2097
См. выше, §41, и Zöckler, l. с, р. 45 ff., 156, 325. Несомненно, что Иероним после этого сна, примерно в 374 г., на пятнадцать лет почти полностью прекратил и даже ненавидел изучение классики (см. предисловие к его комментарию на Галатов, написанному в 388 г.: Opera, tom. vii, 486, ed. Vallarsi), но позже в Вифлееме он учил монахов in grammaticis et hurnanioribus (Rufinus, Apol. ii, 8) и вставлял цитаты из классиков в свои более поздние произведения, в основном как воспоминания о своем прежнем чтении («quasi antiqui per nebulam somnii recordamur», как он говорит в упомянутом выше предисловии) и с явным намерением подчинить светскую литературу служению Библии (см. его Epistola xxi ad Damasum, cap. 13). И Иероним, и Руфин оба позволяли себе увлекаться и делать преувеличенные заявления в ущерб истине.
2098
Ер. 84 ad Pammach. et Ocean., с. 3 (tom. i, 524, ed. Vallarsi): «Veni rursum Jerosolymam et Bethlehem. Quo labore, quo pretio Baraninam nocturnum babui praeceptorem! Timebat enim Judaeos, et mihi alterum exhibebat Nicodemum».
2099
Так пишет Руфин, со ссылкой на Мк. 15:7. См. Rufinus, Apol. или Invect., ii, 12, и ответ Иеронима на эту хулу в Apol. adv. libros Ruf., 1. i, с. 13 (tom. ii, 469).
2100
B предисловии к его комментарию на Послание к галатам: «Отпет sermonis elegantiam et Latini eloquii venustatem stridor Hebraicae lectionis sordidavit». Но это следует понимать cum grano salis.
2101
B то время еврейские слова писались без огласовки или других диакритических значков, что было доказано, в опровержение Буксторфа, Капеллом, Морином и Клериком, а среди современных знатоков Востока — в особенности Гупфельдом (Hupfeld, Studien und Kritiken, 1830, p. 549 ff.). См. также Zöckler, l. с, p. 345 f.
2102
Apol. adv. Ruf., lib. iii, с. 6 (tom. ii, 537). Хотя его претензию на звание философа можно поставить под вопрос. В том же месте он называет «папу» Епифания πεντάγλωττος, человеком пяти языков, потому что, помимо трех основных, он понимал также сирийский и египетский, то есть коптский. Но Епифаний знал языки намного хуже, чем Иероним. Августин считал Иеронима самым ученым из смертных. «Quod Hieronymus nescivit, — говорил он, — nullus mortalium unquam scivit». См. также процитированные в §41 полные энтузиазма восхваления Эразма, который ставил Иеронима намного выше остальных отцов церкви. Лютер же признавал его ученость, но не выносил его монашеского духа, поэтому судил о нем грубо и несправедливо. См. M. Lutheri Colloquia, ed. H. Bindseil, 1863, tom. iii, 135, 149, 193; ii, 340, 349, 357.
2103
Между γυμναστικώς scribere и δογματοκώς scribere. Ep. 48 ad Pammachium pro libris contra Jovinianum, cap. 13.
2104
Издание Vallarsi, Verona, 1734 - '42, и с улучшениями — Venet., 1766 - '72, намного полнее и точнее, чем бенедиктинское или сен–мавровское издание Martianay и Pouget, 5 vols., 1706, хотя последнее намного превзошло более древние издания Эразма и Мариана Виктория. Издание Migne, Paris (Petit‑Montrouge), 1845 - '46, также в 11 томах (tom, xxii‑xxx, Patrologia Lat.), несмотря на похвальбу в заглавии, является лишь некритическим репринтом издания Валларси, с несущественными изменениями в порядке расположения; Vitae Hieronymi и Testimonia de Hieronymo перенесены из одиннадцатого тома в первый, что удобнее. Валларси, пресвитеру из Вероны, помогали в его труде Сципион Маффей и другие. Я в основном использовал это издание, особенно послания.
2105
Словом Vulgata, sc. editio, κοινή έκδοσις, то есть принятым текстом Библии, обычно называлась Септуагинта, а также латинская Итала (часто в этом значении его используют Иероним и Августин); но иногда это слово указывало на вульгарный, испорченный текст, отличный от оригинала. На Тридентском соборе использование термина было санкционировано в почетном смысле по отношению к переводу Библии Иеронима. По тому же праву перевод Лютера можно назвать немецкой, а перевод короля Иакова — английской Вульгатой.
2106
Сейчас это признают практически все. Мы приведем несколько наиболее весомых свидетельств. Лютер, который испытывал настоящее отвращение к Иерониму, фанатически защищавшему монашество, все‑таки воздал ему должное за бесценную помощь, полученную от Вульгаты в его похожем труде, и сказал: «Святой Иероним лично сделал больше как переводчик, чем может сделать какой‑либо его подражатель». Zöckler, /. с, р. 183, полагает: «Вульгата, без сомнения, — это самое важное и самое заслуженное достижение нашего автора, самый зрелый плод его усердных занятий не только в области еврейского, в котором он оставляет всех остальных церковных авторов древности далеко позади, но и в области греческого, и в библейском критицизме, и в экзегетике вообще, где он превосходит всех, даже величайших западных отцов церкви». О. F. Frit zsche (в Herzog, Encykl., vol. xvii, p. 435): «Суровые суждения о переводе Иеронима со временем смягчились и даже достигли противоположной крайности: считалось, что он был свободен от ошибок благодаря наставлениям Святого Духа. Конечно, мы не можем так считать, ибо недостатков явно много, и недостатков разнообразных. Но критикам следует признать, что Иероним оказал действительно важную услугу своему веку; он первым дал Западу Ветхий Завет, а в какой‑то степени и Новый, причем в чистой форме; он положил конец путанице библейских текстов и, как переводчик, придал им совокупно истинный смысл. Он целенаправленно старается быть interpres, а не paraphrastes, но, с учетом большой разницы между еврейским и латинским языком, ему угрожала опасность слишком буквального перевода. Этой опасности он в целом избежал, и в определенной степени ему удалось удержаться посередине между слишком большой точностью и слишком большой свободой перевода, так что его слог, местами все‑таки грешащий еврейским буквализмом, не мешает, а, скорее, благоприятствует пониманию читателей его времени. Но следует сказать, что Иероним все же мог бы справиться со своей задачей и лучше. Его не сдерживали почтение и осторожность; чтобы избежать неточностей учения, он как можно ближе придерживался исходного текста, особенно в Новом Завете. Иногда он оставляет неверный перевод, если тот кажется безвредным (quod non nocebat, mutare noluimus), и, вероятно, предпочитает во фразеологии популярные выражения, поэтому стиль его не единообразен. Наконец, он не всегда оставлял себе время подумать, но работал быстро. Это особенно касается апокрифов, которые он ценил очень мало. Некоторые части он вообще не трогал, другие перевел или переложил очень поспешно». См. также мнение английского ученого Уэсткотта (В. F. Westcott, в W. Smith, Dictionary of the Bible, vol. iii, pp. 1696, 1714 f.):
«Хотя грубость латинского оригинала и поспешность переложения его Иеронимом очевидны, вряд ли можно отрицать, что Вульгата — не только самый уважаемый, но и самый драгоценный памятник латинского христианства. Десять веков Вульгата хранила в Западной Европе текст Священного Писания гораздо более чистый, чем распространенный в Византийской церкви, а при возрождении греческой учености привела к пересмотру более позднего греческого текста, следовавшему тем же путем, что и Бентли, и убедившему лучших библейских критиков в чрезвычайной важности совпадения древних греческих и латинских авторитетов».
2107
Иероним говорит об Итале: «Tot sunt exemplaria раепе quot Codices» и часто жалуется на «varietas» и «vitiositas» Codices Latini, в которых он обвиняет отчасти изначальных переводчиков, отчасти высокомерных редакторов, отчасти небрежных переписчиков. См. особенно его Praefat. in Evang. ad Damasum.
2108
Оба варианта продолжали использоваться, один как Psalterium Romanum, другой как Psalterium Gallicanum, подобно двум английским переводам Псалтири в богослужении англиканской церкви.
2109
Falsarius, sacrilegus, et corruptor Scripturae.
2110
Августин боялся, что из‑за замены Септуагинты, которую он считал санкционированной апостолами и богодухновенной, возникнет раскол между Греческой и Латинской церковью, но позже согласился, хотя бы отчасти, с правильным взглядом Иеронима и в «Отречениях» опроверг несколько неверных переводов из своих предыдущих трудов. Уэсткотт в ученой статье о Вульгате (в Smith, Dictionary of the Bible, iii, 702) делает такое замечание: «Один из самых трогательных примеров кротости — это уступчивость молодого Августина, который в полном подчинении склоняется перед презрительными и нетерпеливыми упреками со стороны опытного ученого».
2111
Но не для готского перевода, который древнее перевода Иеронима, и не для славянского перевода Кирилла и Мефодия.
2112
Ее давно упрекал в этом еще Ле Клерк в своих Quaestiones Hieronymianae, 1719.