Триметиламин. Я четко видел во сне химическую формулу этого вещества, что во всяком случае свидетельствует об огромном напряжении моей памяти, и эта формула была напечатана жирным шрифтом, словно из контекста хотели выделить нечто особенно важное. К чему же подводит меня триметиламин, на что этим способом обращают мое внимание? – К разговору с одним из моих друзей, который уже в течение нескольких лет знает обо всех моих начинаниях, точно так же, как и я о его[89]. В то время он рассказал мне о своих некоторых идеях, связанных с химией сексуальности, и помимо прочего упомянул, что одним из продуктов обмена сексуальных веществ, по его мнению, является триметиламин. Таким образом, это вещество приводит меня к сексуальности – к тому моменту, которому я придаю основное значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма – молодая вдова; если я стараюсь оправдать неуспех ее лечения, то мне, пожалуй, лучше всего сослаться на это обстоятельство, которое ее друзьям хотелось бы изменить. Как все же удивительно составлено это сновидение! Другая женщина, которую мне хотелось бы иметь в сновидении пациенткой вместо Ирмы, тоже молодая вдова.
Я начинаю понимать, почему я так ясно видел в сновидении формулу триметиламина. В этом одном слове соединяется очень много важных моментов: триметиламин – это намек не только на огромное значение сексуальности, но и на одного человека, о чьей поддержке я с удовлетворением думаю, когда чувствую себя одиноким в своих взглядах. Неужели же этот друг, играющий в моей жизни столь важную роль, не будет присутствовать в мыслительной взаимосвязи сновидения? Напротив; он особый знаток воздействий, причиной которых являются патологические явления в носу и его придаточных полостях, и совершил в науке открытие необычайно удивительной взаимосвязи между носовой раковиной и женскими половыми органами. (Три сморщенных образования в горле Ирмы.) Я дал ему возможность исследовать Ирму на предмет того, не связаны ли ее боли в желудке, например, с заболеванием носа. Он сам, однако, страдает гноетечением из носа, что доставляет мне беспокойство, и, по-видимому, на это указывает пиемия, мысль о которой появляется у меня в связи с метастазами в сновидении[90].
Такие инъекции нельзя делать столь легкомысленно. Здесь упрек в легкомыслии бросается непосредственно другу Отто. Мне кажется, что нечто подобное я подумал в тот вечер, когда он словами и взглядом выразил, что он не на моей стороне. Мне подумалось: как легко он поддается влиянию; как он скоропалителен в своих суждениях. Кроме того, вышеупомянутое высказывание снова навевает воспоминание о покойном друге, который так быстро решился сделать себе инъекцию кокаина. Давая ему это средство, я, как уже отмечал, не имел в виду инъекции. Упрекая Отто в легкомысленном обращении с химическими веществами, я замечаю, что снова касаюсь истории с той несчастной Матильдой, в которой такой же упрек можно было бы сделать мне самому. Очевидно, я собираю здесь доказательства своей добросовестности, но вместе с тем и противоположного.
По всей вероятности, и шприц не был чист. Еще один упрек Отто, возникший, однако, по другим основаниям. Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой мне ежедневно приходится делать две инъекции морфия. В настоящее время она живет в сельской местности, и я слышал, что она страдает воспалением вен. Я тотчас подумал о том, что все дело в инфильтрате, возникшем из-за грязного шприца. Я горжусь тем, что за два года ни разу не допустил инфильтрата; однако я всегда беспокоюсь, действительно ли шприц чистый. В этом отношении я добросовестен. От воспаления вен я снова перехожу к моей жене, которая во время беременности страдала тромбозом вен, и в моей памяти всплывают три аналогичные ситуации: моя жена, Ирма и покойная Матильда, идентичность которых, очевидно, дала мне право заменять друг другом во сне этих троих людей.
Итак, я закончил толкование сновидения[91]. Во время этой работы мне трудно было защищаться от всех тех идей, к которым подводило меня сравнение содержания сновидений со скрывавшимися за ними мыслями. Благодаря этому мне открывался и «смысл» сновидения. Я отмечал свои намерения, которые реализуются через сновидение и, видимо, являлись его мотивами. Сновидение исполняет определенные желания, возникшие у меня из-за событий предыдущего вечера (сообщение Отто, написание истории болезни). Вывод из сновидения заключается в том, что я не повинен в сохраняющемся недуге Ирмы и что виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием о неполном излечении Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обернув упрек против него самого. Сновидение освобождает меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя его к другим моментам (сразу целому ряду обоснований). Оно изображает положение вещей именно так, как мне бы того хотелось; следовательно, его содержанием является исполнение желания, его мотивом – желание.
Это является очевидным. Но с точки зрения исполнения желания мне становятся понятными также некоторые детали сновидения. Я мщу Отто не только за то, что он скоропалительно выступил не на моей стороне, приписав ему легкомысленное врачебное вмешательство (инъекцию), но и за плохой ликер, который пахнет сивухой, и я нахожу в сновидении выражение, объединяющее оба упрека: инъекцию пропиленового препарата. Но я все еще не удовлетворен и продолжаю мстить, противопоставляя ему его более надежного конкурента. Видимо, я хочу этим сказать: он мне приятней, чем ты. Но Отто не единственный человек, который должен почувствовать силу моего гнева. Я мщу также своей непослушной пациентке, заменяя ее более разумной и послушной. Я не могу спокойно снести и отказа от моего предложения со стороны доктора M. и в форме прозрачного намека высказываю ему свое мнение, что здесь он ведет себя как невежда («будет дизентерия и т. д.»). Мне кажется даже, что я апеллирую к более знающему человеку (моему другу, который рассказал мне о триметиламине) подобно тому, как от Ирмы я обратился к ее подруге, а от Отто – к Леопольду. Уберите от меня этих людей, замените их тремя другими по моему выбору, и тогда я отделаюсь от упреков, которых я не заслужил!
Безосновательность этих упреков доказывается в сновидении самым красноречивым образом. Боли Ирмы нельзя ставить мне в вину, ибо она сама виновата, не захотев принять моего «решения». Боли Ирмы меня не касаются, ибо они органического происхождения и вообще не поддаются психотерапевтическому лечению. Недуг Ирмы вполне объясняется ее вдовством (триметиламин), и здесь, разумеется, я изменить ничего не могу. Недуг Ирмы был вызван сделанной Отто по неосторожности инъекцией непригодного для этого вещества, чего я бы никогда не сделал. Недуг Ирмы возник из-за инъекции грязным шприцем, как и воспаление вен у моей пожилой дамы, а когда инъекции делались мной, ничего подобного не случалось. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы, предназначенные для того, чтобы меня оправдать, между собой не согласуются и даже исключают друг друга. Вся защитная речь – а ничем другим этот сон и не является – живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что тот вернул ему испорченную кастрюлю. Во-первых, он вернул ее в целости, во‑вторых, когда он брал кастрюлю, она уже была дырявой, а в‑третьих, он вообще не брал у соседа кастрюли. Но тем лучше: если хоть один из этих доводов окажется веским, этого человека следует оправдать.
В сновидении имеются и другие темы, отношение которых к моим попыткам снять с себя ответственность за болезнь Ирмы не столь очевидно: болезнь моей дочери и пациентки с таким же именем, вред кокаина, болезнь моего пациента, путешествующего по Египту, беспокойство о здоровье жены, брата, доктора М., мой собственный телесный недуг, беспокойство об отсутствующем друге, страдающем гноетечением из носа. Но если посмотреть на это внимательно, то все складывается в один-единственный круг мыслей примерно с такой идеей: заботься о здоровье, собственном и чужом, врачебной добросовестности. Мне припоминается неясное, но неприятное ощущение, когда Отто сообщил мне о состоянии здоровья Ирмы. Исходя из круга мыслей, играющих свою роль в сновидении, мне хотелось бы задним числом выразить это мимолетное ощущение. Как будто он мне сказал: «Ты недостаточно серьезно относишься к своим врачебным обязанностям, недобросовестен, не держишь своих обещаний». После этого в моем распоряжении оказались все те мысли, с помощью которых я мог бы доказать, насколько я добросовестен, насколько пекусь о здоровье моих родственников, друзей и пациентов. Как ни странно, среди этого мыслительного материала оказались и неприятные воспоминания, говорящие скорее о справедливости обвинений со стороны моего приятеля Отто, чем о моей правоте. Весь материал, так сказать, беспристрастен, но связь этого более широкого материала, на котором основывается сновидение, с более узкой темой сна, породившей желание оправдать себя в связи с болезнью Ирмы, все-таки очевидна.