Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Ксения тогда стояла, замерев на крыльце, когда прощался он и с паном Ежи, и с Эльжбетой, и другими. Даже Марысю, что тайно влюблена была в него с младых лет, поднял в воздух и чмокнул ласково в губы на прощание, отчего та вспыхнула, как маков цвет, а после убежала в хлев да ревела до вечера в голос.

И только на Ксению он взглянул лишь от самых ворот, уже скрываясь за створкой. Обернулся на нее, замершую на крыльце, вцепившуюся в столбик резной. Прости меня, взмолилась безмолвно Ксения, прости, что не смогла дать тебе то, что ты по праву получил бы, не будь в моей жизни Владислава. Но разве можно жить постоянно при луне, когда ты видел свет солнца, грелся в его теплых лучах? Так и я не смогла бы жить с тобой, даже ныне, когда от меня отвернулось мое солнце.

Последний кивок, и Лешко скрылся из вида. Стали расходиться холопы со двора, обнял Ежи расплакавшуюся Эльжбету, убежала в хлев к дочери Збыня. А Ксения так и стояла на крыльце, обняв балясину руками, и смотрела в проем ворот, словно ждала, что сейчас появится в нем Лешко, скажет, что переменил решение свое, что не может уехать от земель этих. И поверит она в отъезд его только спустя более десятка дней, когда наткнется на очередной прогулке в лесу на старую ловушку для птиц, что когда-то мастерил Лешко, сидя на крыльце. Тогда рядом сидел с ним Андрусь, а Ксения стояла подле и улыбалась, наблюдая за неподдельным интересом сына к гибким веточкам, что крутили сильные мужские руки.

Опустится тогда Ксения в снег возле этой ловушки, и долго будет сидеть, наблюдая, как медленно катится к закату солнечный диск, окрашивая снежное полотно в кроваво-алые оттенки, так напугавшие ее, что она гнала Ласку на двор сломя голову. А еще успокаивая бешено колотящее сердце, отгоняя от себя страх, что в лесу снежном не одна была, что глядел ей кто-то в спину.

В доме ее встретила Эльжбета, красная от волнения, всплескивающая руками и запричитавшая над Ксенией, словно та не в лес ездила, а куда-то в сторону дальнюю. В последнее время Эльзя стала совсем невыносима — сказывались последние сроки тягости, но как ни оправдывала ее поведение Ксения, а совсем не обращать внимания на ее слова не могла. Вот и ныне с трудом удержалась, чтобы не ответить резко на суровую отповедь о ее прогулке одиночной.

— Ранее тебя не волновало, что я на прогулки выезжаю, — огрызнулась она.

— Ранее с тобой был Лешко. И ранее все в округе знали, что тот убьет любого, кто вред тебе причинит, — не умолкала Эльжбета. — Каков пан был у тебя под боком! И статен, и смел, и силен.

— Оставь меня! — хлопнула у той перед носом Ксения дверью спаленки, а потом скривилась, ощущая безмерную вину в душе за то, что обидела Эльзю. Но ведь и она обижала ее своими словами. И отчего Ежи не вступится?

А Ежи вступился следующим утром. Только на не стороне Ксении он был, а жену стал защищать, говоря, что пани Эльжбета права, а Ксения в последние дни совсем разум потеряла.

— И негоже на нее наскакивать, Кася, она ведь на сносях. Со дня на день разродится. К чему ей крики такие?

— А ей гоже на меня? Я ей дочь, чтоб меня отчитывать да еще перед холопами? — ответила Ксения. Ежи только ус прикусил, явно недовольный тем, что еще недавно такие благожелательные друг к другу женщины вдруг стали ссориться да криком кричать. А потом все же сказал то, что поведал бы Ксении еще прошлым днем, коли та не уехала в лес до самого заката. — От пана ордината грамота пришла. Он в Варшаву отбыл. А панича к нему повезли. Потому и приедет Андрусь только к празднику Входа Господня {2} приедет, не раньше. Зато долее с нами будет после.

— Быть того не может! — вдруг вскинулась Ксения. — До того ж еще столько дней, больше месяца! Это не по договору нашему! Или ты сейчас скажешь, что я должна быть благодарна и за то? И верить по-прежнему в его радушие? Ему верить? Ты всегда защищал его! Даже когда зубы тебе выбивал, и тогда ему верил?

Еж ничего не ответил ей, только взглянул так из-под бровей, что она ощутила желание уйти отсюда, из гридницы, подальше от него и этих колючих глаз. И снова возникло ощущение, что происходящее уже когда-то было: и его колючий взгляд, и их противостояние.

— Ты куда? — спросил Ежи, когда она вышла из стола, за которым они оба завтракали, стала натягивать жилет из меха лисы. Она же притворилась, что не услышала вопроса, вышла из дома, приказала одному из холопов седлать ей Ласку.

— Я запрещаю тебе выезжать одной, Кася! — твердо сказал Ежи, выйдя на крыльцо вслед за ней, но она снова и ухом не повела. Только, когда он попытался вырвать из рук холопа узду Ласки, встала поперек.

— А то что? Розгами сечь будешь? — вскинула она голову, обожгла своей яростью.

— Эх, и надо бы то! Хоть так в голову твою разум вобью, — резко ответил Ежи, недовольный ссорой, что разворачивалась прямо на глазах холопов, кинул на тех взор, приказывая уйти прочь, что те и сделали быстро. — Мало тебя в малолетстве секли. Только в лобик целовали, глазками милыми умиляясь. Вот и села ты на шею! А надо было разум вбить, вовсе не в глазки глядеть. Глядишь, по-иному все было бы ныне.

— Знать, я виновата в том, что творится? — крикнула Ксения. — Я виновата в том? А не ты, пан Ежи и пан бискуп, сговорившиеся за его спиной?!

— А ведь и ты сговорилась тогда. И ты! Никто не волок тебя за волосы из Замка, от Владислава силой никто не увозил. И твоя вина есть в бедах твоих. Каждый сам свою долю вершит, — резко бросил ей шляхтич. — Только не у каждого силы есть переломить ее. И ошибки признать не у каждого есть сила.

— Я признала их. Сколько каяться можно в том перед ним? Уже и лоб недолго в кровь расшибить так! Вот цена мне за мои поклоны от него! — Бросила Ксения через плечо, разворачивая Ласку, чтобы сесть в седло. Она не желала слушать. Только не ныне. И как никогда ранее, ей хотелось уехать прочь отсюда, скрыться из вида, остаться одной, потакая своему чувству, что в последнее время завладело ее душой.

— Стой, Кася! — Ежи уже шел к Ласке, аккуратно прижимая к груди заживающую руку. Но она быстро заняла место в седле, схватилась за узду, чтобы поскорее уехать со двора. — Я сказал, стой! Покамест живешь в моем доме, исполняй мою волю! — рявкнул Ежи, и она пошатнулась в седле, задохнулась на миг от удара, что он невольно нанес ей.

— Покамест? — переспросила она, задыхаясь от боли и злости. — Покамест?!

А потом пустила в галоп Ласку, уносясь прочь со двора, едва не ударившись о створку ворот, не видя ту за пеленой слез. Чужая! Она все равно была чужая здесь, в этой земле, как бы ни уверяла себя в обратном. И никому уже не нужная. Даже он оставил ее… и ему она тоже отныне чужая. И Анджей. В этой отсрочке приезда сына Ксения ясно увидела то будущее, что ждет ее. Все длиннее и длиннее будут становится разлуки, а после и вовсе забудет Анджей дорогу сюда. К чему то будет, когда у Владислава будут другие заботы. Когда будет желать оставить то, что было, в прошлом и никогда не вспоминать его. Как он может?! Как может отказываться от нее, когда знает, как она любит его?!

Вдруг остановила Ласку на тропе, на которую свернула с широкой лесной дороги, пораженная мыслью, что мелькнула в голове в тот миг.

Разве она сама не делала то? Разве сама не отказалась от Владислава, зная, как разобьет это его сердце, зная, как сильно он любит ее? И именно тогда вдруг уверилась в этой свадьбе, о которой боялась думать и возможность которой так яростно отвергал Ежи. Чем не месть за содеянное? Чем не мука для нее, не кара? Вон и в стольный град зачем-то поехал. Не за невестой ли?

А затем Ксения застыла, когда в думы ее тягостные вторгся настойчиво разум, что буквально завопил в голос об чужом присутствии подле нее. Тихо хрустнула где-то ветка, а потом с шумом взлетели с кустарника рядом синицы, которых чаще называли девятисловами, верили, что ведает эта птица словами: и смеха, и горя, и радости, и слез. И вещее слова знала птичка эта, желтогрудая, будущее ведала…

Впереди был густой молодой ельник, Ксения знала о том, направила в ту сторону Ласку медленным шагом, намереваясь подглядеть за тенью ветвей, кто так пристально сверлит ее глазами, чей взгляд она кожей ощущала ныне. Так и сделала: едва скрылась в ельнике, быстро съехала по боку лошади в снег, пуская ту дальше, чтобы отвлечь свою невидимую тень от своей обманки, а сама, сжимая в руке самострел, аккуратно, стараясь не сшибать снег с ветвей пошла вдоль ельника, чтобы взглянуть на того, кто скоро на глаза покажется. И верно — вскоре из-за кустарников вдруг показался мужчина в бобровой шапке. Он замер на миг, прячась за стволом дерева, огляделся по сторонам, пытаясь разглядеть в лесу всадницу, что потерял из вида.