Потом поехал в офис (я снимал под него однокомнатную квартиру) и засел за бухгалтерию – надо было рассчитать зарплату персоналу, поработать над планом перестройки «Гнезда малиновки», которой я собирался заняться в феврале. Ровно в час, как обычно, отправился домой обедать.
Юкико сообщила, что утром звонил ее отец:
– Весь в делах, как всегда. Об акциях что-то говорил. Сказал, что надо покупать. Где-то закрытую информацию получил: они должны сейчас быстро пойти вверх. Какие-то особенные акции, не обычные. Можно хорошо заработать. Гарантию дает.
– Что это он? Если такая выгода, зачем нам рассказывать? Взял бы и сам купил.
– Сказал, что отблагодарить тебя таким образом хочет. В знак признательности. Ты, мол, знаешь, за что. Я не в курсе. Свою долю нам уступил. Собери-ка, говорит, все деньги, какие есть, и не волнуйся. Навар будет, что надо.
Я положил вилку на тарелку со спагетти.
– И что дальше?
– Времени мало было. Ну, я позвонила в банк, закрыла два наших счета и перевела деньги в страховую компанию, господину Накамуре, чтобы он сразу купил акции, о которых отец говорил. Почти восемь миллионов иен набралось. Может, надо было больше купить?
Я взял стакан и сделал несколько глотков, пытаясь отыскать нужные слова:
– Что же ты сначала со мной не посоветовалась?
– О чем? – недоуменно спросила Юкико. – Ты же всегда покупаешь, если отец говорит. Я сама сколько раз уже так делала. Ты же говорил: действуй, как он велит. И в этот раз так же было. Отец сказал: «Надо срочно покупать. Времени в обрез». Я так и сделала. До тебя ведь не доберешься – ты в бассейне. В чем же тогда дело?
– Да ни в чем. Но я хочу, чтобы ты продала эти акции, – проговорил я.
– Продала? – Юкико сощурилась как от яркого света.
– Продай все, что сегодня купила, а деньги положи обратно в банк.
– Но тогда придется комиссионные платить. Банк возьмет большую комиссию.
– Ничего, – сказал я. – Заплатим. Еще раз говорю: надо все продать.
Юкико вздохнула:
– Что произошло? Чего вы с отцом не поделили? Я не отвечал.
– Ты можешь сказать, в чем дело?
– Послушай, Юкико. Честно тебе скажу: мне все это опротивело. Все эти спекуляции с акциями. Я сам хочу зарабатывать, своими собственными руками. И до сих пор это у меня вроде бы неплохо получалось. Тебе что? Денег не хватает?
– Я все знаю. Конечно же, ты замечательно ведешь дела, и жаловаться мне не на что. Ты же знаешь, как я тебе благодарна и уважаю тебя. Но ведь отец хотел нам помочь. Он так хорошо к тебе относится.
– Все ясно. А ты знаешь, что такое инсайдерская информация? Когда стопроцентную гарантию прибыли обещают, знаешь как это называется?
– Нет.
– Это называется «манипуляции с акциями». Понятно? Кто-то в какой-то фирме умышленно затевает с акциями игру, проворачивая разные комбинации, искусственно увеличивает прибыль, а потом делит ее со своими компаньонами. Эти денежки текут в карманы политикам, идут на взятки. Это совсем не те акции, что твой отец рекомендовал нам покупать раньше. На тех акциях тоже можно нажиться. То, что он о них рассказывал, – полезная информация, не более того. Те акции тоже в основном растут, но с ними всякое может быть, курс ведь колеблется и не обязательно только вверх идет. А эти бумаги – совсем другое дело. От них плохо пахнет. Я с ними связываться не желаю.
Юкико задумалась, не выпуская из рук вилку.
– А это правда манипуляции? Ты наверняка знаешь?
– Хочешь – спроси у отца. Но я точно могу сказать: акций, в которых не заложен риск потерять деньги, не бывает. И если кто-то говорит: «Ерунда! Есть такие акции!» – значит, что-то нечисто. Мой отец до самой пенсии, почти сорок лет, пахал в страховой компании. С утра до вечера, на совесть. И оставил после себя крошечный домик. Бог с ним. Может, он от рождения такой бестолковый оказался. Но мать? Каждый вечер подсчитывала, сколько денег мы сегодня потратили: не дай бог, семейный бюджет на сто-двести иен не сойдется. Понимаешь, в какой семье я рос? А ты говоришь: всего восемь миллионов собрала! Это же настоящие деньги, Юкико, не бумажки, которыми расплачиваются, когда в «монополию» играют. Люди за такие деньги каждый день давятся в битком набитых электричках, берут сверхурочную работу, вертятся как белки в колесе и все равно – у них за год столько не выходит. Я восемь лет так жил и никогда столько не зарабатывал. Мечтать не мог о восьми миллионах. Хотя тебе, наверное, этого не понять.
Юкико сидела молча, крепко прикусив губу и уставившись в свою тарелку. Я заметил, что уже почти кричу, и сбавил тон.
– Ты легко можешь сказать, что за полмесяца мы с вложенных денег вдвое больше получим. Было восемь миллионов, станет шестнадцать. Но мне кажется, нельзя так думать. Неправильно это. Я чувствую, как мало-помалу втягиваюсь в авантюру, незаметно становлюсь ее участником. Будто в пустоту проваливаюсь.
Юкико посмотрела на меня через стол. Ничего не говоря, я снова принялся за еду. Внутри все дрожало. Что это? Раздражение? Злость? Что бы ни было, я никак не мог унять эту непонятную дрожь.
– Извини. Я вовсе не собиралась лезть не в свое дело, – тихо промолвила Юкико после затянувшейся паузы.
– Ничего. Я тебя ни в чем не виню. Я вообще никого не виню, – отозвался я.
– Я прямо сейчас позвоню. Пусть продают. Все, до единой акции. Только не злись больше.
– А я и не злюсь.
В наступившей тишине мы продолжили трапезу.
– По-моему, ты что-то хочешь мне сказать, – не выдержала Юкико, заглядывая мне в глаза. – Что ты молчишь? Может, тебе неприятно об этом говорить? Ничего. Я все готова сделать, только скажи. Конечно, я балда – ни в чем не разбираюсь, а в бизнесе и подавно, но я не могу, когда у тебя такой несчастный вид. Не делай кислое лицо, пожалуйста. Ну скажи: чем ты недоволен?
Я покачал головой:
– Я ни на что не жалуюсь. Мне нравится то, чем я сейчас занимаюсь, только надо кое-что переделать. И тебя я люблю. Единственное – иногда меня не устраивает, как твой отец ведет дела. Я против него ничего не имею. Он и в этот раз из лучших побуждений действовал. Спасибо. Так что я не злюсь. Просто временами никак не могу понять, что же я за человек такой. То я делаю или не то. Никак не пойму. Но я не злюсь.
– А вид у тебя все равно злой. Я вздохнул.
– Вот! Опять вздыхаешь, – не унималась Юкико. – Нет, все-таки тебя что-то раздражает. Все думаешь, думаешь...
– Ну я не знаю.
Юкико не сводила с меня глаз.
– Что у тебя в голове? Если бы я только знала! Может, помогла бы чем-нибудь.
Мне вдруг страшно захотелось тут же, на месте, все ей рассказать. Выложить начисто, облегчить душу. И не надо будет больше ничего скрывать, притворяться, врать. «Послушай, Юкико! Я люблю одну женщину. Я не могу без нее. Не раз хотел с ней порвать, семью сохранить, компанию нашу, тебя, девчонок... Ничего не получается. Я так больше не могу. Все! Увижу ее в следующий раз – меня уже ничто не удержит. Она у меня из головы не выходит – и в постели с тобой о ней думаю, и когда сам с собой этим занимаюсь».
Понятно, ничего такого я не сказал. Какой толк от подобных признаний – легче все равно никому не станет.
Покончив с обедом, я вернулся в офис и взялся было опять за работу, однако голова не варила совершенно. Надо же. Такого Юкико наговорил... Кто меня за язык тянул? Нет, сказано-то все правильно, но не мне это говорить. Я вру ей самым бессовестным образом, тайком встречаюсь с Симамото. У меня права нет говорить такие вещи. Юкико за меня переживает. По-настоящему, всерьез. А как я живу? Верю я вообще во что-нибудь? Есть во мне хоть какое-то постоянство? Меня точно парализовало от этих мыслей – пальцем шевелить не хотелось.
Закинув ноги на стол и зажав в кулаке карандаш, я тупо глазел в окно. Оно выходило на детскую площадку, где в хорошую погоду любили сидеть мамаши со своими отпрысками. Детишки копались в песочнице, катались с горки, а родительницы поглядывали на них и судачили. Глядя на малышей, я вспомнил своих девчонок. Захотелось взять в руки их теплые ладошки и, как обычно, повести гулять. Но мысли о дочках опять привели к Симамото. Я представил ее чуть приоткрытые губы. Дочери вылетели у меня из головы. Ни о ком, кроме нее, я думать не мог.