Он смотрел на меня пытливо, на миг показалось, что во взгляде мелькнула жалость.
— Я привыкла к тому, чтобы мужчины обеспечивали меня. Содержали. Целенаправленно ищу таких, делаю все, чтобы их привлечь, встречаюсь только с такими. Продолжала бы и жить с Решетниковым, если бы не вмешались обстоятельства. Но никогда не любила его, только ценила. За деньги. И за ту мою жизнь, за которую он платил.
От признания стало еще холоднее, еще более пусто внутри. К горлу подкатила тошнота и слезы. Романов — единственный человек, перед кем было стыдно за свой статус содержанки. Захотелось отмыться от него, как от приставшего к коже дерьма.
— Содержали… — глухо повторил Лекс, горько усмехнулся. — Очень практичный подход. Многое объясняющий. Ну хорошо. Ты привыкла, чтобы тебя содержали, тогда почему спонсор — не я?
— Ты — другое дело.
— Почему другое, Марин? — Он дернулся, разозлившись. — Чем я хуже их? Неудачник и останусь им? Меньше зарабатываю? Финансово не потяну такую королеву, как ты? Так я это вполне способен исправить. Миллионером не стану, но смогу обеспечить машину, путешествия, кучу брендовых вещей и о чем ты там еще мечтаешь.
— От тебя бы я ни копейки не взяла. Никогда. Ты другой!.. Самый родной, самый близкий и дорогой для меня человек.
— Но не настолько родной, чтобы отвернуть, видимо, от цели. И не настолько дорогой, чтобы ждать, когда из нищеброда превращусь в золотого тельца, — выплюнул рассерженно. — Со мной только секс по дружбе и чтобы время убить в ожидании настоящего принца.
— Прекрати! — Хлопнула ладонью по столу. — Ты — это ты! Никаких добавлений и превращений не надо! И я не убивала время с тобой!
Голос сорвался из-за подступивших слез. Я умолкла, выравнивая дыхание, унимая нервы. Бессмысленно плакать, истерить. Все кончено. И пусть этот факт убивает меня, самое время вспомнить о железной воле и приоритете разума над чувствами.
Снова повисла тишина. На сей раз она была пропитана отчаянием и полосующим душу напряжением. Пристальный и какой-то обреченный взгляд Лекса отпустил мой. Парень встал, отошел к окну, открыл его на проветривание, впустив в кухню бодрящий, холодный утренний воздух, пахнувший кисловатыми яблоками и листвой.
— Ты помнишь нашу первую встречу? — Спросил вдруг, опираясь на раму, глядя в окно.
— Да.
Смотрела на обтянутую футболкой красивую спину, на затылок и пряди темных спутанных волос, которые скоро достигнут плеч.
— Ты тогда так взглянула на меня, улыбнулась. Словно сердце остановила, а потом запустила. Бывают в жизни такие моменты, бесповоротные. В моей был лишь один такой. И он связан с тобой. Мне хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в тебя и навечно остаться в таком состоянии. Ты такой кардиостимулятор для моего сердца, оно не будет биться без него.
Горло перехватило, я судорожно вцепилась в столешницу.
Так вот о ком была та песня, которую ребята часто играли в «Игуане» в числе прочих своих сочинений. Концовка там была печальной: героиня уходила, а герой оставался лежать на полу, считая последние удары сердца.
— Лекс… — прошептала с болью.
— Ты и тогда, и потом, когда мы снова стали общаться, показывала, что мы только друзья, ничего большего. Почти семь долбанных лет френдзоны. Они доконали бы кого угодно, но я, видимо, мазохист. Любовь бывает, конечно, безумной. Вот моя существует в такой форме безумия. Но теперь точка.
Боже, именно моя вина, что он так и не смог построить нормальных отношений с какой-нибудь девушкой. Эгоистично держала его рядом, как друга, вместо того, чтобы отпустить. Именно я сделала его несчастным тогда и продолжаю делать таким сейчас. И даже готовлюсь причинить адскую боль, выбрав в итоге другого…
А ведь были очевидные знаки! Но намеренно закрывала глаза, не давала ему высказаться, отшучивалась…
— Когда в ту ночь ты пришла ко мне, счастью не было предела. Я посмел надеяться, что теперь все будет иначе, что это шанс, новая жизнь. Чувствовал, что ты к ней не готова, но мог бы ждать. Ждать сколько угодно. Год, два, десять лет, лишь бы не терять тебя…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он развернулся ко мне, печальный взгляд нашел мой.
— Но все же потерял. И отпущу. Это нормально и логично — делать любимого человека счастливым. Если твое счастье заключается в том, что ты перечислила, если ты не видишь его со мной, а с ним, то… Так тому и быть. Бессмысленно что-то доказывать, менять, шантажировать чувствами. Ты приняла решение, сделала выбор. Это хорошо. Кому-то из нас двоих и должно быть хорошо. Это лучше, чем если бы обоим было паршиво.
Он вновь отвернулся от меня к окну. Больше не произнес ни слова.
Не будет бороться… Отпускает… И я тоже должна, обязана отпустить его. Но, господи, как же велик соблазн сохранить хотя бы часть прежнего рядом, остаться с ним друзьями… И бесконечно пытать и себя, и его этим. Нет! Так нельзя. Хотя бы раз в жизни нужно поступить правильно.
«После этой ночи все будет иным. Между нами больше не будет дружбы», — сказал он мне тогда, когда в первый раз занялись любовью. Очерчивал границы, предупреждал, но я не слушала, мне очень хотелось его тепла, страсти, хотелось осуществить желание, сжигавшее изнутри.
Надо было остановиться в ту ночь.
Поднялась на непослушные, ставшие ватными ноги и, ощутив, как по щекам катятся беззвучные слезы, стерла их ладонью. Пошла в свою комнату, достала сумку и принялась собирать вещи.
Не планировала уходить сегодня. Вообще не планировала уход, если уж быть откровенной с самой собой. Думала: а вдруг Влад изменил бы решение, выдвинул бы неприемлемые условия, вдруг бы случилось какое-то чудо, появилось бы непреодолимое обстоятельство…
Ага, а по дворам заскакали бы радужные единороги. Я не в чертовой сказке! Нельзя жить как черепаха, вечно прячась в панцирь священного «а вдруг».
Этот разговор все переворошил и заставил открыть глаза, снять пленку эгоизма. Жестокий урок, жестокая правда. Но я справлюсь, а как же иначе.
— Куда ты пойдешь? — Романов, ополоснувший лицо водой (ко лбу прилипли влажные пряди, а белую футболку украсили потеки воды), шагнул на порог, прислонился плечом к косяку. Взгляд серых глаз пронзающий, ранящий.
— Куда-нибудь, — отозвалась, пряча среди своих футболок его любимую, со Спайдерменом, которую позаимствовала с неделю назад, выстирала, но так и не вернула. И не верну.
— Если тебе некуда пойти, то оставайся столько, сколько нужно.
— Лекс, — укоризненно взглянула ему в лицо, — оставаться сейчас рядом означает терзать нас обоих. Мне нужно уйти. Не уйду только в одном случае. Если ты заявишь, что через день справишься со своими чувствами и будешь полностью готов вернуться к дружбе.
Он красноречиво промолчал, а затем, отведя взгляд, ушел.
С другой стороны, имей он силы отказаться от меня как мужчина, я в любом случае не имею ни желания, ни решимости отказаться от него как женщина. Приложила бы все усилия подсознательно и сознательно, чтобы мы снова спали вместе. Дружба — бутафория. От нее давно ничего не было в наших с ним отношениях. Исчезло задолго до того, как оказались в одной постели.
Не следует рубить хвост по частям. А в нашем с ним случае вообще требуется coup de grâce — удар милосердия.
Меньше чем за тридцать минут сумка была собрана. За остальными вещами как-нибудь вернусь, или нет… Не важно. Вызвала такси. Потопталась в прихожей пару минут, ожидая, что он появится, скажет прощай, возможно, обнимет, коснется… Но не захотел.
Второй раз за несколько месяцев уходила с вещами, расставаясь с мужчиной, но впервые чувствовала: жизнь склеивается, а вот сердце полностью разбито.
Гораздо лучше, когда наоборот.
***
Снять номер в нормальной гостинице денег хватило, но только на сутки. Вечером, около семи, перестав переписываться с Артемом (его ужаснул наш с Лексом разрыв, посчитал, что нужно подставить дружеское плечо и загрузил меня массой информации о своем опыте расставаний), я набрала Дашу.