Читать интересную книгу Останкинские истории (сборник) - Владимир Орлов

— Цепи рвут! — остановилась следитель Староханова. — О! Слышишь! Цепи грызут! Стучат зубилами! С цепей сорваться хотят! А во снах пребывали смирно. С этих, с этих, апартаментских, все началось! Кабы не вышло роение улья. Сами себя изгрызут, искусают, изжалят!

В подземном гудении слышались звуки разнородные и даже разномузыкальные, среди прочих — и металлические, но выделить из них звяканье или скрежет цепей, удары зубила Шеврикука не мог. Многое здесь знать, видеть или различать ему было не дано. А иное знание вышло бы и погибельным.

— Не хочешь порешить — не ходи! — донеслось до него сзади. Слова Лыжной Мази были сухие, злые: — Сам сгоришь с ними!

— С кем — с ними? — обернулся Шеврикука.

— С нею! С нею!

— Проваливай, бабка! И лучше ходи с насморком, чихай и втирай в ноздри лапландскую мазь, осьмой нумер! Дольше протянешь!

Следитель Староханова, на этот раз не хныча, не юродствуя, не лебезя, не совершая перелетов через плошки с горящим спиртом, сдержанно поклонилась Шеврикуке и шагнула в черноту.

А Шеврикука стоял уже в Апартаментах. Опять трясло и содрогалось. Не дожидаясь явления Чудовища (но было ли оно?), Шеврикука быстро повесил на гвоздь, вбитый в воздух, сушеную воронью лапу с алюминиевым ромбом и номером «324» и, к удивлению своему, сразу же услышал, пусть и не слишком приветливое:

— Входите!

Вошел.

Вблизи Гликерии снова находилась Невзора-Дуняша. Она же Прилепа. Она же Копоть. Голова ее была при теле.

— Наш бывший обожатель явился! — свидетельствовала Дуняша, поднося ко рту сочную плоть астраханской груши. — Я вам обещала, Гликерия Андреевна? Но вы и сами знали. При своей любознательности он мог ринуться сюда и раньше.

— А прежде, недели три назад или даже месяц назад, — Гликерия обращалась к Дуняше, но взглядывала и на Шеврикуку, — он полагал, что посетил нас в последний раз. Ну в предпоследний… Мог забежать еще по одному делу… мелкому, частному. И вот он опять перед нами. Его стоило бы гнать сразу. Но пусть немного посидит. Если, конечно, пожелает. Теперь, при новых обстоятельствах, он, пожалуй, будет нам полезен.

— Он может оказаться вам полезен, — уточнил Шеврикука.

— Не суть важно, — сказала Гликерия. — Садись, Шеврикука.

Шеврикука сел.

Невзора-Дуняша, с грушей в руке, со смаком слизывая сок южного плода с пальцев, с ладони и с самой груши, отправилась к Гликерии и стала что-то доверительно шептать ей, посетителя при этом явно не имея в виду. У Шеврикуки было время оглядеть Гликерию с Дуняшей и уголок Апартамента № 324, в который его сегодня допустили. В прошлый раз Гликерия принимала его в будуаре, Невзора-Дуняша перед завтраком убирала тогда ее голову. Нынче Гликерия, надо полагать, уже позавтракала и теперь сидела на вращающемся стуле у фортепьяно и музицировала. А стало быть, Шеврикуке дозволили войти в гостиную. Сам Шеврикука утопал в мягком кресле, обтянутом светлым штофом. Впрочем, помещение, где находились он и две дамы, было лишь частью гостиной. Если бы возникла нужда, если бы званые гости потекли, отужинав или отобедав, из столовой сюда для приятных и умных бесед, домашнего концерта, чтения стихов из альбома, игры в бридж и прочих удовольствий салона с кофием и ликерами, то сразу бы гостиная возобновилась целиком, со всеми углами, со всеми окнами и со всей мебелью. Но теперь такой нужды не было, и Шеврикука видел перед собой две стены, не в полную их длину, фортепьяно, четыре кресла, канапе и два столика. Тесно, впрочем, не было. Содрогания и гулы не прекращались, но происходили они будто бы не в Останкине, а в Крылатском. Апартаментам было предписано соблюдение тишины, спокойствия и комфорта. Возможность лишних и посторонних звуков и колебаний предусматривалась, а потому были приготовлены средства охранительного противодействия. На первый взгляд две дамы (барышни, сударыни, донны, синьоры, мадемуазели или — хозяйка салона и ее камеристка, госпожа и служанка, Шеврикука в мыслях и вслух мог называть их как угодно) были одеты несколько легкомысленно для салона и, уж конечно, для музыкальных занятий, даже если на подставке были разложены сейчас ноты «Балета невылупившихся птенцов». Но их оправдывало нынешнее лето. Москвичей не раздражали шорты. И Гликерия сидела у фортепьяно в шортах, в синей блузке с тонкими бретельками, открывающей плечи, и босая. Невзора-Дуняша была в белой майке, теперь — с ниагарским водопадом меж грудей и в коротких пестрых брючках-леггенсах, в Москве называемых лосинами. Крупные ступни свои она пожалела и надела кроссовки. Опять же по причине жары, как и многие их землячки, Гликерия и Дуняша были теперь бронзовотелы и вполне соответствовали мнению иностранных наблюдателей о цветущем виде московских привидений. И не Шеврикуке было дело судить, уместны или не уместны в гостиной вблизи фортепьяно и «Балета невылупившихся птенцов» шорты, леггенсы и топ-блузки. Но у тех, кто был в соседних Апартаментах, кто был в номерах других сотен и уж тем более у тех, из-за чьих усилий, мук и страстей в Доме Привидений гудело и содрогалось, они могли вызвать раздражение, а то и злобу. Не исключено, что Гликерия, а за ней и Дуняша, прикидывая поутру, во что одеться, имели в виду это раздражение и злобу. Переполох шел третий день. Им же, мол, на все наплевать. А Шеврикука чувствовал: Гликерия с Дуняшей — в воодушевлении, готовы к подвигам, но и нервничают.

— Поводом к появлению у нас, Шеврикука, вы могли держать интерес к судьбе двух вещиц, — Гликерия ударила пальцем по клавише.

— Ну хотя бы, — сказал Шеврикука.

— Можете не беспокоиться. Они не утеряны и в хорошем виде.

И Гликерия соизволила повернуться лицом к Шеврикуке, подняла левую руку, на пальце ее Шеврикука увидел перстень, уже предъявленный публике в нижних палатах дома Тутомлиных и золотым ударом чуть было не сжегший там паутинью нить, державшую Шеврикуку. Монету Пэрста-Капсулы вправили в перстень. А фибулу?

— А вторая вещица с лошадиной мордой, — сообщила Гликерия, — подошла к поясу. Через день приходится надевать костюм для верховой езды.

— Этот перстень — и шорты? — все же не удержался Шеврикука.

Он чуть было не развил свои сомнения: сочетается ли свежее изделие ювелиров со спортивной одеждой, чуть было не поинтересовался, нужда или блажь заставила Гликерию гулять под сводами с веером в руке. Но мысль о суверенности причуд и прихотей Гликерии остановила его. Он разглядел левую бровь Гликерии. Она была рассечена и совсем еще не зажила. И ведь на Покровке текла по щеке Гликерии кровь. Конечно, ко скольким странностям приходилось привыкать. И все же, и все же… На плечах, руках, лицах Дуняши и Гликерии Шеврикука видел следы противостояния на Покровке, для других уже исчезнувшие, они его не трогали, а вот рассеченная бровь озадачивала… Ну ладно. Вглядываться в лицо Гликерии Шеврикука себе запретил, полагая, что на это есть причины. Серые глаза Гликерии были надменно-враждебные, и это Шеврикуку устраивало. При этом он, Шеврикука, был перед ней и его перед ней не было. В глазах Гликерии появилось знакомое Шеврикуке свечение, обещавшее игру молний, движение вихрей, ухарскую езду по вертикальной стене. Гликерия нечто обдумывала. Она, видимо, пришла к решению, а теперь в голове ее возникали подробности затеи с мелкими распутьями, выбрать единственную линию она, наверное, по обыкновению, сразу не могла, готова была нестись по всем тропам, и если он, Шеврикука, признавался сейчас Гликерией реальностью, то только для того, чтобы эту реальность с пользой поместить в свою затею. «Ага, а этот пригодится мне для…» «Пригожусь, как же, пригожусь, — думал Шеврикука. — Но и вы мне пригодитесь…»

— По-моему, вы рискуете, — сказал Шеврикука, имея в виду перстень и улучшенный пояс для верховой езды. — Вам не кажется?

— А вам досадно? — спросила Гликерия. — Или боязно, за себя, естественно? Или вам жалко?

— Мне не боязно и не жалко, — сказал Шеврикука. — И риск я держал в соображении совсем иной.

— Я поняла, — сказала Гликерия. — Кстати, если вам нужны ваши вещицы, то пожалуйста…

— Нет, пока они мне не нужны, — сказал Шеврикука. — Может быть, и вовсе не понадобятся. Может быть, они и никому не понадобятся. В том числе и вам.

— Вот как?

— Не исключено, — сказал Шеврикука.

Невзора-Дуняша взяла новую грушу.

— Он у нас будет проводником, Гликерия Андреевна, — объяснила Дуняша. — Из него выйдет проводник.

— Дуняша, я не просила тебя… — нахмурилась Гликерия.

— Гликерия Андреевна, он ведь долго будет церемониться и делать вид, что ни о чем не знает, — сказала Дуняша. — А я уверена, что такой любознательный и проныра не мог не быть на Покровке.

— Проныра? — спросил Шеврикука. — Или пройдоха?

— И проныра! И пройдоха! Ведь был там?

— Ну был.