Каноэ доставило Себастьяна с компанией к месту прямо напротив деревни Мтопо — менее чем в десяти милях от Лалапанзи. Преодолев это расстояние без отдыха, они с наступлением темноты были уже на месте.
30
Окна бунгало не светились — жилище было погружено в сон. Призвав всех к тишине, Себастьян вывел свой порядком сократившийся в численности отряд с выставленным на передний план германским сундуком на лужайку перед домом. Он был горд своими достижениями и хотел обставить возвращение с должной торжественностью. Подготовив мизансцену, он поднялся на веранду бунгало и на цыпочках направился ко входу, чтобы возвестить о своем прибытии громким стуком в дверь.
Однако ему случилось споткнуться об оказавшийся на его пути стул. Он грузно упал. Стул загрохотал, а соскользнувшая с плеча винтовка звонко стукнулась о каменный настил.
Не успел Себастьян подняться на ноги, как дверь распахнулась и на пороге дома в ночной рубахе и с двустволкой в руках появился Флинн О’Флинн.
— Попался, гаденыш! — грозно закричал он, поднимая двустволку.
Услышав, как клацнул затвор, Себастьян закопошился, пытаясь подняться на колени.
— Не стреляй, Флинн! Это я!
Ружье слегка дрогнуло.
— Кто это «я» и что тебе тут надо?
— Я — Себастьян.
— Басси? — Флинн в нерешительности опустил двустволку. — Не может быть. Вставай-ка, дай мне на тебя взглянуть.
Себастьян поспешил подняться.
— Боже правый! — изумленно воскликнул Флинн. — Да это действительно ты! А мы слышали, что неделю назад ты попался Фляйшеру в деревне Мтопо. Нам сказали, герр комиссар схватил тебя! — Он подошел, протягивая правую руку в знак приветствия. — Неужели тебе удалось?! Молодчина, Басси!
Но прежде чем Себастьян успел ответить Флинну рукопожатием, выскользнувшая из двери Роза пронеслась мимо Флинна и, бросившись к молодому человеку, чуть не сшибла его с ног. Заключив его в объятия, она прижалась лицом к его небритой щеке, безудержно повторяя:
— Ты жив! Слава Богу, ты жив, Себастьян!
Мгновенно почувствовав, что, кроме тонюсенькой ночной сорочки, на Розе ничего не было и как бы он ни обнимал ее, его руки неизменно ощущали едва прикрытое теплое тело, Себастьян через плечо девушки смущенно улыбался Флинну.
— Прошу прощения, — застенчиво произнес он.
Два первых поцелуя оказались мимо цели, поскольку она была в постоянном движении, — один пришелся в ухо, другой — в бровь, и лишь третий попал точно в губы.
Едва ли не задыхаясь, они наконец оторвались друг от друга.
— Я думала, тебя убили, — прошептала Роза.
— Ладно, дамочка, — проворчал Флинн. — Пожалуй, вам бы теперь стоило пойти и накинуть на себя что-нибудь.
Завтрак в Лалапанзи тем утром превратился в праздничное событие. Воспользовавшись благодушным настроением дочери, Флинн поставил бутылку джина на стол. Ее возражения выглядели весьма неубедительно, а позже она и сама собственными руками подлила немного джина Себастьяну в чай.
Они ели на веранде в золотистых лучиках солнечного света, проникавшего сквозь вьющуюся бугенвиллею. На лужайке резвилась и чирикала стайка дроздов, а с фиговых деревьев доносилось пение иволги. Казалось, сама природа способствовала торжеству триумфального возвращения Себастьяна, в то время как Роза с Нэнни преуспевали на кухне, наилучшим образом распоряжаясь привезенными Себастьяном остатками провианта Германа Фляйшера.
Под воспаленными глазами Флинна О’Флинна образовались сизые мешки: всю ночь он просидел при свете фонаря, подсчитывая содержимое германского сундука и просчитывая собственные доходы и убытки. Несмотря на усталость, он пребывал в приподнятом настроении, которое продолжало улучшаться с каждой чашкой сдобренного джином чая. Он с радостью участвовал в воздании многочисленных похвал в адрес Себастьяна Олдсмита, непрерывно изливаемых Розой О’Флинн.
— Да об этом можно книгу написать, Басси, — расхохотался он в конце завтрака. — Хотел бы я послушать, как Фляйшер будет объясняться с губернатором Шее. Интересно, что он расскажет ему про сундук с деньгами. Клянусь, это может стать концом их карьеры.
— Кстати, раз уж ты заговорил о деньгах, — улыбнувшись Флинну, заметила Роза, — ты, случайно, не подсчитал, какова доля Себастьяна, папа? — Она называла его так лишь в моменты наилучшего расположения духа по отношению к нему.
— Да, а как же, — отозвался Флинн. То, что в это мгновение у него вдруг забегали глаза, навело Розу на смутные подозрения. Она чуть заметно поджала губы.
— И какова же? — невозмутимо поинтересовалась она ласковым тоном, в котором Флинн давно научился распознавать признаки назревающей ярости раненой львицы.
— Да стоит ли портить такой прекрасный день разговорами о делах? — В надежде отвлечь ее внимание Флинн добавил своему тону излишней ирландской резкости. Однако его надежды не оправдались.
— Какова? — не отступала Роза, и он сказал.
Последовала неловкая пауза. Побледневший, несмотря на загар, Себастьян уже открыл было рот, чтобы как-то выразить свои возражения. Рассчитывая на свою половину, он минувшей ночью сделал Розе серьезное предложение, которое она приняла.
— Предоставь это мне, Себастьян, — шепнула она, положив руку ему на колено, и вновь повернулась к отцу. — Дашь нам потом ознакомиться с твоими подсчетами? — все тем же ласковым тоном пропела она.
— Ну разумеется. Там все по-честному.
Документ, озаглавленный Флинном О’Флинном как «Совместное предприятие Ф. О’Флинна, эсквайра, С. Олдсмита, эсквайра, и других. Германская Восточная Африка. Период с 15 мая 1913 года по 21 августа 1913 года», свидетельствовал о том, что его автор являлся адептом «нетрадиционной» школы бухгалтерии.
Содержимое сундука было конвертировано им в английские фунты стерлингов по курсам, приведенным в ежегоднике «Пирс Олмэнек» 1893 года. Опираясь на это издание, Флинн составил обширный прейскурант.
Из общей суммы, равной 4652 фунтам стерлингов 18 шиллингам и 6 пенсам, Флинн вычел свои пятьдесят процентов и десять процентов, причитавшиеся его мозамбикским «партнерам» — коменданту и генерал-губернатору. Из оставшейся суммы он вычел стоимость убытков, повлеченных экспедицией на Руфиджи (и указанных в отдельном перечне, адресованном германской администрации в Восточной Африке). Далее он перечислил расходы на вторую экспедицию, не забыв включить в этот список и такие затраты, как:
А. Парбху (портной) 15,10 фунта.
Один германский форменный шлем (примерно) 5,10 фунта.
Пять комплектов военной формы (аскари), по 2,10 фунта кажсдый, — 12,10 фунта.
Пять ружей «маузер», по 10 фунтов каждое, — 50,00 фунта.
Шестьсот двадцать пять обойм семимиллиметровых патронов — 22,10 фунта.
Командировочные в виде аванса — 100 эскудо, выданные С. Олдсмиту, эсквайру, — 1,5 фунта.
В итоге причитавшаяся Себастьяну «половина» составила чуть меньше двадцати фунтов стерлингов убытка «чистыми».
— Не беспокойся, — великодушно увещевал его Флинн, — я не настаиваю, чтобы ты расплатился прямо сейчас, — мы просто вычтем это из твоей доли после следующей экспедиции.
— Но, Флинн, я думал… кажется, ты обещал мне половину.
— Так оно и есть, Басси, ты ее и получил.
— Ты говорил, мы — равноправные партнеры.
— Ты, видимо, не совсем правильно меня понял: я говорил, половина минус расходы. Просто очень жаль, что они оказались такими большими.
Пока они это обсуждали, Роза что-то сосредоточенно писала огрызком химического карандаша на обороте все того же листка с финансовыми расчетами. Через пару минут она через стол протянула листок Флинну.
— А вот как это представляется мне, — заявила она. Поскольку Роза О’Флинн являлась сторонницей принципа «услуга за услугу», ее расчеты оказались гораздо проще расчетов ее отца.
Возмущенный Флинн О’Флинн тут же возопил о своем несогласии.
— Ты совершенно ничего не смыслишь в бизнесе.
— Зато я сразу вижу надувательство, — мгновенно парировала Роза.
— Уж не хочешь ли ты назвать своего почтенного отца жуликом?
— Именно так.
— Ты даешь мне отличный повод поставить тебя на место. Думаешь, тебе позволено вести себя так нагло, потому что ты стала настолько взрослой и я не смогу хорошенько тебя взгреть?
— Только попробуй! — гневно воскликнула Роза, и Флинн пошел на попятную.
— Как бы там ни было — зачем Басси столько денег? Молодому человеку это совсем ни к чему: большие деньги его только испортят.
— Он женится на мне, и они ему пригодятся.
Флинн издал такой звук, будто поперхнулся рыбной костью. Его лицо исказила соответствующая гримаса, и он угрожающе подался в направлении Себастьяна.