в проливе за Эвбеей, а персы были застигнуты бурей в открытом море. По самому меньшему счету, – говорит Геродот, – погибло не менее четырехсот судов; потом фессалийские землевладельцы разбогатели, подбирая на берегу выбрасываемые морем золотые и серебряные чаши и кольца с персидских кораблей. Персы высадились на сушу и ждали, пока маги заклинаниями и жертвами не остановили бурю, – «или, быть может, она унялась сама по себе», – замечает Геродот.
Буря уменьшила разницу в силах: теперь можно было начинать бой.
Персидских кораблей было больше. Персы решили двинуться на греческий флот с трех сторон, окружить, стиснуть и уничтожить. Об этом замысле афинян предупредил перебежчик. Его звали Скиллий, и он был самым лучшим пловцом во всей Греции. Говорили, будто во время бури он губил царский флот, плавая под водой и перерезая якорные канаты. Говорили, будто и теперь он приплыл от персов к грекам, нырнув на одной стороне пролива, а вынырнув на другой – через полторы версты. «Впрочем, я полагаю, что, скорее всего, он переправился в лодке», – разумно добавляет Геродот.
Греки вывели корабли навстречу персам полукругом, носами вперед и кормами внутрь.
Битва длилась три дня: на ночь разъезжались, поутру сходились снова. Бились так, как во всех морских битвах: корабль проходил борт о борт мимо вражеского корабля, в щепы ломая его торчащие весла, а потом разворачивался и тараном, носом в бок, прошибал и топил беспомощного, безвесельного врага. Нужно было суметь ударить во вражеский борт, не подставив врагу собственного борта. Афиняне и эгиняне у греков, финикияне и ионяне у персов были хорошими моряками и хорошими бойцами. Они это умели.
«В этом морском побоище, – пишет Геродот, – оба неприятеля оказались равносильны, ибо царские корабли терпели неудобства по причине своей же огромности и многочисленности, смешиваясь в беспорядке и попадая один на другой; несмотря на то, они сопротивлялись и не отступали, считая для себя позором бежать перед столь немногочисленным врагом. Эллинских кораблей и воинов погибло много, но варварских кораблей и людей погибло еще того более. После такого сражения оба войска разошлись».
Все три дня, пока бились корабли перед Артемисием и бились пешие воины в Фермопильском ущелье, в стороне от Артемисия и в стороне от Фермопил стояли и смотрели, покачиваясь на волнах, два гонца в двух легких и гонких лодках. Кто первый победит или будет побежден, тот должен был дать знать о том второму.
На исходе третьего дня гонец от Фермопил пригреб к Артемисию. Он принес весть о том, что битва кончилась, все греческое войско полегло и ущелье в руках персов.
В ту же ночь греческий флот снялся с якоря и ушел на юг.
По пути была сделана последняя хитрость. По всем местам, где на берегу была питьевая вода и где могли высадиться царские моряки, были оставлены надписи: «Ионяне, идущие с царем, стыдно вам идти на своих же соплеменников и братьев. Если можете, отложитесь от царя; если не можете, сражайтесь вполсилы». Сделано это было с двойным расчетом: или царь об этой надписи не узнает, и тогда ионяне перейдут к своим, или царь об этой надписи узнает, и тогда он сам из подозрения не пустит ионян в бой. Вот каков был этот расчет.
Как бились и погибли царь Леонид и его бойцы
«Фермопилы» – это значит «Горячие ворота». Здесь бьют из-под земли горячие серные источники, посвященные Гераклу. Говорят, что Геракл, умирая, сложил себе погребальный костер на соседней горе Эте и что подземные ключи разогрелись от жара этого костра.
В Фермопилах, у горячих источников, разбил лагерь для своих трехсот спартанцев и четырех тысяч союзников царь Леонид. В десяти верстах впереди, на равнине перед ущельем, раскинулся лагерь Ксеркса.
Ксеркс прислал к Леониду гонца с двумя словами: «Сложи оружие». Леонид ответил тоже двумя словами: «Приди, возьми».
Гонец сказал: «Безумец, наши стрелы закроют солнце». Леонид ответил: «Тем лучше, мы будем сражаться в тени».
Ксеркс послал соглядатая – узнать, много ли в лагере спартанцев и что они делают. Соглядатай донес: спартанцев триста человек, никакой тревоги в лагере нет, а занимаются они гимнастическими упражнениями или расчесывают волосы. «Что это значит?» – спросил Ксеркс Демарата. «Это значит, что они готовятся к бою, – сказал Демарат. – Наш закон велит воинам заботиться о прическе: она делает красивых грозными, а некрасивых страшными».
Ксеркс ждал четыре дня, чтобы греки устрашились и отступили. Греки не трогались с места.
На пятый день Ксеркс приказал мидянам идти вперед и выбить безумцев из ущелья.
Кто воевал, тот знает, что самый страшный бой на войне – рукопашный. В древности все бои были рукопашные. Сойтись на длину копья, сойтись на длину меча, ударить мечом, отбить щитом, сделать выпад, уклониться, рассечь панцирь, ранить, убить, добить – таков был бой. Он был бешен и кровав.
Мидяне привыкли биться конными, греки – пешими. У мидян были копья короче, у греков – длинней. Мидяне нападали врассыпную, греки принимали удар сомкнутым строем. Строй был священен: покинуть место в строю, чтобы броситься на врага или от врага, было одинаковым преступлением. Это была железная стена сдвинутых щитов и щетинящихся копий, и об нее разбивался и откатывался каждый натиск мидян.
Ксеркс сменил мидян персами – теми «бессмертными», которых было десять тысяч и у которых на копьях были золотые и серебряные яблоки. Ксеркс сам следил с холма за ходом боя и три раза в волнении привставал с трона. Но и эти отборные воины не поколебали спартанский строй.
С заходом солнца сражение прервалось, с восходом возобновилось. Рукопашный бой тяжел, воины уставали. Но Леонид быстро отводил усталых назад, отдохнувших вперед, и бой продолжался. Груды трупов громоздились в узком ущелье.
На закате второго дня в царский стан пришел человек и предложил провести персов горной тропой в тыл грекам.
Человека звали Эфиальт. Кто он был, неизвестно; почему он пошел на это черное дело, неизвестно; как он погиб, неизвестно. Греки назначили за его голову награду, он бежал, скрывался и вскоре был убит; но кем убит – о том говорили различно, а за что убит – о том говорили неясно: во всяком случае, не за измену, а за что-то другое. Геродот обещает рассказать об этом в своем месте, но до этого места он свою историю недописал.
По узкой тропинке, знакомой лишь козьим пастухам, персидский отряд поднялся в горы и потянулся длинной вереницей вдоль ручья по лесистой расселине.
На рассвете персы столкнулись с греческим сторожевым постом. Их услышали