Карматский правый фланг оставил за спиной как раз такой длинный сыпучий распадок - мелеющий к северу Вади Аллан. А некоторые конные отряды так и вовсе не пересекали сухое русло - судя по бело-синим плащам, это были бедуины, бану руала.
- Кто еще двое? - спросил аль-Мамун куфанского каида.
- Азим ибн Амр, из нашего джунда, - с гордостью ответил тот, отводя от лица красно-желтый платок. - И Абдулрахман ибн Абу Бакр, из Нишапура.
Воины вышли пешими и встали, широко, уверенно расставив ноги.
Третий поединщик выехал верхом - и заставил свою лошадь идти затейливым шагом вбок, ногу за ногу. Гарцевал, красуясь в приметном шлеме с двумя перьями, Меамори но-Нейи. Судя по тому, как он встряхивал в руке меч, и как выбегали из первых рядов карматы - грозя кулаками и копьями - аураннец выкрикивал оскорбления.
Трое карматских воинов стояли далеко друг от друга - видимо, вышли от разных отрядов. Одному уже подводили коня - раз уж Меамори предпочел драться верхом.
Пока пешие поединщики тяжело взмахивали саблями, уворачивались и прыгали через смертоносные клинки врага, сумеречник дурачился - он не нанес ни одного удара, только крутился вокруг размахивающего мечом врага, ныряя под кривое лезвие, свешиваясь с седла и всплескивая рукавами.
И только когда на земле остались два вражеских тела, Меамори взмахнул мечом - ровно один раз. Кармат опрокинулся на спину и свалился с коня. Лошадь неспешно пошла к рядам воинов аль-Ахсы, волоча зацепившийся ногой за стремя труп.
Сумеречник, высоко вскинув сверкающий меч, галопировал перед восторженно орущими порядками халифской армии.
Азим ибн Амр и нишапурец славили Всевышнего, поднимая сжатую в кулак левую руку.
От рядов карматов отделились новые воины.
День обещал быть долгим.
рассвет следующего дня
Поглядывая в мышиного, утреннего цвета небо, Сумама ибн Хайян перевязывал ремни на башмаках.
Они сидели под низенькими кривыми дубками на склоне холма. Долина ползла тенями и змеями тумана, сонно смигивали вдали костры карматского лагеря.
Под носом качались желтые соцветия репника, жесткие стебли только-только схватились листочками. Сумама недовольно покосился на колючие заросли блошняка, стоившие ему царапин на щиколотках - пойдя отлить, он напоролся аккурат на шипастый ковер кустков с мелкими цветочками. Его в очередной раз засмеяли за отказ носить шаровары-сирвал: мол, ты так гордишься своим ашшаритским происхождением, о Сумама, что боишься надеть парсийские штаны? А может, тебе денег на них жалко?
Разговор тут же перешел на скупость - и на анекдоты про хорасанцев.
- А вы знаете, как один хорасанец развелся с женой за то, что она вымыла его обеденный стол?
- Да ладно!
- Тьфу на тебя, есть охота, а ты про обеденный стол!
- Так я рассказываю? - обиделся Рафик.
- Да! Да! Только ты врешь все!
- Истинно, так и было! Тот человек, сидя за едой, капал на стол масло, чтоб тот пропитался им и выдубился. А жена возьми и вымой стол горячей мыльной водой. Так он с ней развелся и сказал: "Горе тебе, достаточно было его вытереть!".
Все тихонько - ну, на часах же стоим - заржали.
- А знаете, как мервцы в путешествии обедают? Они нанизывают на нитку каждый свое мясо, и ту нитку опускают в общий котел. А потом не выбрасывают, ибо она уже пропиталась жиром и...
- Вы сговорились? Клянусь Всевышним, когда я буду готовить сикбадж, я не позову тебя за стол!
- Давай дальше, о Рафик!
И тут со стороны лагеря донесся призыв к рассветной молитве.
Все переглянулись.
Аккурат под холмом в зарослях репника и лютика пряталось крошечное озерцо со слабеньким ключом. Хоть бы омовение совершить...
На часы их отряд ставил лично нерегиль. С бесстрастным лицом Тарик сказал: "Встанете по азану кверху жопой на коврик - повешу. Смотреть в оба".
Покашляв в кулак - а в небе плыл, плыл сладостный голос муаззина - Рафик предложил:
- Ну, давайте о чём-нить благочестивом тогда.
Все согласно закивали.
- Вот, к примеру, я знаю хадис: после еды Посланник Всевышнего облизывал палец и говорил: "Если бы мне принесли баранье плечо"...
- Тихо!
- Горе тебе, проглот, это хадис!
- Карматы! Они наступают!
Серая рассветная долина зашевелилась тенями - ничего не блестело и не звякало, видно, обернули оружие плащами и шли, опустив копья. Но шли - порядок за порядком, молча и неслышно.
- Да благословит Всевышний Тарика за его предусмотрительность... - пробормотал Сумама.
И в следующее мгновение они заорали во все шесть глоток:
- К бою! Карматы идут на нас!..
Их согласный рев поддержали все часовые и передовые отряды, укрытые среди пологих холмов долины:
- К бою-ююююю!...
С карматской стороны, словно в ответ, мерно забили барабаны.
Сумама вскинул щит и поправил ремень.
- Прощай, мученик, - улыбнулся ему Рафик.
- Всевышний велик, - улыбнулся ему в ответ Сумама.
В передовой отряд шли добровольно - и надев ихрам. В случае неожиданной атаки они должны были задержать врага и дать возможность снарядиться к бою основным силам. Задержать, сражаясь до последнего.
Приглядевшись к идущему под бой барабанов карматскому строю, Сумама прищурился: ишь ты, все в двойных кольчугах. И в хороших кожаных кафтанах между ними. Ну ничего, мы вам щас покажем, сукины дети...
- Всевышний велик... - снова прошептал Сумама.
Небо из серого стремительно становилось сизо-голубым. Светлело.
Холм Тал-аль-Джамуа тот же день, ближе к полудню
Привставая, как мальчишка, в стременах, аль-Мамун тянул шею и пытался разглядеть происходившее на правом фланге. Любопытно, как себя вел карматский предводитель - его огромный шатер, более походивший на садовый павильон, отчетливо белел на дальних холмах. Белел даже сквозь пылищу.
Слева, перед сине-золотыми порядками кальб, клубилось и блестело - там шел вялый бой, не затронувший даже пехотный арьегард.
И вот справа свалка была нешуточной - и она все ширилась.
Начиналось все как писал в своем классическом трактате аль-Харис ибн Аби Раби: "Что есть бой? Сначала бой - это выпускание стрел. Затем - наставление копий и удары ими вправо и влево. Затем приходит черед мечей и ударов мечами. Вот и все, что нужно знать о бое".
А затем со стороны карматов загремели барабаны, их пехота разбежалась на две стороны. Тут бы и торжествовать победу - ан нет!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});