– Показывай, – сказал Лэлик.
Он горбился в кольце своей гелевой консоли; верный жаломет и инструменты для ремонта лежали рядом.
На овальном экране перед ним сперва появился общий обзор Зоны, с ее длинными трясинами погибших кораблей и завитками парившего хлама, которые в не столь уж далеком будущем сформируют полноценное кольцо вокруг солнца. Возникший на экране пузырь попытался что-то увеличить, но изображение расплывалось. Лэлик подался вперед и, погрузив перепончатые руки в пульт, сунул палец в одну из контролирующих ячеек, вызвав из глубины консоли мягкий шар управления. С его помощью он перекатил второй – визирный – пузырь так, что первый оказался внутри него, и теперь ткнул пальцем в получившуюся ячейку. С мерным гудением биомеханический кометный тягач переориентировался и начал набирать ход. Откинувшись назад, Лэлик разглядывал штуковину на помаргивавшем пикселями экране, не сразу разобрав, что видел нечто, что могло быть цилиндрическим звездолетом, только вскрытым и выпотрошенным. Некоторые поверхности сильно напоминали крылья вороны, и эффект этот Лэлик узнал.
– Похоже на кусок одного из современных ударных кораблей, – разочарованно пробормотал он.
Он сунул руку обратно в консоль, стиснул сдвоенный пузырь, и рокот двигателей умолк. Потом он устроился поудобнее, взял жаломет и снова занялся им. Разлепив шов на боку патронника, вытащил обойму пчел, потом достал длинный скребок, вогнал его в шов и дальше, по стволу, проталкивая наросший внутри слой рубцовой ткани. Органическое оружие было хорошо тем, что само выращивало себе пули, и плохо тем, что по прошествии времени требовало ухода не меньше, чем старики из далекого, до Тихой войны, прошлого. Трудясь над оружием, он размышлял, когда еще воспользуется им снова. Впрочем, стрелять доводилось нечасто, поскольку живые попадались редко – обычно приходилось вырезать мертвые тела из обломков и только.
Папаша Лэлика, бежавший из Государства с группой экстрим-адаптов, во время войны нашел собственный погост на Погосте. Сперва он думал, что огромное дрейфовавшее скопление звездолетов – результат одного из многих прошедших боев. Он и его люди решили задержаться тут, поскольку добыча обещала быть богатой, а сам сектор не представлял интереса ни для прадоров, ни для Государства. Вытаскивая всё что можно из разбитых вдребезги кораблей, мародеры построили небольшую космостанцию из парившего мусора, скрепленного модифицированными кораллами, способными расти в вакууме. А новые суда меж тем продолжали прибывать. Регулярно.
Вскоре стало очевидно, что у каждого принесенного сюда корабля поврежден У-пространственный двигатель – и именно поэтому они оказались здесь. Обычно экипаж, будь то люди или прадоры, погибал вместе с судном, но иногда попадались и выжившие. Папаша Лэлика, которому отнюдь не подходило определение «гуманист», к решению этого вопроса пришел быстро. Если кто-нибудь выберется из сектора и растреплет, что тут происходит, вскоре здесь будет не протолкнуться от государственных войск, поэтому папаша Лэлика заботился о том, чтобы не ушел никто. Лэлик, унаследовавший папашин трон, удавив родителя, обнаружил, что беспокоиться о государственном флоте теперь нет нужды – здесь остались только такие же, как он, мародеры-утильщики Погоста. Он соблюдал папашины традиции, лишь добавил маленькую особенность. В сущности, именно этой новой стороной операций Лэлик наслаждался больше всего, вот почему обломок современного государственного штурмовика, несмотря на явную ценность, разочаровал его. Лучше уж оставить его кому-нибудь еще из колонии экстрим-адаптов, значительно разросшейся с папашиных времен.
– Замечены признаки жизни, – снова прошипел Хендерсон.
– Что? – Лэлик отложил оружие и подался вперед.
Если на борту остались живые, это наверняка люди, а значит, у Лэлика появлялся шанс заполучить кого-то на свою арену. Много месяцев он ждал возможности выставить соперника против захваченного прадора. Он слепил еще одну ячейку и замер в тревожном ожидании, нервно почесывая струпья на костлявой груди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
За час изображение корабля стало гораздо четче, и Лэлик удивился, как там вообще мог уцелеть хоть кто-то. А кто-то ведь уцелел – Хендерсон прислал ему скан с захватной гондолы. Среди обломков застрял скафандр, внутри которого сканирование выявило сердцебиение и тепло.
– Быстро и аккуратно, – велел Лэлик. – Выловишь – и прямо на станцию.
Чем пытаться вызволить оттуда этого типа, потом париться, переправлять его на станцию, лучше сделать всё прямо здесь. А как только парень зашевелится и окрепнет, придет пора выставлять его против того молодого взрослого прадора.
На экране Лэлик видел Хендерсона, уже приподнявшего захватную руку, его раздутая фигура полностью заполняла пузырь, подушечки-прилипалы крепко держались за окружавшее Хендерсона щитостекло. Над обломками нависла когтистая пятипалая суставчатая лапа, которой он управлял. На миг Лэлику показалось, что он заметил какое-то движение среди груды мусора, но нет, просто поверхности из метаматерии сотворили оптическую иллюзию. Лэлик снова запустил руки в гелевый пульт, дотянулся до ячеек, представлявших других колонистов, и вывел на экран пузыри данных. Некоторые уже заключали пари и предлагали цены за право записи. Что ж, иных развлечений, кроме как заполучить живым хоть кого-нибудь, у ребят тут не было.
– Есть, – хрюкнул Хендерсон.
Его лапа сомкнулась на обломках, и теперь шла проверка надежности, так что Лэлик слепил очередной шар управления и с его помощью развернул тягач к станции, усмехнувшись тому, что и другие корабли уже потянулись назад к Зоне. Проклятье, он и вправду надеялся, что выживший продолжит в том же духе, поскольку на него уже поставлено немало биокредитов.
Блайт
Блайт лежал совершенно неподвижно, сама мысль о возможной боли сковывала все его члены. Впрочем, немного погодя он начал злиться и осознал, что сжимал кулаки – и они не болели. Капитан открыл вроде бы здоровый – по воспоминаниям – глаз и уставился на бледно-голубой потолок. Затем осторожно приоткрыл второй. С ним тоже всё оказалось в порядке. Капитан зажмурился, очень аккуратно перекатился на бок, а потом, оттолкнувшись от постели, медленно сел и снова открыл глаза, изучая окружающее пространство.
Находился Блайт – по его стандартам – в весьма роскошной каюте. Регулируемая кровать была огромной, ярко окрашенные стены изобиловали встроенными шкафами, наличествовали также пульт управления и дверь, ведущая в небольшую ванную комнату. Он специально рассматривал обстановку во всех подробностях, не решаясь опустить взгляд на собственное обнаженное тело, но наконец-то собрался с духом.
Свежепривитые плоть и кожа явственно отличались от остального тела, прежде всего отсутствием шрамов – исчез даже круглый след от пули на правой голени, в то время как старая кожа осталась желтовато-коричневой, точно выдубленной множеством посещенных миров, со всеми пятнами, дефектами и сеточками случайных шрамов, следов работы военного автодока. Блайт приподнял руку, полностью затянутую в новую кожу, согнул и разогнул ее. Рука заныла, она вообще казалась слишком чувствительной, но он знал, что со временем это пройдет, как сотрутся и отличия между старыми и новыми лоскутами кожи. Но капитан сомневался, что хоть когда-нибудь пройдут затаившиеся глубоко внутри страх и напряженность, следствие осознания собственной – человеческой – хрупкости.
Всё еще осторожно он свесил ноги с края кровати и медленно встал. Сразу закружилась голова, потом резко затошнило. Он едва успел добрести до умывальной и склониться над раковиной. Наружу не вышло ничего кроме желчи, но тело настойчиво утверждало: в желудке должно быть что-то еще. Спазмы следовали один за другим, такие сильные, что из задницы, забрызгивая пол, полилось жидкое дерьмо. Потянувшись к совмещенной с туалетом душевой кабинке, он кое-как выдвинул унитаз, но вместо того, чтобы сесть на него, шлепнулся рядом, и его вырвало еще раз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})