стояла перед входом.
— Доброе утро, Руслан! Ты мог бы отвезти меня? Время поджимает.
— Конечно, конечно, садись. Заодно и в аптеку заедем, и я расскажу, что делать дальше с ногой.
По дороге он разговаривал с Мишкой, тот орал в трубку об осторожности, о моей безопасности, что-то ещё. Я толком не слушала, спрут равнодушия прописывался в моей душе, стал накрывать меня своими щупальцами. Видимо, это была самозащита. Я была доставлена домой, а потом отправлена на работу в главный офис под присмотр Николая Николаевича и его охраны. Причём на двух машинах, Руслан — впереди, а Михаил Михайлович Исаев — сзади. А в обед…
— Елизавета Сергеевна Романова? Вы обвиняетесь в попытке убийства Зуева Сергея Ивановича, директора конноспортивного комплекса. Вы можете хранить молчание…
Дикий, не укладывающийся ни в какие рамки, страшный сон. Руслан нашёл своего брата с ножом в спине, тем самым, которым я резала лимон… И, именно то, что он не был убит, тоже сыграло против меня. Удар был не сильным, женским. И опухшая после удара в глаз боксёра правая рука тоже не прибавляла мне невиновности. И чашка, из которой я пила чай, нашлась на столе у пострадавшего. Ну и рояль в кустах. Камеры наблюдения показывали, что после моего посещения к Сергею Ивановичу никто не входил…
Я очень быстро поняла, что хиханьки-хаханьки закончились. А то, что мне пришёл капец, осознала по полной, когда была обыскана, допрошена и отмечена ударом в челюсть в ответ на очень уместное замечание: «Поосторожней, пожалуйста». Ремешок и туфли на шпильке были отобраны, серебряная цепочка и браслет тоже, заколка для волос выдрана нещадным образом. Надсмотрщица заставила меня снять лифчик и долго смотрела на мою грудь, прежде чем вернула свитерок. Хорошо, что я напялила джинсы, чтобы спрятать травму колена, в тюрьме удобнее в штанах… И никакого звонка другу. И это всё происходит со мной?
В камере, или как там это называется, воняло нещадно, сразу закружилась голова, и я чуть не упала. Какая-то женщина подхватила меня и посадила на деревянный настил. Нары?
— Привыкай, красотка! Это ещё не самое страшное здесь. Как зовут-то?
Пожилая тётка, спившейся наружности, уставилась своими прозрачными глазами, криво улыбаясь одной стороной лица. Но глаза показались добрыми. Или мне так хотелось?
— Здравствуйте! Лиза меня зовут, а вас?
— Тётка Клава, а можно и жаба Клава. Меня тут все так зовут. — У неё на лице было много наростов, папиллом или бородавок, от чего кожа походила на лягушечью. — Кого грохнула? Или грабанула кого? Рассказывай, тут все свои.
И только сейчас я увидела, свернувшуюся клубочком, фигуру маленькой женщины на нарах напротив. Она повернулась, села, подняла голову. Я обомлела… Глаза, красивые голубые озёра, на пол лица, смотрели сквозь меня, собрав на своём дне всю муку мира, безысходность, готовность к любому повороту событий, даже к смерти. Почему мне так подумалось? Не знаю, но только девушка эта, как Сонечка Мармеладова: внешне, само целомудрие, не омрачённое даже порочным занятием проституцией. А изнутри — казалась настоящей развалиной, пустой консервной банкой, женщиной, растерявшей свои «мармеладовские» устои и виды на жизнь. Причём, она сама это знала, и от этого её положение было ещё более безнадёжным. Голубоглазка уже не надеялась ни на чудо, ни на бога, ни на чёрта. У меня сжалось сердце, собственное эго отступило, уступив место для сочувствия и жалости.
— Только не вздумай её жалеть! — Прикрикнула тётя Клава, как поняла моё состояние. — Она убила двух человек, своего мужа и любовницу. Её должны завтра забрать, на лет пятнадцать. — Заржала тётка.
— Я не убивала, я бы не смогла. Но какое это теперь имеет значение, если его нет. Нет моего Павлика, и никогда уже не будет! — Низкий певучий голос совершенно не шёл хрупкой, миниатюрной женщине, он существовал сам по себе, а на её лице не отразилось ничего, никаких чувств.
— Ага, тут все невинные овечки. Суд разберётся, тебе даже присяжные не помогут.
— Мне всё равно…
— Послушайте, Клава, простите, отчества не знаю. Существует презумпция невиновности, до суда никто не имеет права обвинять человека. А вы, девушка, почему не боретесь за себя? Разве так можно? — Я находилась в этом «заведении» всего несколько часов, дух свободы и справедливости ещё жил во мне.
А жаба Клава покатилась со смеху. Она так хохотала, что ей даже пригрозили через окошко в двери камеры.
— Ой, девки, насмешили. Давно так не смеялась. Одна — само смирение, вторая — факел правды, прям лёд и пламень. Ну-ну, посмотрим, как быстро из вас сделают овечек Долли!
— А вы уже в стаде? — Зря я это сказала.
Толстая тётка довольно прытко подскочила ко мне и нажала на больную коленку, видимо распознав под джинсами повязку. Вот вам и добрая тётечка! Я взвыла, слёзы брызнули, в глазах потемнело. Подлый ход, бить по больному. Хотя о чём это я? В тюрьме?
— Много говоришь, красотка! Да мне стоит только отстучать маляву, и ты в ж… А ещё лучше, в руках нашей старшей надзирательницы, она уж больно любит молоденьких девчонок. Спроси у этой! — И опять заржала.
Да нет, ржёт мой любимый Искандер, а она заквакала за сто лягушек сразу, жаба жабой. Залязгал замок, зашёл мент с дубинкой, оценил обстановку. Уставился на меня немигающим взглядом. Оценивал, раздевая глазами. Он даже облизнулся.
— Что здесь происходит? — За плечами замаячил какой-то офицер и… Гуля, младший лейтенант.
Я вспомнила, что она служит в полиции. Но не в местах, не столь отдалённых, насколько мне было известно.
— Кто Романова? На выход.
Я не могла встать, любое шевеление отдавалось болью во всём теле. Вот зараза! Какая она жаба Клава? В мультике про Лунтика зелёнка добрая, её дети любят. А эта, примазалась! Гадина желтобрюхая!
— Что такое? Вы можете идти? Канарейкина, опять? — полицейский офицер грубо усадил её на нары.
— Гражданин начальник, мамой клянусь, не я. Её сюда такую притарабанили.
Гуля помогла встать, и куда-то меня повела.
— Иди спокойно, ни на что не реагируй. И слушай. Мы тебя вытащим. Что происходит, сами не понимаем, нас явно опережают. Там к тебе рвётся Мишка, завтра я попытаюсь организовать вам встречу. Да не дёргайся ты, просила же, мне нельзя переговорами заниматься, я не из этого ведомства. Ничего не бойся, ничего не подписывай, ничего не требуй. Жди, не высовывайся, не качай права. Это понятно? Не создавай нам лишние трудности. И да! У нас с Мишкой ничего не было, честное слово. Всё. Пройдёмте, гражданочка! — Прикрикнула она и подтолкнула в