Как уже было сказано выше, 14 ноября 1944 года на заседании в Праге КОНР был торжественно провозглашен. От белорусов в его президиум был избран Будзилович. В свою очередь, белорусский офицер лейтенант В. Дубовец (бывший до этого военнопленным) подписал Пражский манифест этой организации. Показательно, что уже после войны Кипель называл этот документ «шагом вперед», и именно потому, что там был параграф о самоопределении народов – как мы помним, главный объект недоверия лидеров других национальных организаций. Но это все-таки была далекая перспектива. Для решения же текущих национальных вопросов и обеспечения представительства народов России в руководящем центре антисталинского фронта были созданы соответствующие органы – национальные советы и комитеты. И среди них – Белорусский национальный комитет (БНК / КОНР), во главе которого был поставлен Н. Будзилович (кроме него в комитет входило еще 8 человек). Это произошло 17 декабря 1944 года на втором заседании КОНР[260]. Нет необходимости говорить, что под этим названием скрывался уже официально признанный власовцами Белорусский руководящий комитет, речь о котором шла выше. В целом его работа шла по следующим направлениям:
• организация воинских частей (капитан М. Пугачев и подполковник М. Подлазник);
• вербовка белорусов в Вооруженные силы КОНР (Н. Демченко);
• осуществление пропаганды (В. Дудицкий);
• военные вопросы общего характера (подполковник М. Подлазник)[261].
Первоначально комитетчики хотели издавать отдельную газету для белорусов, которые находились во власовских частях. Однако из этой затеи ничего не вышло. Более успешно шли дела у капитана Пугачева. Он провел целый ряд встреч с белорусскими офицерами, на которых из их числа были назначены ответственные за формирование белорусских частей Вооруженных сил КОНР. Кроме того, Пугачев лично разработал знаки различия будущей белорусской униформы. Другой сотрудник комитета, Демченко, очень активно посещал лагеря «остарбайтеров», где призывал их присоединяться к власовской армии. Наконец, была подготовлена (но так и не опубликована) брошюра о «большевистских злодеяниях в Белоруссии»[262].
Плодотворно, но противоречиво складывались отношения комитета с Власовым и его ближайшим окружением. Несмотря на то что Кипель в целом положительно оценил Пражский манифест, он считал его «национальный пункт» совершенно не важным и бессодержательным для «русского руководства комитета». В этом позиция Кипеля несколько сходна с позициями тех националистов, которые вообще отказались от кооптации в КОНР. Тем не менее он там оставался, хотя и считал положение белорусов очень далеким от политической самостоятельности. Дошло до того, что на одном из заседаний комитета Кипель и его сторонники поставили перед Власовым вопрос о признании полной независимости Белоруссии. Естественно, это требование не было выполнено. Более того, против своего комитета выступил даже его председатель – Будзилович. Между ним и Кипелем уже давно зрел конфликт. Последний был признанным, хотя и негласным, лидером конровских белорусов, Будзилович же пользовался поддержкой только одного из членов комитета – Демченко. Поэтому последующий ход событий был вполне предсказуемым: председатель был исключен из рядов белорусской секции КОНР и остался просто членом его президиума. Этот шаг не понравился Власову, однако никаких репрессивных мер против белорусов принято не было, так как обе стороны очень нуждались друг в друге (сыграло свою роль и положительное отношение Кипеля к бывшему советскому генералу). Власов даже пошел на уступки. По словам Кипеля, он обещал рассмотреть их требования[263].
В целом в тех условиях удалось провести только несколько полноценных заседаний белорусского комитета (как до, так и после выезда из Берлина). Известно, что на одном из них – 25 февраля 1945 года – было принято постановление о переименовании БНК в Белорусский национальный совет (БНС / КОНР). Это было последнее заседание комитета в Берлине. В начале марта КОНР переехал в чешский город Карлсбад (современные Карловы Вары). Здесь прошло еще несколько (не больше двух) заседаний белорусского совета, на которых был принят еще целый ряд решений. Так, отныне личный состав всех белорусских батальонов Вооруженных сил КОНР должен был носить свои национальные знаки различия, а вся пропаганда, направленная на «остарбайтеров» и советскую Белоруссию, должна была вестись исключительно на белорусском языке. Кроме того, капитан Пугачев представил на рассмотрение совета проект «Белорусского военного устава», который он готовил к переизданию[264]. Интересно, что, по словам ближайшего соратника Власова генерал-майора Малышкина, белорусская секция КОНР уже фактически не функционировала к этому времени. В своем дневнике он записал, что в марте 1945 года она фактически развалилась. И виной тому интриги Островского[265].
Общая эвакуация КОНР в апреле 1945 года захватила и его белорусских членов. В результате они оказались на швейцарской границе, у Боденского озера, где и встретили капитуляцию Германии. Большинству членов Белорусского национального совета удалось пережить Власова. Правда, не всем. Еще во время эвакуации совет потерял своего бывшего председателя Н. Будзиловича: он и еще несколько белорусских офицеров погибли под бомбежкой в г. Платтлинге[266].
События осени 1944 – весны 1945 года показательны сразу в нескольких отношениях. Во-первых, из всей истории с КОНР становится ясно, что немцы за долгие четыре года войны с Советским Союзом так ничему и не научились. Многие из них прекрасно понимали, что национальный вопрос является одним из ключевых в отношениях с «восточными» народами, и делали из этого правильные выводы. Однако, когда доходило до реальных действий, они так и не могли решить для себя, что важнее: сильная и союзная им Россия или слабая и окруженная санитарным кордоном «Московия». В ноябре 1944 года и Розенберг, и Гиммлер решали этот национальный вопрос на уровне лета 1941-го. Но времена уже были не те – Красная армия стояла на Висле. Лишенный доверия Гитлера, министр без реальных полномочий Розенберг по-прежнему продолжал верить, что можно объединить национальные движения и противопоставить их русскому народу. Гиммлер не был философом и теоретиком, однако даже он понимал, что без помощи русских СССР победить нельзя. Вот почему он и сделал ставку на Власова. Но и тут его презрение к «славянским недочеловекам» помешало пойти ему до конца. Многочисленные воспоминания тех лет свидетельствуют о том, что ни одно из обещаний Гиммлера, данное им на встрече с Власовым, так и не было выполнено до конца. Какие-то – по его вине, какие-то – по вине его ближайших сотрудников. В результате время было упущено. И это касается не только русско-белорусских взаимоотношений. Такая же картина наблюдалась и с другими национальными движениями.
Во-вторых, протест офицеров «Дальвица» и позиция членов Белорусского национального совета КОНР показали, что не все из них разделяли узконационалистические взгляды политических лидеров БЦР. Многие из них понимали, что независимости для Белоруссии они смогут добиться только в совместной борьбе со всеми народами СССР. В принципе большинство из этих активистов не отделяли себя от русского народа. И это в очередной раз показало, что белорусский национализм являлся на тот момент фикцией.
Наконец, в-третьих, эти события являются ключом к пониманию политики Островского вплоть до самой капитуляции Германии. После войны о президенте БЦР было написано достаточно: как его сторонниками, так и противниками. Первые, естественно, хвалили его, говоря, что именно такой лидер и нужен был белорусскому народу в условиях войны. Вторые, наоборот, называли его обыкновенным приспособленцем, немецким прислужником и одним из тех, на чьей совести лежит провал организации белорусских добровольческих частей на территории Германии. Последнее обвинение является наиболее серьезным и в целом заключается в следующем. Островский всячески тормозил создание действительно боеспособных белорусских формирований, стараясь утопить это дело в бумажной волоките и не препятствуя это делать немцам. В январе 1945 года он уволил «военного министра» БЦР генерала Езовитова, который был горячим сторонником создания белорусских частей в Германии, и заменил его русским полковником Шуваловым, человеком совершенно равнодушным к белорусской национальной идее. Наконец, отказ присоединиться к движению генерала Власова также является причиной таких обвинений[267].
Выше уже было сказано, что Островский был большим патриотом Белоруссии, поэтому заподозрить его в намеренном предательстве белорусского дела никак нельзя. Нет сомнений, что он был очень амбициозным и властным человеком. На этой почве у него и произошел конфликт с Езовитовым, который также претендовал на лидерство в национальном движении. Однако целый ряд фактов свидетельствует о том, что президент БЦР был очень расчетливым и трезвым политиком, который вел свою игру, непонятную ни немцам, ни даже своим ближайшим соратникам. Фактически она началась еще в период оккупации Белоруссии, когда Островский пытался наладить тайные контакты с польским эмигрантским правительством[268].