Вскоре после прибытия в Аргентину Эли установил контакт с агентом, известным ему под именем Абрам. Предварительно договорившись, они встретились в кафе «Кортинас», недалеко от отеля, где остановился Коген. Абрам информировал Эли о его офисах, оборудовании и квартире. Кроме того, он дал ему денег, а также список влиятельных арабов, проживающих в городе, и посоветовал, как лучше на них выйти.
После этого они встречались очень редко.
Со дня своего первого «выхода в свет» Эли стал весьма популярной фигурой в сирийской общине Буэнос-Айреса. Он часто приглашал к себе друзей, где за бокалом вина они вспоминали далекую родину, по которой все так скучали. Те, кто попадал на квартиру к Эли, имели удовольствие посмотреть альбомы с фотографиями, на которых он (Камиль Таабес) был запечатлен со своими родителями в Александрии, Бейруте и Буэнос-Айресе. Только Эли было известно, что эти фотографии были смонтированы в Моссад.
Коген выяснил, что Исламский клуб является лучшим местом, где можно познакомиться с влиятельными представителями арабских стран. Он стал проводить там много времени, читая каирские и дамасские газеты. Однажды он разговорился с лысеющим человеком средних лет, который представился как Абдулла Латиф Альхешан, редактор крупнейшей арабской газеты в Аргентине. Альхешан был убежденным националистом, и его более молодой соотечественник признался ему: «Я мечтаю вернуться на родину моих предков. Я уверен, что смогу оказаться ей полезным. Но я никого там не знаю и поэтому чувствую себя беспомощным». Альхешану было приятно встретить преданного патриота в Аргентине. Он еще не встречал здесь человека такого ума и такой преданности родине. Он представил Эли не только лидерам арабской колонии в Буэнос-Айресе, но деловым и дипломатическим кругам.
Коген прекрасно разбирался в делах арабского мира, и это помогло ему стать желанным гостем на многочисленных дипломатических коктейлях и официальных приемах. На одном из таких мероприятий он повстречался с майором Амином Аль-Хафезом, военным атташе сирийского посольства. Как и многие другие, Хафез до глубины души был тронут национализмом Эли и вскоре стал относиться к нему более доверительно.
— Я не хочу касаться политики, — сказал он на одном из дипломатических обедов, — однако настоятельно посоветовал бы вам поставить на партию БААС. В конце этого года, когда истечет срок моих полномочий и как только я улажу все свои дела, я собираюсь вернуться в Дамаск. Почему бы вам не присоединиться ко мне? Нам нужны образованные и преданные люди.
— Мой генерал, если бы я был на вашем месте, я поступил бы точно так же. Кто знает, может быть, я найду в себе смелость последовать за вами, — почтительно и сдержанно ответил Эли.
Майору понравился ответ Эли, особенно то, что сообразительный Эли уважительно назвал его «генералом».
Где бы они ни встречались после этой беседы, майор Аль-Хафез всегда задавал один и тот же вопрос:
— Ну как, мой друг, когда вы собираетесь в Дамаск, чтобы помогать нам?
Сирийская разведка в Буэнос-Айресе не спешила поверить в истинность националистических чувств Камиля Таабеса. После того как прямо из-под носа у нее был выкраден Адольф Эйхман, арабы очень настороженно относились ко всем, кто входил в контакт с такими важными особами, каким был майор Аль-Хафез. Второе бюро (так называлась сирийская разведка) начало тщательную проверку Таабеса.
Сирийцы обнаружили, что все, о чем Таабес рассказывал своим друзьям, полностью соответствовало действительности. На самом деле существовал сирийский мусульманин с таким именем, родившийся в Ливане и переехавший затем в Александрию.
На этом проверка не закончилась.
Однажды, вернувшись домой, Эли обнаружил, что в его альбоме кто-то копался: некоторые фотографии отклеивались: вероятно, с них были сделаны копии.
Коген был готов к этому. Он с самого начала не скрывал ни от кого своего домашнего адреса и номера телефона. Альбом с фотографиями Эли обычно оставлял на видном месте — на столе в передней комнате.
По окончании проверки Второе бюро убедилось в том, что перед ним настоящий Камиль Таабес. Легенда, разработанная в Тель-Авиве, была безупречна.
Тем временем Коген продолжал активно расширять круг знакомств среди влиятельных сирийцев Буэнос-Айреса. Последние приглашали его домой или в посольства. Он дарил им подарки и был очарователен и любезен с их женами. Все любили и уважали молодого бизнесмена, особенно за его глубокие патриотические чувства.
Поэтому ни для кого не явилось сюрпризом заявление, сделанное в конце мая 1961 года, о том, что он собирается совершить поездку в Дамаск. На него обрушился поток имен и адресов бизнесменов, правительственных чиновников, личных друзей. Все обещали дать в Дамаск рекомендательные письма, при помощи которых возвращающийся на родину молодой человек получит там максимальную поддержку и помощь.
На самом деле ехать в Дамаск Эли приказали его шефы из штаб-квартиры Моссад. Абрам держал Тель-Авив в курсе успехов Эли в Буэнос-Айресе, и поэтому уже в мае, всего через три месяца после прибытия Когена в Аргентину, было решено, что он выполнил свою задачу, и ему предписывалось отбыть в Тель-Авив.
Необходимые визы без труда были получены в консульствах Ливана и Объединенной Арабской Республики. 1 августа 1961 г., непосредственно перед отъездом, друзья устроили прощальную вечеринку, а на следующий день многие из ее участников поехали в аэропорт, чтобы посадить Эли на мюнхенский рейс, который совершал промежуточную посадку в Бейруте. Именно там Коген должен был сойти с самолета. Однако долетев до Мюнхена, Эли сразу же сел на ближайший рейс до Цюриха. Там его ждал Израиль Сэлинджер.
Они встретились в отеле в самом центре города, и Камиль Амин Таабес снова превратился в Эли Когена. Он отдал документы на имя Таабеса и получил обратно свой настоящий паспорт. Коген снял с себя всю одежду, купленную в Швейцарии и Аргентине, и облачился в старое платье, в котором он прилетел из Израиля. Сэлинджер аккуратно сложил его вещи в чемодан.
После того как Эли полностью отчитался о своем пребывании в Аргентине, они попрощались и по одному (один через пять минут после другого) покинули отель. У Эли еще оставалось немного времени для того, чтобы купить подарки семье и успеть в аэропорт на самолет, отлетающий в Тель-Авив.
В израильском аэропорту Лод Эли встретил Гидеон, молодой радист, который несколько месяцев назад провожал Эли в тот же аэропорт перед отъездом в Европу. Радист посадил его в старый, помятый фургончик без номеров и отвез прямо домой в Бат-Ям, объяснив по дороге, что ему дают несколько свободных дней, пока отрабатываются дальнейшие детали операции.
Дома Эли обнаружил, что все почтовые открытки, отправленные Сэлинджером из разных уголков Европы, достигли адресата. Они были предварительно написаны Когеном в Цюрихе во время его первого посещения этого города.
Руководство Моссад высоко оценило работу Когена, решив, что он полностью оправдал возлагавшиеся на него надежды. Однако, когда он сообщил о полученных им рекомендательных письмах в Дамаск, шефы разведки были поражены. Это было просто невероятно. Но успехи, казалось, укрепили уверенность Эли в своих силах, и теперь он рвался как можно быстрее начать работу в Дамаске.
Однако опять пришлось ждать. Необходимо было пройти дополнительную подготовку.
На протяжении нескольких недель Эли работал с людьми, которые должны будут принимать его радиосообщения из Дамаска. Им необходимо было знать индивидуальный почерк Когена. Только в этом случае их работа будет эффективной. Сотрудники в Израиле непосредственно в момент связи должны уметь определять, кто посылает сообщение: их агент или кто-то, кто под него подстраивается. Они также должны уметь обнаружить малейшие изменения в характере сообщений, которые позволили бы сделать вывод о том, что Эли работает под контролем сирийской контрразведки. Они договорились: изменение скорости передачи будет сигналом о том, что Эли раскрыт.