Трамвай обогнул рынок и вдруг оказался на совсем деревенской улице с двумя рядами деревянных избенок. Ходили, деловито отыскивая добычу, три курицы, и между двух старых, с окаменелой корой тополей висели веревочные качели. Потом трамвай перевалил магистраль, обставленную пятиэтажками, и выскочил в рабочий поселок, построенный во время войны. Такова была судьба Татищевска: основанный Петром в годы, когда требовались пушки и ядра, он начался медеплавильней. При Екатерине построили еще железоделательный завод. Война двенадцатого года дала городу пушечный завод, Крымская — механические мастерские, японская — железную дорогу, первая мировая — паровозоремонтный. Заводы строились быстро и так же быстро обрастали слободками. Но войны кончались, и город вновь впадал в дремоту до следующей тревоги. Ровесник Ленинграда, он не обзавелся ни дворцами, ни музеями, два его проспекта были проложены совсем недавно — на памяти Сергея уже. Город, основные принципы строительства которого были сжаты до одного слова: «Даешь!», удвоил свою численность за годы Отечественной, вытянулся, вбирая в себя десятки увезенных из-под немца заводов. С тех пор кружок, его обозначающий, прочно утвердился даже на самых мелкомасштабных картах Союза. И все равно остался Поселением Вокруг Завода.
Трамвай остановился. Сергей шагнул с подножки на горячий, мазутом пахнущий асфальт.
Это было странно и удивительно. Задумывая свою операцию, Сергей считал в глубине души, что вряд ли она удастся. Слишком много допусков было в его рабочей гипотезе. И когда на измусоленной странице журнала, почти в том же самом порядке, прочитал перечень книг из Андрюшиного «дипломата», удивился. Он удивился и растерялся. Потому что дальше надо было что-то делать. А что делать, он не знал. Он подошел к продавщице в художественном отделе.
— Простите, а «Всю королевскую рать» вы уже продали?
Продавщица взглянула на него с сожалением?
— Молодой человек, все, что есть, на прилавке.
Обращение «молодой человек» состояло из презрительной иронии, и презрение это относилось не к годам Сергея, а к его положению человека с «той» стороны прилавка, обреченного всю жизнь так вот стеснительно просить, а ему без стеснения можно будет отказывать.
— А когда вы ее продали?
— Позавчера, — лениво ответила продавщица.
— А «Преступление на озере Альбано»?
— И ее тоже позавчера. У нас завоз был.
Не она ли вручила «товар» Андрюше? Вряд ли, подумал Сергей. Ему казалось, что раз к этой торговле привлекли школьника Андрюшу, то и остальные «бизнесмены» должны быть молодыми. А говорившей с ним продавщице было изрядно за сорок.
Конечно, гипотезу о возрасте участников сильной назвать было трудно, но другой все равно не было. Да и знакомиться с девочкой из букинистики было бы приятнее. Про это Сергей тоже подумал, но мимоходом. Он прошел еще раз мимо ее прилавка. Жаль, что он не ВФ: девочка совсем в его вкусе — длинноногая, бюст удачно подчеркнут халатиком, прическа словно налепленная. Сергею не понравилось в ней одно: губы ее были сложены в легко переводимый с женского иероглиф: «Знаю я вас всех. — А глаза добавляли; — И как вы мне все надоели!»
Сергей улыбнулся ей, напрягаясь в полумраке, чтобы прочитать фамилию на значке у нее на груди. Прочитал: «Продавец Зотина М. И.». Согнал с лица безответную улыбку и поехал домой.
* * *
Заказывая книги, Сергей пожадничал. Ту кипу, что вручила ему библиотекарша, даже бегло можно было просмотреть дня за три, не меньше. Он поблагодарил и, поддерживая верхнюю монографию подбородком, потащил стопу к столику. Места в пустом зале были на выбор, и он занял свой любимый стол у окна. У него были в этой библиотеке любимые и нелюбимые места и «свое» — без особых очередей — время в буфете, и он знал несколько маленьких тайн, как быстрее получить книгу и как, если она затребована из другого отдела, продержать ее дольше положенного срока. «Лермонтовка» была неотъемлемой частью студенческого быта, и обживалась она основательно. В ней не только писали курсовые и дипломные, но и постигали в двухдневный срок семестровые курсы; в ней назначали свидания, в нее забегали перекусить и встретить друга. Правило, по которому записаться в нее можно было лишь со второго курса, придавало зеленому читательскому билету особую прелесть, его обладатель словно посвящался в настоящие студенты. А к старшим курсам проходила дополнительная фильтрация. Кто-то к этому времени переориентировывался на институтскую библиотеку, кому-то оказывалось достаточно чужих конспектов. И те, что сохраняли верность «Лермонтовке», превращались незаметно в членов большого клуба.
Большие монографии Сергей отложил на потом. Самое интересное, самое новое, то, что было нужно ему сегодня, чаще оказывалось в невзрачных брошюрах. Он продирался сквозь лапидарные формулировки, цепочки выкладок. Статья была близка ему по тематике, дон Альберт советовал даже законспектировать ее, но в середине второй страницы логика автора убегала. Сергей никак не мог уловить, как же исходные посылки — ясные и достаточно тривиальные — трансформировались в громоздкое неравенство. Особенно обижало, что большинство переходов от состояния к состоянию автор объяснял одним словом: «очевидно». Пришло ощущение беспомощности, как в детской игре, когда твою шапку или портфель перебрасывают кружком из рук в руки, прямо над тобой, чуть-чуть выше, чем ты можешь допрыгнуть. И, как это часто бывало последнее время, Сергея начала мучить мысль, своим ли делом он занимается. «Не лучше ли пойти на производство? Там-то я буду не хуже других, — думал Сергей. — А заняться наукой и через несколько лет выяснить, что соображаешь чуть хуже, чем это надо для того, чтобы сказать свое, остаться чернорабочим при чужих идеях — как это, должно быть, жалко». Он сделал второй заход на статью, но, словно в тексте на английском, в котором незнакома половина слов, смысл ее оставался темен. Тогда Сергей вышел передохнуть. В зале каталогов, среди картотечных шкафов, можно было бродить с деловым видом, пока не разойдутся ноги, не распрямится спина и голова не посвежеет.
На подоконнике перебирал карточки в длинном ящике прошлогодний выпускник их факультета. Сергей помнил, что звали его Гришей и когда-то он редактировал факультетскую стенгазету. Но уверенности, что Гриша помнит его, не было. Гриша поднял голову:
— Привет! Ты чего это в каникулы сюда забрел?
Сергей тоже изобразил радость от встречи:
— А ты что здесь делаешь?
— Переучиваюсь. После того как нас столько лет пичкали матметодами, постигаю сухую прозу производства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});