и надтреснуто:
— То есть ты действительно полагаешь, что речь идет о всего-навсего очередном «опыте», Келеборн?
Владыка смотрел на собеседника с привычным уже снисходительным сожалением.
— Зная Сарумана, трудно предполагать что-либо другое. Неужели ты в самом деле веришь в то, что мальчишка может выжить? Вернее, так: неужели ты в самом деле веришь в то, что Саруману это надо?
— То есть, по-твоему, он всего-навсего воспользовался удобным случаем, чтобы на практике проверить одну из своих бредовых идей?
Келеборн печально улыбался уголком губ.
— А по-твоему — нет? О, Митрандир, насколько все же трогательна и наивна (чуть было не сказал — неуместна) твоя вера в людей… Не знаю уж, что это за очередной нелепый кунштюк с переливанием крови, и чем он грозит обернуться для нас в будущем, ясно одно: орчоныш подвернулся очень удачно, чтобы вновь стать жертвой очередного бесчеловечного опыта и позволить своему наставнику над собой надругаться, прежде чем окончательно этот мир покинуть…
Гэндальф по-прежнему не поднимал глаз. Слушал, как поскрипывает за забором сосна — негромко и сонно, точно в легкой полудреме.
— А если бы на месте Гэджа оказался… ну, допустим, Эллоир? Или Линдол? И подобное, гм… сомнительное деяние представлялось бы единственным способом его спасти и сохранить ему жизнь? Или в таком случае подобный «вопиющий опыт» уже не показался бы тебе столь бесчеловечным и «вопиющим»?
Келеборн поморщился.
— Не передергивай, Митрандир. Ты пытаешься перейти от общего к частному. Но вряд ли стоит ставить на одну чашу весов жизнь бессмертного эльфа и… — Он запнулся.
— И жизнь какого-то паршивого орка?
— Я этого не говорил.
— Но хотел сказать, уж не отпирайся.
Келеборн вздернул подбородок.
— Гэндальф! Ты хочешь меня оскорбить? Ничего подобного я не имел в виду. Просто, видишь ли, с точки зрения эльфа…
— Ты когда-нибудь пробовал судить не с точки зрения эльфа, Келеборн? — перебил волшебник.
— Вижу, — с прохладцей заметил эльф, — ты начинаешь считать мою точку зрения недостаточно беспристрастной и здравомыслящей?
Гэндальф наконец-то отлип взглядом от линий на ладонях. Поднял голову и в упор посмотрел на Владыку.
— Я начинаю считать — уж извини — что другие точки зрения, отличные от твоей, для тебя не только несущественны, но зачастую и вовсе не существуют.
Бледный лик Келеборна одеревенел, и покровительственно-понимающая усмешка медленно сползла с него, будто старое пробитое забрало. Эльф стоял, остолбенев, вскинув руку к щеке, точно получив внезапную пощёчину — или с трудом заставляя себя верить в услышанное.
— Ты, кажется, не в себе, Митрандир. Я не хочу с тобой спорить.
— Почему же? В спорах рождается истина, — с горечью напомнил маг. — Будь она неладна…
— Я не хочу с тобой спорить, — сухо пояснил эльф, — лишь потому, что, в отличие от тебя, все-таки склонен ценить нашу давнюю дружбу, в последнее время с каждым днем подвергающуюся все более серьезным испытаниям. Хотя, конечно, никто не запрещает тебе иметь и собственное мнение на этот счёт, отличное от моих скудных, узких и старомодных воззрений.
Гэндальф первым опустил взгляд.
— Хорошо. Давай забудем этот разговор. Я, знаешь ли, не хочу Сарумана оправдывать, но и осуждать тоже, прости, не стану. Гэдж для него — больше, чем просто ученик и объект странного «изыскания», я, увы, все-таки верю в это, как ни трудно тебе такое принять. И… ещё одно.
— Что?
— Не нужно заставлять меня делать выбор между дружбой и убеждениями, Келеборн. А то ведь я, чего доброго, могу выбрать и убеждения.
— Иного от тебя всегда было трудно ожидать, Серый. — Келеборн помолчал, точно пытаясь решить для себя, стоит ли продолжать неприятные, да и бессмысленные, по сути, препирательства. Сдержанно вздохнул, видимо, все же полагая разумным на этот раз уступить. — Ну ладно, забудем… и пусть это останется между нами. Все мы сегодня устали и взвинчены, и не всегда можем отдавать себе отчет в собственных словах, мыслях и чувствах. Обещаю не держать на тебя обиды… Хотя, — добавил он с примирительным полушутливо-полусерьезным негодованием, — иногда твоё необъяснимое упрямство способно вывести из себя даже замшелый пень. Впрочем, не сомневаюсь, что рано или поздно твой здравый смысл все-таки возьмёт верх над всеми причудами, и наши досадные разногласия сменятся полезным для нас всех пониманием и надежным товариществом.
— Что ж, добре. Я тоже не хочу в этом сомневаться, — чуть помедлив, произнес Гэндальф. Сосна за забором вновь проснулась и отрывисто, громко скрипнула, точно пытаясь поставить последнюю точку в разговоре…
Из темноты бесшумно выступил эльф в сером одеянии — Эллоир, — что-то негромко произнес, обращаясь к Владыке. Келеборн коротко кивнул.
— Уже? Ну, хорошо. Найди Гвиниона. Через час дружина должна быть готова к переправе. Из Лориэна вышли несколько «лебедей», — пояснил он Гэндальфу, — и нам лучше не медлить. Постараемся переправиться через Андуин на рассвете, пока над рекой стоит туман. Можешь спуститься на берег, к Ивовой заводи, если хочешь проститься.
— Хорошо. Я непременно приду, — сказал волшебник. И надолго умолк — слов у него больше не имелось, да ему и не хотелось сейчас ни о чем говорить. Ни с кем бы то ни было: ни с эльфами, ни с Келеборном, ни даже с самим собой.
***
Рассвет — там, за лесом — медленно разгорался. Саруман стоял возле окна, наблюдая за тем, как проступает из предутренних сумерек, точно нежный акварельный рисунок, новый день, как светлеет на востоке небо, как за изгородью медленно, точно появляясь из мутной воды, обозначаются верхушки окружающих Росгобел сосен…
По-прежнему горели свечи — вернее, огрызки свечей, пятная кляксами света побуревший кинжал. Гарх дремал на печной полке, иногда вздрагивая во сне. Белый маг откинул край занавески, чтобы взглянуть на мальчишку: Гэдж лежал на спине, из подмышки его торчала дренажная трубка, рука у локтя была перебинтована чистой тряпицей. Все «рукодействия» были закончены меньше получаса назад — и порой магу начинало казаться, что дыхание орка выровнялось, и из него исчезла тревожная клокочущая нотка, что кожа мальчишки уже не такая прозрачно-серая, как раньше, что он не в глубоком беспамятстве — просто спит…
«Кровь Эстора по каким-то причинам не подошла Брану, оказалась несовместимой… И поэтому он умер».
Что, если Саруман ошибся в предположениях? Что, если «проверка», проведённая там, в Крепости, была основана на ложных предпосылках и оказалась в корне неверной? Что, если соваться в тайны крови и человеческого естества изначально было слишком глупой и самонадеянной затеей, и постичь их не дано ни ограниченному человеческому уму, ни дерзкому и пытливому — порой даже чересчур пытливому! — разумению волшебника?
Белый маг держал в руках тонкий