Однажды Фаина Георгиевна услышала требовательный украинский говорок Лизы, разговаривающей по телефону: «Это дезинхфекция? С вами ховорить народная артистка Раневская. У чем дело? Меня заели клопи!»
Лиза была крайне «экономна» в вопросах быта.
— Что сегодня на обед? — поинтересовалась Фаина Георгиевна, когда домработница вернулась из магазина.
— Детское мыло и папиросы купила.
— А что к обеду?
— Вы очень полная, вам не надо обедать, лучше в ванне купайтесь.
— А где сто рублей?
— Ну вот детское мыло, папиросы купила.
— Ну, а еще?
— Да что вам считать! Деньги от дьявола, о душе надо думать. Еще зубную пасту купила.
— У меня есть зубная паста.
— Я в запас, скоро ничего не будет.
— А сдача?
— Ей-богу, тут конец света на носу, а вы сдачи спрашиваете.
Фаина Георгиевна позволяла Лизе себя обманывать и обкрадывать, философски полагая, что, возможно, той ее материальные средства нужнее.
Однажды в гости к Раневской пришла ее добрая подруга Любовь Орлова в шикарной норковой шубе. Домработница актрисы, мечтавшая, как уже говорилось, найти себе спутника жизни, упросила Фаину Георгиевну, пока Орлова у нее в гостях, разрешить надеть эту шубу, чтобы произвести впечатление на очередного поклонника. Раневская разрешила, в чем потом горько раскаялась, поскольку Лизавета прогуляла аж три часа. Любовь Петровна вряд ли не поняла, почему Фаина Георгиевна столь настойчиво уговаривала ее посидеть еще и еще. «Сказать, что Орлова — добрый человек, — заметила позже Раневская, — это все равно, что признать, будто Лев Толстой — писатель не без способностей».
Когда Лизино замужество каким-то чудом наконец состоялось, Фаина Георгиевна подарила теперь уже бывшей домработнице свою только что купленную роскошную двуспальную кровать — для продолжения рода. А сама так до конца жизни и спала на старой узенькой тахте.
Последний котелок Москвы
Фаина Георгиевна подружилась с Александром Александровичем Румневым (Зякиным) еще в 1946 году, когда тот ставил танцы в сцене бала в кинофильме «Золушка». Этого блестящего балетмейстера, искусного графика и редкого в советские времена изысканного кавалера, Фаина Георгиевна называла «Последним котелком Москвы».
Румнев, как давний друг Фаины Георгиевны, запросто заходил в ее полутемное жилище. Они подолгу беседовали, он садился рядом и рисовал великую актрису в своей тонкой, карандашной манере. Фаина Георгиевна как обычно много курила, и он изображал ее погруженной в клубы дыма на темном фоне. Часто Румнев засиживался допоздна.
По меркам домработницы Лизы, обстановка царила донельзя интимная. По этому поводу однажды она выразила хозяйке свое искреннее возмущение:
— Фаина Георгиевна, что же это такое? Каков подлец, ходить-ходить в гости, ужин лопает, на кровать садится, а предложения не делает?!
Бесстыжая моль
С другими домработницами Раневской везло гораздо меньше, чем с Лизой. Как рассказывал Глеб Скороходов, Фаина Георгиевна по беспечности часто оставляла приоткрытой дверь своей квартиры на лестницу. Нанятая недавно домработница, быстро оценила сулящие ей перспективы и стырила шубу и вазочку из хрусталя, решив все свалить на проникших через незапертую дверь непрошеных гостей. Кража была настолько очевидной, наглой, что друзья настояли, чтобы Раневская все-таки известила о пропаже «товарищей милиционеров». Доблестные слуги порядка накрыли воровку с поличным у нее дома, где нашли еще кучу украденных у Фаины Георгиевны вещей. Опись охватывала примерно полгардероба актрисы — ушлая домработница никак не рассчитывала, что «интеллигентша заявит».
Фаина Георгиевна воровку простила, но невзлюбила вернувшуюся блудную шубу. И решила ее непременно продать. Дала объявление в газету. И на следующий же день к ней домой явилась потенциальная покупательница. Но случился вот такой казус. Когда Раневская открыла перед покупательницей шкаф в передней, оттуда вылетела огромная моль. Не теряясь, Фаина Георгиевна своим внушительным басом, с упреком, вопросила:
— Ну что, сволочь, нажралась?
К сожалению, в тот день сделка купли-продажи не удалась.
Каторга, а не работа
Как-то Раневская встретила на улице девушку, которая когда-то служила у нее домработницей.
— Как я жалею, что ушла от вас, Фаина Георгиевна, — тяжело вздохнула она.
— Что, деточка, недовольна новым местом?
— Не то слово.
— Что много требуют?
— Во сто раз больше, чем у вас.
— Но хоть платят-то прилично?
— Что вы, гроши.
— Невероятно! Зато оплачиваемый отпуск, да?
— Никакого отпуска.
— Так какого ж хера ты там работаешь? — не выдержала Раневская.
— А я не работаю. Я вышла замуж.
Благоговение перед жизнью
Великого гуманиста, автора учения о благоговении перед жизнью, доктора Альберта Швейцера Фаина Георгиевна называла своим «любимым мужчиной». «Этика — это безграничная ответственность за все живое», — писал он. — Человека можно назвать нравственным только тогда, когда он следует лежащему на нем долгу оберегать все живое, что он в состоянии защитить, и когда он идет своей дорогой, избегать, насколько это возможно, причинять вред живому. Такой человек не задается вопросом, насколько та или иная форма жизни заслуживает симпатии к себе, или насколько она способна чувствовать. Для него священна жизнь как таковая. Он не сломает сосульку, что сверкает на солнце, не сорвет лист с дерева, не тронет цветок и постарается не раздавить ни одно насекомое при ходьбе. Если он работает летним вечером при свете лампы, он скорее закроет окно и будет работать в духоте, нежели наблюдать, как один за другим мотыльки падают на его стол с опаленными крыльями». («Цивилизация и Этика».)
Так же благоговела перед жизнью и Фаина Георгиевна. Соседка рассказывала, что, войдя к ней однажды, обнаружила ее неподвижно сидящей в кресле — на открытой ладони лежала не подающая признаков жизни муха. Как выяснилось, муха залетела в молоко, и Раневская ждала, когда муха обсохнет и улетит.
Она жалела все живое — собак, насекомых, и даже людей, которые этого явно не заслуживали…
А. Щеглов вспоминал, что все, кто бывал у Раневской дома, отмечали, как трогательно относилась старая артистка к своему подобранному на улице псу по кличке Мальчик. Несчастный пес — с поломанной лапой, в лишаях — был обречен. В ветлечебнице Раневской сказали: «Его надо немедленно усыпить, он просто опасен». Она умоляла, говорила, что не уйдет без него. Спасли его врачи только ради актрисы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});