. Здесь наша гибель! Бежим отсюда, ради бога!
Ужас сковал несчастного Стопа, и он, словно старое, трухлявое дерево, рухнул на большой камень.
Джордж с нетерпением повторил свой вопрос:
— Ответишь ли ты, Казиль, что там такое?
— Здесь среди травы я заметил мертвое тело, — ответил Казиль тихим голосом.
— Мертвое тело? — изумился Джордж.
Судорожным движением Стоп провел рукой по своему лбу, покрытому холодным потом, и, не в состоянии громко говорить, прошептал:
— Ах, мне дурно! Я теряю сознание! Я умираю!
В это время Казиль опустился на колени возле трупа. Он извлек из раны кинжал и при свете луны внимательно осмотрел его окровавленное лезвие.
— На кинжале изображение богини. Это дело рук сынов Бовани, — тихо заметил он.
Луна вдруг снова спряталась за набежавшую тучу, и кладбище слонов погрузилось в густой, непроницаемый мрак.
Джордж взял из рук индуса, стоявшего рядом, факел и подошел к Казилю. Нагнувшись, чтобы лучше осветить мертвеца, он сразу же отшатнулся. Факел выпал из его рук и погас, коснувшись земли. Джордж Малькольм задыхался, и бессвязные слова срывались с его губ:
— О нет! Не может быть! Это мне кажется, это сон… Я ошибся… я не разглядел!.. Ну а если я не ошибся? Боже! Великий Боже! Молю Тебя, удали от меня этот призрак… Но нет, это невозможно… Это невероятно! Это неправда! Иначе это было бы слишком ужасно!
— Что с вами, господин? — с изумлением спросил Казиль, не понимая причины его крайнего волнения.
Стоп, стоя на коленях, издавал стоны, перемежая свои жалобы усердной мольбой ко всем святым, имена которых приходили ему в голову.
Луна опять вышла из-за туч и ярко осветила труп. Джордж, как бы избегая ужасного зрелища, отвернулся.
— Мне трудно преодолеть страх и посмотреть еще раз, я боюсь убедиться в истине.
Джордж приблизился к Казилю и крикнул ему, схватив за руку:
— Нагнись, Казиль, нагнись и посмотри! Не правда ли, ты не знаешь этого человека?
Казиль повиновался приказанию, нагнулся снова и взглянул в лицо мертвого. Глаза доброго юноши расширились, лицо исказилось от страха и боли. Он закричал каким-то неестественным голосом:
— Это мистер Джон! Это мистер Джон!
Тогда Джордж бросился на колени возле тела отца и зарыдал:
— Отец! Это мой отец!
Среди общих стонов и причитаний Стоп выразил свое мнение об Индии, которому, впрочем, никто и не думал противоречить:
— Что за разбойничья страна эта Индия, как много здесь злых людей и зверей!
Казиль же весь в слезах с отчаянием твердил одно и то же:
— Мой спаситель, благодетель убит моими собратьями…
Джордж стоял на коленях, обнимая, прижимая и стараясь привести отца в чувство. Он отирал платком последние капли крови, которые еще продолжали сочиться из глубокой раны. Он покрывал поцелуями его глаза и руки, и среди отдельных фраз чаще всего звучали:
— Бедный, дорогой отец! Он не увидит и не услышит больше меня. Глаза его закрылись навеки. После стольких лет разлуки я встретился с ним, и вот теперь его больше нет.
Подступившие к горлу спазмы душили Джорджа, и он умолк, но после некоторого молчания бессвязно, словно в лихорадочном бреду, заговорил:
— Смерть! Почему смерть? Нет, нет, я не верю ей! Он еще жив! Неужели Бог не поможет мне спасти его?
Как будто и в самом деле убеждаясь в возможности чуда, о котором молил, он все крепче и крепче прижимался к похолодевшему, безжизненному телу отца и шептал ему на ухо:
— Отец… отец, тебя зовет твой Джордж! Разве ты не хочешь услышать меня? Дай же мне совет, тебя зовет твой сын, он здесь, возле тебя, открой же глаза, отец! Взгляни на меня, я здесь, я, твой сын!
И, словно возвращаясь к мрачной действительности, он закричал:
— О господи! Руки его оледенели! Его сердце не бьется больше! Кинжал насквозь пронзил его грудь! Сколько крови! Сколько крови!
Его речь прерывалась судорожными рыданиями, в отчаянии он простирал к небу руки, словно зовя кого-то на помощь:
— Я отвергнут Богом! Мой отец умер! Его убили!
Видя, в каком состоянии находится его хозяин, добряк Стоп, забыв о своем страхе, то и дело вытирал слезы, которые текли по его лицу.