Следует признать, что до середины 1942 года по определенным причинам общего и частного характера Белоруссия занимала особое место в системе немецкой «восточной» политики. Во-первых, руководство Третьего рейха так и не решило политическое будущее этой территории. Во-вторых, гражданская оккупационная администрация так и не смогла получить власть в ее восточных районах. В-третьих, партизанское движение на территории Белоруссии приняло такие масштабы, что просто не давало возможности для хозяйственной эксплуатации и других мероприятий оккупационных властей. И наконец, в-четвертых, несмотря на все усилия генерального комиссара Кубе, белорусское население принимало крайне слабое участие в организации «нового порядка». Такая ситуация на территории Белоруссии причиняла немцам много хозяйственных, административных и военных проблем.
Все эти факторы значительно ослабили интерес немцев к белорусскому вопросу. Например, 30 мая 1942 года Розенберг посетил Минск, где во время встречи с представителями немецкой администрации и белорусским активом заверил их, что готов поддержать все стремления, направленные на развитие Белоруссии и превращение ее «в сильное и цветущее государство – форпост Германского рейха»[222].
Однако в свете последних событий это высказывание было рассчитано скорее на пропагандистский эффект. В реальности же Розенберг не верил в возможность активизировать белорусский национализм. Не верили в это и многие его подчиненные. Так, еще в марте 1942 года его представитель в ставке Гитлера доктор Копен заявил, что «белорусы – настолько примитивные, что могут только пахать землю и кормить скотину»[223].
В кругах министерства по делам оккупированных восточных областей Белоруссию называли «национальным коктейлем» и «золушкой рейхскомиссариата “Остланд”». Но и на практике все свидетельствовало о том, что Розенберг и его министерство относятся к Белоруссии как ко второстепенному региону в составе «Остланда». В частности, об этом свидетельствовало дальнейшее уменьшение территории генерального округа, которое проводилось не только без согласования с Кубе, но даже и без его ведома. В январе 1942 года часть белорусской территории была передана рейхскомиссариату «Украина», а в апреле – генеральному округу «Литва»[224].
Однако наиболее важным из всех мероприятий было издание в конце марта 1942 года приказа, который запрещал создание в Белоруссии центрального органа самоуправления. По мнению Розенберга, «большевистское мировоззрение настолько сильно укоренилось в сознании белорусского населения, что для создания местного самоуправления не осталось никаких предпосылок»[225].
Как было сказано выше, генеральный комиссар Кубе вполне искренне полагал, что белорусов надо привлекать к сотрудничеству, и в том числе к политическому. Естественно, он не был альтруистом и большим другом белорусского народа. Во всем и везде он руководствовался исключительно интересами Германии. Так, в одном из своих выступлений в апреле 1943 года Кубе подчеркивал, что белорусский национализм очень слабый, им легко руководить и поэтому он не представляет никакой опасности для немцев. «Белорусов нельзя сравнивать ни с одним из народов «Остланда», которые всем ходом своей истории были настроены против немцев. Белорусы, – говорил он, – единственный народ, который не занимался политическими интригами против Германии. Литовцы ненавидят нас… латыши и эстонцы приветливо встречали нас не потому, что это были немецкие войска, а потому, что эти войска освободили их от большевиков – все они готовы променять нас на англичан»[226].
Из этих положений он и исходил, когда разрешал националистам создавать БНС, БРД, СБМ, открывать школы и библиотеки и, в конечном итоге, даже организовывать некое подобие вооруженных сил. Однако на этой почве у него появилось сразу несколько оппонентов. Во-первых, его непосредственный начальник Розенберг, о позиции которого было достаточно сказано выше. И все-таки эти расхождения во мнениях не были такими глобальными, хотя и мешали выработке некой общей линии. Гораздо более глубокий конфликт у Кубе возник с руководством СС и полиции рейхскомиссариата «Остланд» и непосредственно с его представительством на территории Белоруссии. В отличие от Кубе полицейские власти считали, что все заигрывания с националистами в политической сфере могут плохо закончиться: осенью 1941 года у всех в памяти еще были живы события, связанные с провозглашением Организацией украинских националистов (ОУН) «независимой Украины». В дальнейшем разногласия с Розенбергом отошли на второй план. Конфликт же Кубе – СС продолжался с переменным успехом до самой смерти генерального комиссара. Этот конфликт отразился на всех сторонах жизни оккупированной Белоруссии, и в том числе на политической и военной деятельности белорусских националистов[227].
Конфликт между генеральным комиссаром и руководством СС имел в целом два кульминационных пункта. Первый из них приходится на весну 1943 года и был связан с деятельностью БНС и созданием Корпуса белорусской самообороны (КБС), подробнее о котором будет рассказано в соответствующем разделе. Эта часть конфликта протекала в острой форме и закончилась поражением генерального комиссара: роль БНС была низведена до уровня обычной благотворительной организации, ее президент Ермаченко только чудом избежал отправки в концлагерь, а КБС был расформирован.
Второй кульминационный пункт (лето 1943 г.) проходил более мирно и был связан с созданием БРД, СБМ и прочими мероприятиями. В принципе, если бы не смерть Кубе, конфликт вообще мог бы закончиться полной победой его линии. Генеральный комиссар стал действовать осторожнее, и к тому же общая военная обстановка была таковой, что уже многие представители немецкого военно-политического руководства начали склоняться к мысли о более тесном сотрудничестве с «восточными» народами. Убийство Кубе советскими агентами только несколько затормозило этот процесс, однако не смогло его остановить[228].
Справедливости ради надо сказать, что приемник Кубе на посту генерального комиссара К. фон Готтберг не был сторонником сотрудничества с белорусскими националистами. Более того, долгое время он был одним из оппонентов Кубе в упомянутом конфликте, так как не верил белорусам вообще и в возможности белорусского национализма в частности. Став генеральным комиссаром, он поначалу придерживался своей старой точки зрения: например, он убежденно ее отстаивал на конференции, которая проходила в министерстве по делам оккупированных восточных областей 22 – 23 ноября 1943 года. Однако, войдя в курс дел генерального комиссариата, он был вынужден сменить свою точку зрения. Результатом чего и стало создание БЦР. Здесь необходимо подчеркнуть, фон Готтберг не стал в одночасье другом белорусского народа. Просто он пришел к тем же выводам, что и Кубе, когда оказался на его месте: если белорусские националисты работают под присмотром в одной организации, то их очень легко использовать. Фактически фон Готтберг только разрешил создание БЦР, как и позволил существовать такому «детищу» Кубе, как СБМ. Настоящим же инициатором создания совета стал его будущий президент Р. Островский, который при этом преследовал свои цели: как полагает польский историк Ю. Туронек, он был сторонником тактики «малых шагов» и считал, что добиваться уступок у немцев надо постепенно[229].
В связи со сказанным нельзя не подчеркнуть: одной из причин (может, и не самой главной, но не менее существенной) такого отношения было то, что каждая из ветвей немецкой оккупационной власти имела «своих» белорусских националистов, которые постоянно враждовали между собой. Например, общеизвестен конфликт между И. Ермаченко и Р. Островским, вследствие которого последний был вынужден уехать из Белоруссии в Западную Россию и не появляться в генеральном комиссариате до самой смерти Кубе[230].
Следующий пример. Всем группам более или менее пронемецки настроенных белорусских националистов не давала покоя деятельность В. Ивановского, который был настроен больше прозападно и пропольски[231]. Доносы на Ивановского начались сразу же после его приезда в Минск в ноябре 1941 года. Однако по неизвестной причине Кубе не трогал его и даже сделал бургомистром Минска и членом БРД. Развязка наступила в начале декабря 1943 года, когда Ивановский был убит неизвестными прямо на улице. По официальной версии, это сделали советские агенты. Тем не менее многие до сих пор убеждены, что это было сделано по приказу нового генерального комиссара фон Готтберга, который тем самым обезглавил белорусское националистическое подполье и расчистил дорогу своему ставленнику Островскому[232].