Но сегодня тайга была уже не такой суровой, как в прошлую ночь: во-первых, за деревьями нет-нет да и напоминала о себе натужным собачьим лаем деревня, а во-вторых, мысли друзей были далеко от всяких шорохов: путешественники жили завтрашним днем… И сердца их гулко бились рядом, так что не разберешь: твое выстукивает или друга.
Сначала они зарылись в солому с головой, потом из предосторожности высунули головы и решили отдыхать по очереди: один спит, другой глядит, слушает.
Ровно через пять минут после распределения очередности они уже оба спали. Дыхание их слышал только вечно гонимый русак, случайно оказавшийся рядом с копешкой и шарахнувшийся что было ног прочь через кусты.
Снова западня
День прошел в наблюдениях. Сначала лежали в кустах оба, потом — во время обеда — по очереди, потом снова оба.
Начальник штаба разыскал озерцо, но ловить рыбу было некогда, развел костер и сунул в котелок двух, как выяснилось, недожаренных в прошлый раз карасей. Почистил остатки картошки и сделал зажарку на сале.
Похлебка вышла не очень удачной, однако, сменившись ненадолго, друзья выхлебали котелок до дна.
Все свое имущество, кроме фонаря, оставили в котомке под елью. И опять залегли перед домом Прокопки.
Дважды проходил в деревню сам Прокоп, раз его жена — торопливо семеня ногами и склонив голову, как вчера, — она прошла туда и обратно не по траве, а тропинкой, подальше от леса.
Друзья начали тревожиться.
А тени пихт опять вырастали на заборе…
Прокоп, возвратившись домой после второго выхода в деревню, остановился у калитки и опять долго, мрачно глядел на тайгу поверх голов Никиты и Петьки. Если бы он точно так же не глядел вчера, можно было подумать, что он видит их.
День показался длинным и невеселым. Раз путешественники вынуждены были отгонять приблудшую к ним корову: где-то рядом мог оказаться ее хозяин. Второй раз деревенские мальчишки целой гурьбой прошли куда-то в двух метрах от затаившихся искателей сокровищ. Потом на пихте рядом с ними уселась болтливая сорока и, сколько ни пугали ее, с полчаса тараторила, извещая лес об их присутствии.
Прокоп шагнул в калитку, но не запер ее. Было слышно, как он что-то прокричал во дворе. Потом вышел на поляну с ружьем за плечами и с бесноватым Шерханом рядом.
Петька стиснул локоть начальника штаба.
Прокоп зашагал мимо них, вдоль ограды, потом — в тайгу.
И когда хруст валежника под его кожаными сапогами стих, из калитки быстро вышла женщина, быстро отгремела засовами, быстро прошла через поляну — не тропинкой, а по траве, как вчера.
Друзья выросли перед нею на прежнем месте.
— Быстро, мальчики! — скомандовала она. — Вы не здешние? Ну, ладно. Вторая доска за углом отходит. Сдвинете ее — и быстро! Я в сельпо. Глядите: узнает — прибьет и вас, и меня! — предупредила она, а глаза ее опять искрились озорным весельем, будто это радостно даже — когда тебя могут прибить.
Петька ринулся к дому.
— Боже! Мальчики! Не запалите там!.. — взмолилась она с запоздалым испугом, увидев фонарь.
— Знаем, знаем! — откликнулся Петька.
Она безнадежно махнула рукой, и кофта ее замелькала в кустах по направлению к деревне.
Вторая от угла доска заскрипела, сходя с нижнего гвоздя, легко отошла в сторону…
Петька не вскарабкался, а взлетел по лестнице на сеновал.
Прикрыли за собой вход.
Никита чиркнул спичкой, зажег фонарь, и оба остановились в изумлении перед открывшимся вокруг них богатством. Все драгоценное имущество отряда выглядело бы здесь убогой кучкой железок. На огромном чердаке — даже по скатам стропил, даже по крыше — не было кусочка, свободного от вещей. Тут и мельничное крыло, и тракторные фары (прав был пасечник Саша!), и какое-то старое, с толстенным, как у пушки, стволом ружье, и тяжелые стулья с львиными головами на подлокотниках, и какие-то портреты, несколько большущих деревянных сундуков друг на дружке, плужные лемеха, какие-то шестеренки, гайки, болтики, выцветший транспарант: «Смерть фашистским оккупантам!», приводной ремень от движка, как в МТС, динамо-машина, как у киномеханика Володи, которую парни крутят во время киносеансов по очереди и кричат друг на друга, если кто крутит плохо, старый кожаный диван, зазубренные серпы, чучело зайца, дырявый тулуп, подшивки газет на полках, рваные сапоги, стертые лапти, цепь, колодезный ворот… И на всем этом слой пыли.
Друзья, ошеломленные, долго озирались на нужные и не нужные им вещи.
Первым опомнился Петька.
— Быстро!.. — Кинулся в один угол, в другой, потом через целую баррикаду тряпья перебрался в конец чердака.
Рванул с горы мебели старую этажерку, Никита остановил его: «Надо спокойно…» Показал рукой на следы.
Успокоились, опустили пригашенный фонарь вниз. Стали перекладывать вещи с места на место, поднимая их осторожно, чтобы оставалось как можно меньше следов.
Наконец в правом дальнем углу показались аккуратные стопы книг.
Друзья отодвинули в сторону неведомо как оказавшуюся здесь школьную доску и увидели два пыльных ящика рядом с книгами.
Петька схватился за крышку. Ощетинившись ржавыми гвоздями, она легко поднялась вверх.
— Здесь!.. — с испугом прошептал Петька и выхватил из ящика первую книгу.
«Братья-враги» — прочитали оба в свете мерцающего фонаря. Никита взял ее за корешок, потряс, заглянул в переплет — ничего особенного не заметил.
Петька выхватил другую.
«Похождения Ната Пинкертона»… «Гибель Колорадо»… Толстый том: «Тайны женского очарования»… «Мужчина и женщина»… «Русская история в самом отжатом состоянии»…
Никита присел возле ящика, потер рукавом его смоляную стенку.
— Чего ты? — спросил Петька.
— Пять, — зловеще изрек Никита. Петька увидел проступившую на ящике цифру «5». По лицу его скользнуло недоумение, но уже в следующую секунду адмирал-генералиссимус накинулся на второй ящик. С трудом выдвинули его и на задней стенке нашли небрежно очерченное варом «3».
— В куче… — устало дыша, резюмировал Никита.
Затягивался еще один узелок в цепочке неясностей.
Ящик с цифрой шесть, если только он не был ящиком с одеждой, которая разошлась по деревне, был, очевидно, использован Прокопом для других целей, а книги он выложил в стопы.
Снова пришлось хватать один за другим тома и томики разных «похождений…», глотая пыль и задыхаясь, чтобы не раскашляться.
Оба не заметили, сколько времени прошло с минуты их вторжения на сеновал.
Явственный мужской голос где-то поблизости заставил Петьку броситься грудью на фонарь, и он чуть не раздавил его, опершись руками о кучу тряпья. Дунул под стекло.
Темь окружила обоих.
Никита уткнулся в пыль рядом с Петькой.
Лениво рыкнул Шерхан.
Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой, со злостью двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.
— Цыц! — рявкнул Прокоп, и, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..
Прокоп взошел на крыльцо дома, тонко пропела сенная дверь.
— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.
Прокоп снова появился на крыльце.
Слышно было, как, раздраженный, изо всей силы пнул он подвернувшееся под ноги ведро.
Остановился где-то между крыльцом и сараем.
Через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.
Заглянул Прокоп внутрь или не заглянул… Догадался о чем или не догадался… Заметил что-нибудь или все знал заранее… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.
Никита хотел, как тогда, протянуть спасительное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.
Звякнула еще одна накидка.
Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…
Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.
В этот вечер в Белой Глине
В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе. Неведение Валентины Сергеевны по этому вопросу удивило Мишку не очень. Учительницу собственное неведение удивило сильнее.