уж больше ничего от меня не нужно?
Хлебонасущенский видел, что старик весьма явно выпроваживает его из своей квартиры, но ему не хотелось уезжать, не увезя с собою хотя малейшей тени какой-нибудь надежды для княгини Татьяны Львовны. «Черт их знает, может быть, еще их дела и к лучшему как-нибудь обернутся: может, сын на шиншеевских деньгах женится, — поразмысливал всесторонний Полиевкт. — Все может быть — чем черт не шутит! Так мне выгод своего положения упускать не следует».
Вследствие таких соображений он медлил уходом, меж тем как Морденко в ожидании ответа на свой вопрос не сводил с него недовольных и сухо-строгих глаз, как будто следя за малейшим его движением.
Полиевкт, ощущая на себе эти неотводные глаза, чувствовал некоторую неловкость, однако же, преодолев ее, посеменил на месте, откашлялся с улыбочкой и очень мягким голосом обратился к собеседнику:
— Послушайте, господин Морденко, все же как бы то ни было, а не мешало бы поговорить об этом деле.
— Излишне-с! — сухо поклонился старик, причем нечаянно распахнулись полы его накинутой на плечи мантильи, обнаружа под собой два ключа в скрещенных руках Морденки.
— Нет, но все же… ведь князь — не кто-нибудь, — продолжал Полиевкт мягко-лисьим убедительным тоном, — ведь это особа-с, человек со связями, влиятельный-с! А ведь и то сказать, пословица-то говорится: не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— Я ничего не потеряю! — положительно перебил Осип Захарович. — Мое дело чистое. Может быть, его сиятельству угодно будет оспаривать подлинность его документов, так из этого ничего не произойдет, себя только пуще замарают: дело чистое-с, я знал, что покупал. Ни одна бумажка не прошла без самой строгой и точной проверки: все, как есть, по форме, в маклерских книгах помечены. Нет-с, это напрасно! Совсем напрасно, тут уж ничего не поделаешь!
— Да я не о том-с, — возразил Хлебонасущенский, — а я, собственно, насчет того, что как же это вдруг, такая особа… почтенная… известная… и вдруг — такое дело!.. Тут-с уже, так сказать… принцип страдает…
— Что это значит «принцип» — так, кажись, вы изволили сказать?.. Что это такое? Я, извините-с, немножко в толк себе не взял.
— Это… принцип… это — начало… Всеми уважаемое семейство, принадлежащее к высшему сословию-с… ко всеми уважаемому сословию… и вдруг — вы, ничему не внемля, подаете на нас ко взысканию, разом на такую сумму… Это может компрометировать.
— Кого компрометировать? — прищурился Морденко.
— Да все семейство-с! Как же не компрометация, ежели вы, помимо частного соглашения с семейством, так-таки прямо ко взысканию подаете! Оглашаете, так сказать — публичность вводите.
— Что ж, это поучительно! — ехидно улыбнулся Осип Захарович.
— Поучительного не нахожу, — сухо и обидчиво возразил Полиевкт Харлампиевич; но вслед за сим сейчас же поспешил придать всю прежнюю мягкость своему тону. — Нет-с, господин Морденко! Право, честное соглашение и для вас, и для нас было бы лучше! — поверьте, так! Потому — мы бы условились, назначили бы сроки — и в пять-шесть лет долг был бы погашен со всеми процентами даже, какие могли бы там еще и впредь причесться.
Хлебонасущенский закинул удочку насчет процентов, в том чаянии, что подденет на нее скрягу-ростовщика; он говорил все это, не имея, однако, даже бледного понятия о былых отношениях князей Шадурских к этому человеку, говорил, надеясь, что посредством такого маневра успеет, во-первых, дней на восемь затянуть дело, а там, быть может, при удачном опутывании, еще лет на пять оттянуть минуту гибели для княжеских дел. Но этот паук попал не на ту муху.
— Ни в какие сроки вы мне не заплатите, говорю вам! — нетерпеливо перебил его Морденко. — Уж вы лучше с этими предложениями подъезжайте к другим, а не ко мне. И нечего, стало быть, нам ни слов, ни времени тратить понапрасну. Прощайте-с, я спать хочу.
— Но нет, послушайте, почтеннейший! — решился Полиевкт еще на одну попытку. — Что бы вам и в самом деле повидаться бы да переговорить лично с самим князем? Поезжайте-ко завтра прямо к нему! Я устрою так, что он вас примет без всяких околичностей. Да и сам он, пожалуй, не прочь бы повидаться с вами. Поезжайте-ко, право!
Хлебонасущенский понимал, что единственная надежда на мало-мальски благоприятный исход заключается в личном свидании Морденки с Шадурским — сама Татьяна Львовна сказала, что в случае крайности придется послать к нему князя, — но приезд его к ростовщику Полиевкт считал уже самою крайнею и решительно последней мерой; поэтому он все-таки предварительно попытался было сохранить тот наружный декорум, который, по его разумению, соответствует важности и значению княжеского имени, обстановки и социального положения. Он думал, что для дела сначала достаточно будет, если ростовщик и сам пожалует к князю, а не князь к нему; он старался при этом дать ему заметить, что ведь князь не кто-нибудь, что и то уж достаточная честь оказывается бывшему холопу, если его лично приглашают к бывшему его барину, что дела Шадурских вовсе не так плохи, как это может казаться, что, наконец, и самая уплата далеко не невозможна после новых условий при личном свидании.
Полиевкт все еще не совсем-таки терял надежду хоть как-нибудь обойти старого скрягу; но он решительно ошибся.
В ответ на последнее предложение Морденко шага на два откинулся назад, вперил в своего гостя изумленный взор и очень выразительно захохотал.
— Ха, ха, ха, ха! — саркастически сухо и раздельно раздался по комнате его деревянный, как бы нарочно деланный хохот.
«Ха, ха, ха, ха!» — вслед за ним откликнулся из клетки хриплый голос передразнивающего попугая.
Морденко покосился туда с видимым удовольствием и указал рукою на клетку.
— Вот глупая птица — попугай, — сказал он Хлебонасущенскому, — совсем глупая птица, а и та понимает, сколь это смешно, сколь недостойно было бы с моей стороны ехать к его сиятельству!.. Ха, ха, ха!.. Поехать!.. Зачем я поеду? Зачем? Для чего? С какой стати? Нет, государь мой, не вижу я к тому никакой причины. На извозчика только понапрасну истратишься либо подметки задаром изшарыгаешь! Это пускай уж баре катаются да прогулки делают, а нашему брату на извозчиков проезжаться не приходится: не по карману, сударь, не по карману. Так-то-с!
Хлебонасущенский, понимая, что удочка лопнула, стоял как в воду опущенный, а Морденко с ехидным самодовольствием прошелся по комнате.
— Если его сиятельству нужно видеть меня, — заговорил он с расстановкой, — то квартира моя известна; может и ко мне приехать; а самому мне делать визиты не приходится; не по чину, батюшка, не по чину-с! Всяк сверчок знай свой шесток, говорит пословица, и я очень хорошо