сочтёт это оскорблением. Но довольно болтовни, время не терпит. — Белый маг закатал рукав, решительно резанул ланцетом жилу на левой руке, ввёл в вену острый кончик пера. Осторожно разжал стиснутые пальцы: алая струйка побежала по прозрачному стержню в бычий пузырь, скользнула на дно, закрутилась змейкой, будто устраиваясь поудобнее…
Бесшумно откинулась занавесь, вошёл эльф с белой повязкой на рукаве — помощник лекаря — и небольшим ларцом, в котором что-то металлически позвякивало. Поклонился Белому магу.
— Здесь ткани, корпия и инструмент. Эймендил прислал меня передать.
— Хорошо, — бросил Саруман через плечо. — Поставь на стол. А ещё лучше — не сочти за труд, достань ланцет и трубки и положи в плошку с кипятком.
— Как скажешь, Курунир. — Эльф щёлкнул замочком ларца, ловко опустил в кипящую воду ланцет, тонкие серебряные трубки и длинные металлические щипцы. На секунду остановился, подозрительно косясь на мага и странное приспособление в его руках. Саруман перехватил его взгляд.
— Что-то ещё? — спросил он резко. Он старался держаться к посланнику спиной, но, видимо, скрыть от острого эльфийского взора закатанный рукав, струйку крови на коже и сомнительного предназначения пузырь с алой жидкостью ему все-таки не особенно удалось.
— Нет, Курунир, — эльф, стушевавшись, отвёл глаза. Вновь коротко поклонился, бесшумно повернулся на пятках и вышел — так поспешно и без оглядки, точно опасался стать соучастником гнусного преступления.
***
Рассвет близился. Небо на востоке посветлело, но лес за изгородью шумел недобро, зловеще; суровые молчаливые сосны стояли, точно стражи в одинаковом зелёном облачении, и под пологом их высоких крон клубилась серая предрассветная мгла.
— Лес сегодня неспокоен, — вполголоса заметил Келеборн. — Слышишь?
— Но Завеса, по крайней мере, восстановлена. В том числе и моими стараниями — не в последнюю очередь, — скромно отозвался Гэндальф. Он только что вернулся из Змеиной лощины, где напару с Радагастом воссоздавал сеть защитных заклятий, и, сидя на колоде для колки дров, теперь внимательно разглядывал ладони: кончики его пальцев ещё слегка пощипывало от «остаточных чар», словно их кололи невидимые иголки. — Так что, полагаю, нападения в ближайшее время ожидать не придётся.
— Это радует, — со вздохом заметил Келеборн. — Мне хотелось бы быть спокойным за Росгобел — по крайней мере, сейчас… На рассвете я с дружиной возвращаюсь в Лориэн.
— Вот как?
— Да. Галадриэль прислала сообщение с голубем: Элронд со свитой сегодня прибывает в Карас-Галадхэн, и его визит требует моего непосредственного присутствия. А на этом берегу, полагаю, ситуация вряд ли изменится в ближайшие дни. В Росгобеле во всяком случае останется десятка Линдола. — Келеборн по-прежнему смотрел в лес. Рассеянно поглаживал медальон, висевший на груди и хранивший в себе воссоединенный «сит-эстель». — Хеледир погиб, тебе об этом известно? — спросил он отрывисто. — Его замучили в плену.
Где-то в лесу за забором протяжно скрипнула старая сосна — точно издала долгий скорбный стон.
— Я сожалею, Келеборн. — Гэндальф сочувственно склонил голову. — Хеледир был отважным воином.
— Да. Проклятая Крепость забирает лучших! Но он будет отомщен, его мученическая смерть не сойдёт оркам с рук. Эти твари получат по заслугам, как получали во все времена и во все Эпохи от сотворения Арды. — Владыка чеканил слова холодно и размеренно, как чеканят по плацу тяжёлую поступь. Секунду помолчал, справляясь с чувствами, провел рукой по лицу. Добавил глухо, словно бы с неохотой: — Кстати, об орках. Этот подранок-мальчишка, которого Саруман притащил в Росгобел… Что ты вообще о нем думаешь?
Волшебник как будто слегка удивился.
— С каких пор тебя это интересует?
— С тех самых, как мне о нем поведал Эймендил.
— Эм?
Лицо Келеборна, настолько бледное и усталое, насколько вообще может быть бледным и усталым лицо эльфа, не на шутку обеспокоенного происходящим, стало ещё сумрачнее.
— У мальчишки пробито легкое, и он потерял много крови. Эймендил уверен, что он долго не протянет.
— И что тебя тогда так тревожит?
— Если верить Эймендилу и его помощнику — а у меня нет причин им не верить, Гэндальф — Саруман исполнился решимости во что бы то ни стало эту критическую потерю крови восполнить. Грубо говоря, влить в жилы орчоныша недостающую кровь… извне.
Гэндальф с преувеличенным интересом разглядывал зудящие и — временами — неприятно немеющие кончики пальцев. Волшебник был по-настоящему измотан волнениями и событиями прошедшей ночи, и ввязываться в очередные споры или, тем паче, пререкания с Владыкой ему сейчас не слишком-то и хотелось.
— И… что? По-твоему, Саруман окончательно сошёл с ума? И ты непременно желаешь это обсудить?
— А по-твоему, это… деяние… не достойно обсуждения?
— Сдаётся мне, ты хочешь от меня не столько обсуждения, сколько осуждения, Келеборн.
Эльф сурово сжал губы.
— Саруман не только задался подобными сомнительными намерениями, но и, насколько мне известно, их осуществил. Восполнил эту потерю собственной кровью. И что ты на это скажешь, Гэндальф?
Гэндальф по-прежнему внимательно рассматривал пятнышки грязи на ладонях. Встряхнул кистями рук, пошевелил пальцами в воздухе. Рассеянно потёр между ладонями кончик бороды, и без того растрепанной, как старое мочало.
— А что я должен говорить, Келеборн? Вернее, что ты хочешь от меня услышать?
— Тебя это совсем не, гм… не удивляет? Подобная выходка и впрямь похожа на безумство, ты не находишь?
— Подобная выходка похожа на безумство человека, цепляющегося за соломинку в попытке спасти умирающего.
Эльф хмыкнул.
— Правда? Я так не думаю. Сам факт подобного вмешательства в естество, созданное Творцом, представляется, мягко говоря… нездоровым. Даже непозволительным. И, возможно, ты будешь удивлён, но меня это по-настоящему возмущает, Митрандир. И даже, в некоторой степени, ужасает.
— Ну, — пробормотал Гэндальф, — я не сомневаюсь, что ты бы не стал столь неосмотрительно разбрасываться собственной кровью… или, по крайней мере, нашел бы ей куда лучшее применение.
— Разумеется. Что же это, по-твоему, начнется в мире, Серый, если каждый начнет с этакой щедростью разбрасываться собственной кровью, этим бесценным даром Творца… смешивать орочью кровь с гномьей, гномью с человеческой, человеческую… может быть, с кровью высокородных эльфов? Это… неслыханно, невообразимо. Даже хуже — вопиюще! — Келеборн на секунду умолк — не то в самом деле потеряв дар речи от благородного негодования, не то подыскивая достаточно хлесткие и разящие наповал слова. — Ответь: не чем-либо подобным занимается в своем гнусном логове и Саурон, создавая этих мерзких, порченых магией «шаваргов», а? Страшно представить, до какой степени бесстыдства и вседозволенности нужно дойти, чтобы решиться на подобное «смешивание»… на подобное, не побоюсь этого слова, искажение… на поистине безнравственный опыт, попирающий не только все устои человеческого — или пусть даже орочьего! — естества, но и саму его сущность!
Голос Гэндальфа звучал хрипло