собой.
Чёрная тень легла сверху, уколола запястье, а потом туда словно кусок льда приложили.
– Договор соста-а-авлен. Закреплё-он кровью. Помни, многоли-икая! – по-прежнему безэмоционально провозгласил Вестник.
Мгновение – и шар истончился, брызнув в стороны искрами, а Вестник взлетел вверх, в ночную бездну, чтобы раствориться в ней.
Мариэль наконец вздохнула полной грудью. Но было ощущение, что по левой руке полз муравей, дополз до предплечья, впился и только тогда успокоился. Прислушивавшуюся к ощущениям девушку дёрнули за другую руку и потащили за собой.
– Умоляю, госпожа, быстрее! Господин Рафэль идёт сюда! – Жанетта, а это была она, влекла хозяйку к двери. Поднявшаяся за ними позёмка замела следы на снегу полностью, как только дверь с той стороны закрылась.
Едва они влетели на кухню, и Жанетта усадила хозяйку на скамью перед длинным столом для слуг, а сама метнулась к очагу, как вошли двое, осветив помещение двумя яркими лампами.
– Что вы здесь делаете ночью? – подозрительно окидывая взором кухню с двумя девушками, сурово спросила госпожа Тринилия, оттеснив в дверях господина Рафэля.
Глава 11. Тайны дневника Мариэль
Душа ждала… кого-нибудь
…И дождалась… Открылись очи;
Она сказала: это он!
А.С. Пушкин, «Евгений Онегин», гл.3
Первый октагон Большого Снегопада подходил к концу. По замыслу Белой Владычицы, белое полотно должно было покрыть всю землю перед наступающими морозами. Поэтому снежинки продолжали пчёлами кружиться над Лабассом, высматривая цветные пятна, чтобы скрыть их.
Пока ещё не морозило. Свежий воздух холодил кожу, но не кусал, давая возможность ребятишкам вываляться всласть в невесомом пуху, а их родителям – запастись провизией и топливом на октагон, посвящённый терпению и принятию. В эти дни бедные подъедали запасы в надежде на дары богатых во втором октагоне. Нуждающимся раздавали добро, в том числе и приевшееся; ездили, завернувшись в меха, на санях с мешочками зерна, мяса, маслом и сладостями к бедным, а также устраивали балы.
Благотворительностью обычно занимались в последние дни второго октагона, когда зима лютовала, и никакой здравомыслящий человек не решился бы на прогулку по каменному насту без особой надобности. Посему вылазки богатых к бедным должны были символизировать жертву, которую обязан принести каждый счастливый, чтобы уравновесить справедливость в Люмерии.
Илария, отбывавшая с мужем завтра на магический источник, планировала вернуться через три дня, чтобы успеть до конца октагона посетить всех нуждающихся и подготовиться к ежегодному белому балу, устраиваемому герцогом де Трасси. В прошлом году Мариэль сшили два платья, потому что первое ей не понравилось, и матушка беспокоилась, что в этом году за четыре дня швеи могли не уложиться с пошивом, ибо претензии на изысканный вкус имела не одна Мариэль, но и другие девицы, желавшие выглядеть не хуже.
Главная причина находилась в традиционном условии зимнего бала: все дамы должны быть в белом. Это условие усложняло задачу портнихам, ведь ни одна дама не хотела обнаружить на другой даме слишком похожий фасон. Мужчинам было проще: обязательными составляющими костюма являлись сюртук тёмного цвета, дабы оттенить непорочную красоту дам, широкий пояс с рисунком фамильного герба – дань истории и семейному древу, и белые перчатки, чтобы своим прикосновением не оскорбить партнёршу по танцу. Мужчин сходство во внешнем виде не волновало.
Об этом рассказывала Жанетта своей хозяйке, пока они ехали к Ирминсулю.
– Когда мы сегодня вернёмся домой, я хочу померить то платье, которое не надела в прошлом году. Пусть матушка выздоравливает, это сейчас главнее, – Мариэль задумчиво любовалась заснеженным видом, воображая, как тут должно быть красиво в тёплое время года, если даже монохромная красота поражала до восторга.
Жанетта издала умилительный возглас «О!», не решившись повторить в сотый раз за день слова восхищения в адрес подобревшей хозяйки. Мариэль после очередного утреннего комплимента пообещала наложить печать молчания на неделю, если Жанетта не перестанет вгонять в краску, и служанка подчинилась, тем более что шанс прокатиться с хозяйкой выпадал так редко!
– Как ты думаешь, можно днём вызвать Вестника? – подумав о госпоже Иларии, Мариэль сразу вспомнила и другую мать, нуждавшуюся в поддержке не меньше. Хорошо, что не успела Вестнику озвучить своё условие. Было время продумать его основательно.
Жанетта передёрнула плечами:
– Ещё и суток не прошло, госпожа, а вы хотите снова его видеть.
– Просто не хочу, чтобы пока я здесь наслаждалась всем этим… Чтобы что-то плохое случилось в другом месте с другим человеком. И не спрашивай меня, о ком я. Ты и так много знаешь. В конце концов, у меня могут быть свои личные тайны.
С непременным наличием личных тайн Жанетта смирилась несколько часов назад. Застигнутые врасплох Тринилией и Рафэлем они легко отделались. Внезапное желание Мариэль перекусить ночью в лумерской кухне взрослые восприняли как её очередную блажь. А то, что спальные туфли девушки оставляли мокрые следы на полу, никто не заметил благодаря расторопной Жанетте. Более того, сама бабушка из любопытства согласилась испытать те же острые ощущения – скушать булочку и запить её ароматным варом, сидя за деревянным столом, который ленивые слуги не удосужились поскрести как следует перед праздниками. И пообещала завтра лично проверить каждый уголок в замке на наличие грязи.
После этого Мариэль и Жанетта долго разговаривали в спальне. Успели и поплакать, и обняться, и посмеяться.
– Жалеете о том, что не получили лекарский дар? – заполняя паузу, снова заговорила Жанетта, чтобы отвлечь хозяйку от печальных дум, ясно читаемых на её лице.
Мариэль пожала плечами: после молитвы под Ирминсулем, которую проговорила, как смогла, хотелось тишины и сонных раздумий обо всём. Ром шагал спокойно, словно сочувствовал заботам невыспавшейся хозяйки.
– Как думаешь, если мы на обратном пути свернём в ту рощу, никто нас не увидит? – Мариэль показала на деревья, растущие у первого холма, означавшего владения Делоне.
– Зачем, госпожа?
– Вызову Вестника. Не хочу откладывать своё решение.
Жанетта охнула, однако не возразила. Верила, что цена за услугу Вестнику не была причудой, ведь хозяйка так изменилась, стала такой благоразумной…
Лошадей привязали к перекладине на площадке, напоминавшей ту, что находилась рядом с Ирминсулем, пошли по небольшой протоптанной тропинке, оставленной мужичком, которого девушки встретили по дороге. Он вёз на санях бочку с водой, и Жанетта, поздоровавшись, поздравила его с рождением сына.
– Набрал воды для первого посвящения малыша, – пояснила она Мариэль, когда мужичок проехал. – Его младший брат у нас в замке служит. Да вы помните, это Джером.
Возле водопада воздух как будто казался прохладней. Или так чувствовалось из-за брызг, долетавших до обрыва перед ним? Девушки постояли, любуясь зрелищем и, как того требовало гнездо, сосредотачиваясь на молитве.
Водопад был небольшим, Маша по телевизору и не такие видела. И всё же рядом с ним царило то же, что и под Ирминсулем, – умиротворение, сила природы и нечто ещё, чему Мариэль пока не могла дать название. Вода падала из чашеобразной