Андриа с трудом поднялась. Этот день дался ей нелегко, и теперь она выглядела постаревшей и осунувшейся.
— Проводи меня, Раф. Я не могу сейчас оставаться одна.
Он натянул ей на ноги просохшие ботинки, подал мокрую куклу и, поддерживая за тонкую талию, повел наверх. Однако вместо того чтобы свернуть в восточное крыло, Андриа пожелала, чтобы он прошел с ней в галерею посмотреть портреты. Галерея располагалась на противоположной стороне дома, в огромном светлом зале.
— Мы осмотрели только верхний этаж. Я хочу показать тебе наш портрет, если только Бо его не убрал.
Она повела Рафа мимо длинного ряда своих предков. Их он никогда не видел. Или не помнил. В самом конце галереи за бархатной шторой его глазам предстало полотно, где он был изображен вместе с женой. Андриа, в перламутрово-белом платье, сидела в кресле, а он, блистательный, в синем, как полночное небо, бархатном костюме с кружевным жабо, стоял за ее спиной, на фоне парка. Внизу, возле их ног, сгрудились щенки спаниеля.
— Этот портрет был написан сразу после нашей свадьбы. Мы выглядим здесь такими счастливыми, не правда ли?
Раф молча кивнул, спазм в горле мешал ему говорить. Тогда было совсем другое время. Возможно даже, те события произошли в другом мире. К новому миру, сколько бы он ни бился, ему не приспособиться, если Андриа не поможет ему вернуть память.
Она потянула его за рукав.
— Это там. В углу. — Голос ее дрожал от волнения. Как? Еще? Он этого не вынесет! Незаметно для себя Раф оказался перед портретом покойного лорда Лохлейда с ребенком на руках. У девочки были белокурые вьющиеся волосы и круглый упрямый подбородок, как у Андрии, а глаза очень похожи на его собственные. В руках она держала полосатого котенка.
— Бриджит? — прохрипел Раф.
— Здесь ей один год, — кивнула Андриа. — Мой отец ее обожал. Он никого так не любил, как ее, ни до, ни после. Мой отец был довольно суровый и эгоистичный человек.
— Но это не тот ребенок, что умер у меня на руках, — растерянно произнес Раф.
Андриа судорожно сглотнула и придвинулась к нему:
— Значит, это правда?
— У той девочки были темные волосы и заостренный подбородок. — Раф задыхался от волнения. — Бриджит невозможно ни с кем спутать. У нее ведь очень яркая внешность, правда? В ней есть что-то твое и что-то от меня тоже. — И тут он машинально перевел взгляд на соседний портрет. Это было лицо мальчика, худое, осунувшееся, и даже Раф, не спрашивая, понял, кто перед ним. Джулиан. В последние дни болезни. Раф внимательно рассматривал детское личико.
— Я знаю, кто это, — взволнованно проговорил Раф. — Это Джулиан. Его образ сохранился в моей памяти, скорее даже в подсознании. И только сейчас я окончательно вспомнил его. Кажется, мы были с ним очень близки.
— Наша жизнь рассыпалась на куски, когда он умер, — вздохнула Андриа. — Мы оказались недостаточно сильны, чтобы справиться с потерей. Раф, может, Бриджит еще жива? — спросила она и разрыдалась.
Раф крепко прижал Андрию к себе. Он готов был сжимать ее в своих объятиях вечно. Он зажмурился, чтобы сдержать слезы, но они скапливались под веками, обжигая глаза. И в этот миг он забыл обо всем, что их разделяло, и поцеловал ее в губы. Они были такие нежные, податливые и слегка солоноватые от слез. Его язык проник в потаенные уголки ее рта, и он удивился, что она его не оттолкнула. Это было упоительное, пьянящее ощущение. Он уже забыл, что значит целовать собственную жену. Это было восхитительно. Сердце его неистово колотилось в груди, а в паху возникла знакомая боль.
Раф чувствовал, как огонь желания завладевает его существом, но тут Андриа осторожно высвободилась из его рук. О Боже! Он не должен был ее целовать. Теперь он уже не сможет забыть этот сладкий миг. Вкус этого поцелуя будет возвращаться к нему в мечтах снова и снова. Он будет ласкать эту гладкую кожу, но только во сне, и любоваться этой грудью, но только через ткань платья. Раф застонал от неутоленного вожделения. Он жаждал ее и с трудом себя сдерживал.
— Не надо, — прошептала Андриа.
— У меня не осталось ничего. Только слабая надежда вернуть хоть крупицу счастья. Я лишился не только тебя и детей, я потерял себя, свою жизнь, свою память. Должно быть, ты была для меня всем. Когда-то. Я это чувствую, Андриа.
— Раф! — вскричала она, отшатнувшись. — Не говори так! Ты не представляешь, какой кошмар я пережила. Я никогда не позволю тебе снова меня унижать.
Раф стоял перед ней с опущенной головой, не смея поднять глаза. Надежда, теплившаяся в сердце, умерла. Он посмотрел на серьезное лицо Джулиана, которого любил как своего сына.
— Он был тихим, но очень умным мальчиком, — со слезами проговорила Андриа. — Сначала все взвесит и только потом выскажет собственное мнение. И так во всем. Эта рассудительность обнаружилась в нем с ранних лет. Ты сам говорил, что у него талант вести переговоры и что его ждет великое будущее.
Раф засмеялся, чтобы скрыть свою боль.
— Я так говорил, Андриа?
Она кивнула и быстро направилась к двери. Раф неохотно последовал за ней.
Андриа чуть не бегом устремилась в свою спальню, которую ей любезно предоставил кузен.
В комнате никого не было. В камине весело пылал огонь. На столике возле кровати стояла чашка с горячим чаем. Горничная уже отвернула уголок одеяла и положила под него к ногам обернутый фланелью горячий кирпич.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил Раф, чувствуя себя неловко в этой интимной обстановке.
— Можешь помочь мне расшнуровать корсет, — равнодушно сказала Андриа. — Мне самой не справиться. А потом я бы хотела остаться одна. — Она сняла плащ, скинула ботинки, расстегнула и сняла жакет. Раф не сводил глаз с ее фигуры, проступающей под скромным шерстяным платьем. Посмотрев сзади на хрупкую, тонкую талию, он вновь захотел обвить ее руками и притянуть к себе. Он мысленно представил, как Андриа прижимается ягодицами к его возбужденной плоти. У него мучительно заныло в паху.
Ее юбки ниже колен были насквозь мокрые. Рафу хотелось раздеть ее самому. Обуздав свое желание, он дрожащими пальцами развязал пояс на платье. Обволакивающее тепло, окружавшее ее тело, принесло с собой неповторимый запах, от которого пальцы вдруг стали неуклюжими. Раф начал расшнуровывать корсет. От волнения дыхание застревало в горле. Бешеный стук сердца изгнал из головы все мысли.
Корсет распахнулся, под ним оказалась белая батистовая сорочка. Так хотелось просунуть туда руки и ласкать ее грудь, ощутить ее тепло и нежность, такие желанные и такие необходимые в этот момент. Он неотрывно смотрел на узкую прямую спину, и одиночество, его вечный спутник, снова захлестнуло его.