Читать интересную книгу Останкинские истории (сборник) - Владимир Орлов

— Ну был.

— Вот! — обрадовалась Дуняша. — И не слушайте его объяснений, отчего он вздумал туда проникнуть. Он наврет. И Совокупеева его замечательная там геройствовала!

— Это плодотворная мысль — связать меня с Совокупеевой, — попытался улыбнуться Шеврикука, но улыбка его вышла сердитой. — Помнится мне, эта замечательная Совокупеева происходит из квартиры на Знаменке, где шляется по ночам Дама-привидение с отрезанной башкой!

— Да! Шляется! Ну и что! — возмутилась Дуняша. — А Совокупеевой или ее подельщикам, проживающим в Землескребе, дом на Покровке мог показать ты.

— Ага, — согласился Шеврикука. — Я их готовил, я с ними и репетировал. А не разумнее ли предположить, что это красавица Дуняша пригласила с неизвестными мне целями на Покровку свою квартирную приятельницу? Кстати, почему бы не привести туда отставную прокуроршу с ее семнадцатью кошками?

— И с двумя котами! — бросила Дуняша.

— И с котами! В штанах. Эффекту вышло бы больше. Богатые гости стонали бы! Хотя японцу понравилась Александрин. Более других привидений. А у японца есть вкус.

— Александрин — самозванка! — воскликнула гневно Дуняша. — А японец твой дурак!

— Прекратите перебранку, — тихо и твердо сказала Гликерия. — Стыдно и бессмысленно.

— Я молчу. Молчу, Гликерия Андреевна, — сейчас же капитулировала Невзора-Дуняша и лукавыми глазами пообещала стать паинькой. — А ты, Шеврикука, не ехидничай и не задирайся.

— Из всего разговора, — сказал Шеврикука, — я могу вывести следующее: Совокупеева действительно для вас самозванка, в сговоре с ней вы не были. Теперь ваше положение представляется вам выгодным, вы его собираетесь укрепить и использовать для… Умолчим для чего… Зачем-то вам показалось необходимым, в частности, товарищество с Совокупеевой, но не вышло, дружбы не получилось. И решено для ваших выгод сделать меня проводником.

— Мы вас не звали, — сказала Гликерия. — Вы пришли сами.

— Не звали, — согласился Шеврикука. — Но имели в виду.

— Ох, Шеврикука, то, что ты фантазер, известно всем. А ты еще и много о себе понимаешь! Тоже мне проводник! Иван Сусанин! Дерсу Узала!

— Дуняша! Прекрати! — возмутилась Гликерия. — И вытри сок на подбородке. Как ребенок! Но в том, что вы, Шеврикука, преувеличиваете свое значение, она права. Да, я о вас помнила, но из этого не следует, будто я решилась попросить вас об одолжении.

— Это так, — сказал Шеврикука. — Вы и никого не попросите о каком-либо одолжении. Но вот я появился, и некая боковая мысль обо мне, как о подсобном средстве, вроде весла, или половой щетки, или уздечки, у вас, несомненно, промелькнула.

— Промелькнула, — кивнула Гликерия. — Но теперь улетела. И видимо, навсегда.

— Другая щетка найдется, — успокоил ее Шеврикука.

— Найдется, — сухо подтвердила Гликерия. — Но это уже будет и не щетка, и не весло, и не уздечка.

— Хорошо бы не веер, — не удержался Шеврикука. — Недавно явление веера вызвало у меня мысли о провинциализме и зряшном желании выглядеть богато.

— Вас дурно воспитывали, — сказала Гликерия.

Губы Гликерии сжались. Она рассердилась, резко крутанув стул, вернулась к клавишам фортепьяно, и не вылупившиеся птенцы стали дергаться, биться в камерах несокрушимой скорлупы. Шеврикуку должны были бы выгнать, но его не гнали. Ему бы встать и уйти, но он не вставал. «Веер, веер! — пришло в голову Шеврикуке. — А сам повязывал бархатный бант!»

— Этак вы пальцы повредите, — сказал Шеврикука. — Или лак с ногтей сковырнете. Вам бы сейчас что-нибудь нежное… тиходостигаемое… Шопен… Дебюсси…

— Шопен! Дебюсси! — Гликерия была само презрение. — Вы, Шеврикука, — музыковед?

Кресло Шеврикуки тут же подскочило, листы нот посыпались на пол, зазвенело стекло не выявленной по ненадобности гостиной люстры, ойкнула Дуняша и поглядела вниз: не расползлась ли у ее ног трещина. Но трясти перестало. Однако гулы и содрогания, пусть вдали и в глубине, продолжались.

— От всего этого внутри что-нибудь лопнет или оборвется, — сказала Дуняша. — А еще хуже — возьмут и отменят маскарад в Оранжерее!

— Маскарад? — удивился Шеврикука. — Это когда еще выпадет снег и когда откроют елочные базары! Да и не было случая, чтобы отменяли маскарады.

— Знал бы ты, что у нас тут кошеварится! — всплеснула руками Дуняша.

— Слышал, — сказал Шеврикука. — Переполох. Пожар в бане. Роение умов. Рвутся с цепей. Ожили и полезли из каждой щели. И будто бы началось с красавиц из Апартаментов. Кто ожил и кто полез? И при чем красавицы?

— Не по поводу ли переполоха вас и привела к нам ваша любознательность? — поинтересовалась Гликерия.

— Что ж, и линии спины у вас, Гликерия Андреевна, по-прежнему изящны и прямы, — заметил Шеврикука, — и сидите вы хорошо, а шея и затылок ваши радуют глаз.

Но и теперь Гликерия не соизволила повернуться к Шеврикуке.

— Да, и по поводу переполоха, — сказал Шеврикука. — Но узнал я о нем полчаса назад. Вам-то, по-моему, надо лишь радоваться. Я возрадовался. Вот, думаю, пойдет потеха!

— У вас своя потеха, у нас — своя, — жестко сказала Гликерия и опустила пальцы на клавиши. И возникла музыка уже неспешная, и будто бы холодная вода струилась по камням, и лишь изредка пугливые рыбины взблескивали в ней, и тихо вздрагивали вверху листья темно-мрачных деревьев.

— Для него потеха! Для него все потеха! — Громкая, возбужденная Дуняша надвигалась на Шеврикуку, и он был уже готов к тому, что эта сумасбродная барышня влепит ему сейчас затрещину, или вцепится в него когтями, или произведет какую-либо еще экзекуцию, Дуняшина ладонь захватила ухо Шеврикуки, но ухо не оторвала, лишь потрепала наставительно, а Шеврикука получил сигнал: «Помолчи! Не приставай к Гликерии. Не раздражай ее! Пусть себе играет…» В воздух Дуняша произнесла еще несколько громкокипящих слов, должных подтвердить ее возмущение недостойным посетителем. Затем она, скинув кроссовки, уселась на пол, а большие крестьянские ступни свои, вытолкав руку Шеврикуки, разместила на подлокотнике кресла. Ступни ее были чистые, опрятные, недавно отпаренные. Доверие оказывалось Шеврикуке, с возможным разрешением погладить или пощекотать жесткие пятки. Позже Шеврикука гладил и щекотал. Но не часто и лениво. В руке у Дуняши опять оказалась астраханская груша. Гликерия, похоже, импровизировала, забыв обо всем. И вышло так, что Шеврикука с Дуняшей сидели и как бы шушукались. Доверительное это шушуканье и музыкальное забытье Гликерии не могло растрогать Шеврикуку и уж тем более ввести его в заблуждение. Шеврикука догадывался, чего от него хотят и отчего позволяют откровенничать (Дуняша — себе, а госпожа у фортепьяно — Дуняше). Но, скорее всего, обе они еще и не знали толком, чего хотят истинно и какую поклажу стоит взваливать на спину ему, Шеврикуке. Догадывался он и о степени или дозе откровенностей. И все же кое-какие сведения ему доставались.

24

Шевеление шло давно. Не первый, естественно, год. Ворчали, скрипели, дулись, шастали с транспарантами и кистенями. Но все происходило в недрах и касалось положений внутренних. Интриговали из-за масок, рож и ролей на ежезимних маскарадах в Оранжерее. И не одни лишь дамы. Боролись (это уже при либеральных послаблениях) за укорот рабочих сроков общедоступных привидений и призраков. Требовали премий и ценных подарков за вредные дежурства в пострассветные часы. Да мало ли к чему стремились, объявляя порой в пылу борьбы и голодовки. Бузотерила и голодала, помнил Шеврикука, и Дуняша, что вызвало непонимание ее организма, он-то и наложил запрет на ее социальные диеты. Либеральными же послаблениями было дозволено привидениям свободное (но в соответствиях с распорядком дня и исключительно в досужие часы) посещение людей. И вроде бы поленья не горели, и в котле не бурлило. Нечему и не от чего было бурлить. Находились, правда, типы, готовые все крушить. «Почему мы хуже других! — орали они вполголоса. — Почему мы обделены и остужены!» «На нас нет спроса, — отвечали им разумные головы. — Не то столетие. Нас и так держат из сострадания к исторической традиции. Мы живем на подачки. Сидите тихо. Знайте место. Вздыхайте, стоните, обгладывайте собственные претензии. Не буяньте. А то возьмут и всех нас снимут с довольствия!» И не буянили. Шевелились, бурчали, но не буянили.

И вдруг — спрос! Людское столпотворение на Покровке! Фотографии в газетах! Публицистика! Красные буквы в рост бульдога на боках троллейбусов, трамваев, молочных цистерн: «Хотите жить с привидением? Звоните по телефону…» Тут и у умного откроется рот и потечет слюна. А много ли у нас умных-то? Вот и началось всполошение. Вековые амбиции. Восстановить справедливость! Фундаментальный спор «Кто кому является видением: мы им или они нам?», вечно тлевший, воспламенился и задымил. Были вскинуты вверх сравнительные таблицы тонкостей душевной организации «их» и «нас», и стало очевидно, у кого что и насколько тоньше. Естественно, «у нас». «Долой оккупацию суверенных судеб!» — сейчас же прозвучало требование. И все внутренние интриги, амбиции, свары, страсти были выплеснуты из недр вовне, и незамедлительно обнаружилось, что там-то и следует искать причины всех бед, подлостей и недоумений. Но этим, «внешним», временно суетящимся на Земле, что было до всполошения привидений и призраков? Они его и не ощутили…