Так, подождите-ка. Разум Эшлин начал потихоньку включаться. Сегодня суббота. Почему Майкл пытается разбудить ее так рано в субботнее утро? И почему голова как свинцовая?
Эшлин вновь ощутила горячее, пахнущее рыбой дыхание и, не выдержав, разлепила сонные глаза. На подушке Майкла восседала Флосси.
— Отстань, — простонала Эшлин, собираясь поспать еще пару часов. Почему Майкл не выпустил этого маленького тирана? Может он хоть что-то сделать по дому?
Подумав, что сумеет одурачить Флосси, Эшлин устроилась поудобнее и сделала вид, что спит. Но кошка не сдвинулась с места и в ответ применила тайное оружие — Специальное Злобное Мяуканье, игнорировать которое было просто невозможно.
— Хорошо, хорошо! Клянусь, сегодня же сделаю для тебя кошачью дверцу!
Эшлин с трудом оторвала голову от подушки. Она чувствовала себя так, словно военный оркестр репетировал какой-то ужасный марш и ее череп использовали вместо барабана. Она покосилась на будильник — 8:17, суббота. Где, черт возьми, Майкл? Он же не мог отправиться в офис так рано?
Внезапно все стало на свои места.
Майкл не выпустил кошку, потому что самого Майкла не было. Он бросил ее. Их брак распался, а у нее было самое скверное в жизни похмелье. Ей вдруг захотелось лечь обратно в постель и не просыпаться лет еще так сто.
Эшлин перевернулась на живот. Особо не церемонясь, она отшвырнула Флосси и тяжело уронила голову на подушку. Она чувствовала себя очень несчастной. События предыдущего дня с ужасающей четкостью стали всплывать в трезвой, переполненной болью голове.
«Белье, дорогое белье. О Господи!», — вспоминала она. Эшлин смогла в общих чертах воскресить в памяти, как ходила с Фионой в магазин, как странно чувствовала себя под «валиумом». И, конечно же, тот кусочек банофи-пай, который съела в кофейне. А в нем было не меньше четырехсот калорий! Так, забудь про чертов банофи!
Эшлин также вспомнила, как подъезжала к офису Майкла, хотя картинка у нее в голове напоминала кадры старого цветного кинофильма: что-то очень похожее на «Унесенные ветром» и крайне далекое от реальности. Но что было потом… Все как в тумане, словно она напилась до чертиков и отключилась.
Она и напилась, но гораздо позже. Домой Эш вернулась трезвая и там продолжила пить до тех пор, пока не уничтожила все запасы алкоголя. С ней была Джо, которая тоже грустила, но умоляла ее остановиться.
— Ты не знаешь, что он сделал, — вспомнила свои слова Эшлин. Она пьяно бубнила, взгромоздившись на кухонный стол с бутылкой бренди в одной руке и носовым платком в другой.
Конечно, Джо прекрасно знала, что, черт возьми, он сделал. Эшлин, погружаясь на самое дно депрессии, успела несколько раз во всех неприглядных подробностях рассказать, как все произошло. И в итоге оказалась на дне бутылки с бренди. Они говорили о дерьмовой жизни и, пересмотрев умеренную теорию «мужчины гулящие, ну и что?», которую выдвинула Джо, когда еще верила в то, что все поправимо, пришли к неопровержимому выводу «ладно, он — ублюдок, и все мужчины — ублюдки».
Эшлин вспомнила, что Джо рассказала ей о ребенке и реакции Ричарда.
— Не могу поверить в это, Эш, — сказала Джо, пристально посмотрев на кружку с чаем, которую бережно держала в руках. — Я и подумать не могла, что он так отреагирует. Но самое смешное, что вначале я и сама точно не знала, чего хочу. Я все раздумывала, готова ли к материнству и всем прочим вещам. А потом я просто сделала тест и поняла, что очень хочу этого ребенка.
Она замолчала и посмотрела на Эшлин. В ее темных глазах стояли слезы.
— Ты понимаешь, о чем я. Ты чувствовала это, когда узнала про близнецов. Я помню. Когда ты забеременела, я действительно позавидовала тебе. Ты была счастливой и довольной. А посмотри на меня, — она выдавила слабую и невеселую улыбку. — Я просто неудачница.
Из-за собственных страданий и трех огромных порций бренди — чтобы утихомирить боль, — Эшлин действительно не заметила, в каком ужасном состоянии находится Джо.
— Он еще передумает, — уверенно заявила Эшлин. Но это была глупость. Бедная Джо! Рядом с ней не было никого, кроме пьяной, упивающейся жалостью к себе подруги. Наверное, Эш слишком много выпила, ведь она не помнила, как уходила Джо, и у нее не было ни малейшего представления о том, как она очутилась в постели. Добралась ли сама, или Джо вынуждена была помогать ей? Как стыдно! В каком свете она выставила себя? Какая она после этого мать?
Напившись до чертиков, она бы не заметила, если бы мальчикам стало плохо, не услышала бы, как они зовут ее ночью. Кто знает, какие ужасные вещи могли произойти, а она была бы не в силах даже подняться с постели, чтобы помочь детям. Она просто бесполезная толстая корова. Неудивительно, что Майкл бросил ее.
Эшлин посмотрела на злобный клубок, в который свернулась недовольная Флосси у нее в ногах, и вспомнила ссору с мужчиной, которого любила. Ей тоже захотелось свернуться в клубок и умереть.
Что она наделала? Зачем она дала ему шанс уйти? Если бы она ничего не сказала, то, возможно, все было бы хорошо. С каждой секундой все больше болезненных воспоминаний о вчерашнем вечере возвращалось к ней. Это было похоже на кинжал, торчащий из сердца.
Она вспомнила, как у всех на глазах ссорилась с Майклом, кричала, словно торговка рыбой, наряженная в нелепое красное платье, и как всем без исключения продемонстрировала кучу грязного белья, которое скопилось у нее в семье. Вспомнила, как спокойно и холодно Майкл отвечал ей.
Он не любил ее, Боже правый, да он не мог даже находиться с ней под одной крышей. Он выбросил ее на помойку, как выбрасывают пару старых ботинок — дырявых и немодных. В голове вновь зазвучали его ужасные, колкие слова, и она окончательно сдалась, поддавшись отчаянию. Подушку потихоньку пропитывали горькие слезы. Эшлин плакала от безысходности — ее бросили, и это навсегда.
От этих мыслей ей стало еще хуже, слезы градом покатились из глаз, поэтому она не заметила, как в спальню с воплями вбежал Пол:
— Мам, мам, посмотри, что сделал Филипп! Мам! Мам?
Несмотря на все мучения, автопилот «мамочка», которым была оснащена Эшлин, исправно включился. Она уткнулась в подушку так, чтобы Пол не видел ее заплаканных, несчастных глаз.
— Милый, я заболела. Наверное, я подхватила ужасную простуду, у меня очень болят глаза. Ты можешь помочь мне? Пожалуйста, выпусти Флосси и принеси мне стакан молока.
Это был продуманный ход. Если бы пришел Филипп, то избежать вопросов Эшлин не удалось бы: он захотел бы знать, почему. Почему мама заболела, почему папы нет дома, почему он должен принести именно молоко, почему ему не купят новые ролики? К счастью, Пол был не таким смышленым. Он учился хуже брата, но с ним было гораздо легче справиться и заставить делать то, что говорят, во всяком случае, пока рядом не было Филиппа.