Работа Сейфа заключалась в подборе правительственных документов для пропагандистских целей, и поэтому на его столе часто можно было увидеть секретные материалы. Сейф безбоязненно показывал их своему другу, который, делая вид, что лишь мельком просматривает ценные бумаги, запоминал мельчайшие детали. Лишь однажды возникла опасная ситуация, когда в кабинет неожиданно вошел начальник Сейфа и застал Эли за чтением документа. Сейф тут же получил выговор за то, что дает читать совершенно секретные документы постороннему человеку. «Но это же мой друг, даже больше чем друг — брат, — ответил Сейф. — Ему можно доверять так же, как и мне».
Несколько раз Эли посещал кабинет Сейфа в отсутствие хозяина. Поджидая своего друга, он спокойно фотографировал все документы, которые оказывались в этот момент на столе: фотоаппарат всегда был при нем.
При помощи еще одного своего приятеля, племянника начальника генерального штаба лейтенанта Маази, Эли удалось провести одну из своих самых удачных разведывательных операций. Обычно Эли и Маази в своих беседах обсуждали военные вопросы, к которым Коген проявлял достаточно сильный, но любительский интерес. При этом, естественно, часто затрагивался вопрос о пограничных отношениях между Сирией и Израилем. Однажды Эли поинтересовался, каким образом сирийцам удалось так укрепить свою границу и обрушить сокрушительные удары на израильскую территорию, неся при этом минимальные потери (Эли сделал вид, что ему не известно об ответных акциях израильских войск).
Горя желанием удовлетворить любопытство своего друга, Маази предложил Эли поездку на Голанские высоты, чтобы тот увидел все своими глазами. Ни одно гражданское лицо не могло появляться в этом районе — командование отдало войскам приказ стрелять по любому человеку, который оказался бы там без соответствующего разрешения.
Эли же принимали здесь как почетного гостя. Зная, что он был другом генерала Аль-Хафеза, командиры подразделений показывали ему все, что он хотел увидеть. Эли побывал на бетонных укреплениях, где сирийцы расположили дальнобойную артиллерию, поставленную им Советским Союзом из черноморского порта Одесса. В одном месте он зафиксировал 80 122-миллиметровых гаубиц советского производства. Они размещались на западном склоне Голанских высот. Эли определил, что орудия были нацелены на фермы, расположенные на расстоянии 12 миль в долине реки Иордан.
Центр постоянно напоминал Эли, что сбор информации о дислокации сирийских войск на Голанских высотах является одной из его приоритетных задач. Поэтому в Тель-Авиве с удовлетворением приняли от него подобные сведения и потребовали дополнительных материалов. С осени 1962 года, когда Эли совершил свою первую поездку в этот район, и до лета 1963 года он часто сопровождал лейтенанта Маази на Голанские высоты.
Сирийцы до такой степени стали доверять Эли, что разрешали ему фотографировать совершенно секретные объекты. При помощи телескопических линз, встроенных в его камеры, Коген фотографировал вроде бы мирные поселения, где жили «ненавистные сионисты». Но фотографии эти помогли впоследствии израильским военным с абсолютной точностью определить позицию каждого орудия.
Во время одной из поездок Эли обратил внимание на то, что лейтенант Маази с восхищением смотрит на его фотокамеру. Тогда он вручил камеру своему другу и предложил ему пофотографировать самому. «Я с удовольствием проявлю эту пленку для тебя», — сказал он лейтенанту. Маази с радостью отщелкал всю пленку, не догадываясь, что его снимки станут частью очередного донесения Эли в Тель-Авив.
Неоднократно Эли удавалось подбить некоторых сирийских офицеров на то, чтобы они показали ему план системы обороны всего района. Офицеры не раз хвастались, что их сложнейшая система обороны не имеет себе равных нигде в мире, и объясняли Эли все в мельчайших подробностях. Чтобы быть уверенным, что он все правильно понял, Эли, ссылаясь на свое невежество в этой области, просил повторить их еще раз. «Я всего лишь бизнесмен, — говорил он с виноватым видом. — Мне трудно постичь все это». И офицеры, польщенные его словами, с готовностью повторяли.
Несмотря на то что Эли с его острым умом и феноменальной памятью на самом деле понимал намного больше, чем хотел показать, план обороны действительно оказался очень сложным. Голанские высоты были превращены в мощный аванпост глубиной в 13 миль. В скалах и на вершинах холмов находились отлично укрепленные огневые точки, а вся территория района изрезана глубокими подземными ходами, которые искусно маскировались от местных жителей, являвшихся, по мнению сирийского командования, поголовно израильскими шпионами. Противотанковые укрепления, бетонированные наблюдательные посты и огневые точки для крупнокалиберных пулеметов были усилены танками и орудиями, врытыми в землю. Склады боеприпасов прятались глубоко под землей. Кроме того, весь район был окружен инженерными заграждениями и минными полями.
Несколько раз Эли оставался ночевать в Кунейтре, городе, где располагалось командование всего южного направления сирийцев. Там-то он и видел карты и масштабные макеты местности. Его возили на радиолокационные посты. Советские офицеры спокойно позволяли важному визитеру из Дамаска фотографировать их.
Эли запоминал все, что видел и слышал, и передавал в Тель-Авив. Его действия отличал профессионализм высшего класса. Однако временами даже у Когена возникало чувство нереальности происходящего. Во время одной из поездок на Голанские высоты Эли посмотрел вниз, на территорию Израиля — на поселки, разбросанные за Галилейским морем и холмами Ханаан, — и почувствовал нестерпимое желание вернуться домой, к своей семье. «Меня охватило чувство отчаяния, — говорил он позднее. — Я хотел сесть в лодку, пересечь Галилейское море и добраться до дома. Озеро было похоже на огромный и ужасный океан, отделяющий меня от друзей и семьи. Я ощущал себя одиноким маяком, время от времени посылающим сигналы в ночь, для того чтобы спасти корабль под названием Израиль от грозящих ему невзгод».
В Тель-Авиве поняли настроение Когена и решили предоставить ему возможность еще раз побывать в Израиле. Стоял июнь 1963 года. Со времени его последней поездки домой прошел почти год. Долгая разлука с семьей могла привести к депрессии, которая повлекла бы за собой ошибки. Поэтому в конце очередного сеанса радиосвязи Гидеон сообщил Эли, что ему приказано как можно скорее выехать в Тель-Авив. Этот приказ не обсуждался.
Перед отъездом, однако, Коген успел побывать на одном очень важном приеме. В результате очередного бескровного переворота к власти в Сирии пришла партия БААС, а президентом страны стал старый приятель Эли генерал Аль-Хафез. В начале июля 1963 года Аль-Хафез устроил банкет во дворце Мохаджеринов (его официальной резиденции), на который Коген получил приглашение.
Президент Аль-Хафез тепло приветствовал Эли и приехавшего вместе с ним нового министра информации Сами Аль-Гаунди. Отношение Аль-Хафеза к молодому, патриотически настроенному другу, который оставил перспективный бизнес в Южной Америке и вернулся на родину в трудное для нее время, было особым. Президент настоял, чтобы их сфотографировали вместе. Приблизив Эли к себе, он прошептал: «Моя жена благодарит вас за манто, которое вы были столь любезны прислать ей».
Молодой патриот скромно поклонился. Он знал, что тысяча долларов, которые истратил Моссад на этот подарок, окажется очень удачным вложением капитала.
Когда фотограф закончил, Эли попросил его сделать один отпечаток для него. Повернувшись к президенту, он подобострастно сказал: «Эту фотографию я буду хранить как драгоценную реликвию всю мою жизнь».
За год, пока Коген был в отъезде, его семья выросла: приехав в Тель-Авив, он впервые увидел свою вторую дочь — Ирит, которой в ту пору было уже три месяца.
Наступили счастливые дни. Почти все время Эли проводил с Надией и двумя маленькими девочками, гуляя с ними или купаясь в море. Он часто рассказывал своим коллегам из Моссад о трех женщинах в его жизни, показывая при этом толстую пачку фотографий.