Хоружий С.С.: Первая реплика к докладу уже прозвучала. Симптоматично, реплика была о том же, на что доклад обращал внимание. В описываемых процессах, несомненно, есть внушительная коллекция антропологически негативных эффектов.
Социальные эффекты тоже упоминались, но акцент был сделан докладчиком как раз на антропологию. Причем в докладе была прослежена динамика: эффекты характеризуются накоплением и нарастанием. И это не «болезни роста», как это могло бы быть: пока высокие технологии еще не такие «высокие», у них есть негативные моменты, но в дальнейшем, по мере развития, они снимутся. Тональность же доклада была совершенно иная. Напротив, говорилось, что эти негативные эффекты суммируются и сгущаются.
По-моему, слушатели тоже обратили внимание на этот баланс, который, конечно, всех занимает. Я бы в качестве предмета для дискуссии более отчетливо заострил постановку вопроса. О чем идет речь, когда мы констатируем эти неприятные эффекты в большом количестве? Понятно, что все мы интуитивно ставим вопрос: «А есть ли какие- то возможности что-то с этим сделать? Каковы наши отношения к этим эффектам?». У нас с докладчиком диалогичность вполне получилась. Поставленный мной вначале вопрос прояснился в значительной мере. Но все-таки я для себя хотел бы получить ответ на самый капитальный вопрос, поскольку он принципиален. Возможно, на него действительно однозначного ответа и нет. А вопрос таков, если поставить его ребром, он всего один. Вот нам описали процесс развития техносферы: она развивается так-то и так- то. Человеку же на это остается реагировать. По Аристотелю, техносфере принадлежит действие, на долю человека — претерпевание. Так вот, примат техносферы над человеком — есть железный закон? Так это или не так? Откуда он взялся, если это железный закон?
Почему невозможна противоположная картина? Спросим себя: возможны ли в принципе — если не управляемость путями развития техносферы со стороны человека, не примат человека по отношению к тому, что он сам же создал, то хотя бы интерактивность, взаимодействие, хотя бы некая тяжба между собственными тенденциями развития техносферы и стратегиями, которые человек для себя формулирует, исходя из своих личностных структур, запросов, предпочтений?
Как мне представляется, описанная докладчиком картина — это панорама собственных тенденций развития техносферы. А человек в лице докладчика взирал на эти тенденции и констатировал, что в них есть много для него неприятного. Так вот вопрос: можно ли не просто критически констатировать, а развивать некие стратегии, которые бы эти неприятности блокировали, парировали, модерировали, модулировали и так далее?
Вот каков вопрос. Для меня ответ на него, безусловно, лежит в антропологической области. Каков человек, который этот вопрос ставит или не ставит? Виртуальный человек, предполагаемый в докладе, таких вопросов, очевидно, не ставит. Он — «автоматически претерпевающий».
Нариньяни А.С.: А разве сам доклад — это не есть отрицательный ответ на ваш вопрос? Известна такая поговорка, афоризм: «Предупрежден — значит вооружен».
Хоружий С.С.: Конечно, конечно. Критическая оценка — уже первая стадия появления альтернативной стратегии.
Нариньяни А.С.: Если просто в этом живешь, то это означает претерпевание. Если же осознаешь, да еще стараешься это как-то системно оценить, то тут уже иная ситуация.
Хоружий С.С.: Еще бы, критическая рефлексия здесь крайне необходима. Это прямой шаг к формулировке альтернативных стратегий.
Нариньяни А.С.: Кстати, я хочу сказать, что в отличие от ситуации «с дегтем и перьями», я все-таки представил не апокалипсис. Тут есть и положительная сторона, и отрицательная сторона. К положительной мы всегда, как дети, готовы. Нам в первую очередь: «Давайте», — а о то, что от этого будет понос, мы не думаем. Отрицательная нас раздражает.
Хоружий С.С.: Дело, наверное, не в раздражении, а в формировании ответной стратегии. Раздражение — это плохая ответная стратегия.
Нариньяни А.С.: Я думаю, что раздражение — это побуждение к формированию.
Раз раздражает, надо что-то делать.
Хоружий С.С.: Вот-вот. Хочу напомнить еще один пункт. Обычный круг понятий нашего семинара имеет прямое отношение к поставленному вопросу: возможна ли альтернатива? Если все развивается так, как развивается, то за этим лежит антропологическая предпосылка совершившегося перехода человека в виртуальную топику. Но этот переход на данный момент отнюдь не является свершившимся фактом.
Вся проблематика нашего семинара развертывается на том, что есть другие топики, другие представители homo, которые именуются «человеком онтологическим» в отношениях с бытием и «человеком онтическим», который не определяет себя из бытия, но все-таки развивает отношения с онтически иным в себе. Это две другие реализации homo, предполагающие иную реакцию на ту картину, которая была описана. Так что антропологически вопрос звучит так: насколько еще онтологический человек способен сегодня формулировать какие-то стратегии? Я открываю дискуссию.
Щукин Д.: Во-первых, хотелось бы коротко ответить на ваш первоначальный вопрос. Что доказывает необратимость изменений, которые представлены? Если человеку это интересно, приятно, приносит успех, то те тенденции и тренды, которые приводят к трансформации человека в e-homo, осуществляются. Получается, что общий мировой тренд именно таков. Но из истории мы знаем и другие примеры. Скажем, человек когда-то из первобытного стал классическим, но остались племена, которые, не знаю, хотели или не хотели меняться, но они просто остались. Человек может оставаться в любом своем состоянии. Но при этом общий мировой тренд — он определенный. И, в конечном счете, он оказывается навязанным для человечества в целом.
Есть ли стратегии сопротивления? Их навскидку всего две. Либо это отказ от изменений: мы будем жить, условно говоря, первобытным обществом (я утрирую, конечно), но я буду свободен от мира. Вторая стратегия заключается в том, что человек сможет инженерно управлять этим процессом. Быть, условно говоря, главой того технологического развития, которое осуществляется. В этой стратегии вопросов тоже очень много. Например, теорию относительности и вообще современную физику в целом понимают какое-то весьма ограниченное число человек. То же самое можно сказать про работу современного компьютера. Кто-то понимает, как в нем все устроено, но таких специалистов — единицы. На рынке их труд стоит дорого. Получается, что ситуация создает такие предпосылки, что нарисованная тенденция становится какой-то обязательной.
Нариньяни А.С.: Не могли бы вы свести вашу реплику к одной-двум фразам, резюмировать, поскольку ваше выступление было многомерным? В чем суть?
Щукин Д.: Вопрос изначально был такой: одобряете ли вы это развитие? Или надо сопротивляться? В общем-то, из доклада это стало очевидным. Некоторая надежда вами была высказана. Но понятно, что человеку гораздо проще навредить, чем не навредить.
Просто я совершенно не понимаю, каким образом можно добиваться предпочтения одной стратегии над другой.
Нариньяни А.С.: Я говорил про стратегию, которая реализуется сама. Вы спрашиваете про то, как из нее перейти в какое-то другое русло, где отрицательные части убыли бы, а положительные остались бы?
Щукин Д.: Ну да, что, по-вашему, нужно делать, чтобы оказаться в благоприятной цивилизации?
Нариньяни А.С.: Вопрос, конечно, достаточно риторический. Есть у меня статья про солипсизм, про контраст между виртуальностью и реальностью. И то и другое довольно условно. Это же целая философия, как я понимаю. Ультра образ солипсизма — это крыса, которой в мозжечок вживляют электрод, и она начинает бежать, и бежит, пока не помрет. В том, что происходит, чистого солипсизма нет, но в каком-то смысле мы все решаем какие-то оперативно-тактические, технические задачи. Они все сообща нас туда и тащат, и получается результат «Б». Хотим-то, вроде, «А», а получается «Б». Более того, мы не хотим ни «А», ни «Б». Если спросить напрямую, что хотим, то все голосуют за «А», с одной стороны. Но с другой, — там есть еще куча мелочей. Сегодня я иду и покупаю новый мобильник. Он, во-первых, дешевле и лучше. А во-вторых, у всех новый, а у меня нет. А вы говорите об ответах исторической важности.
Дмитрий Щукин: Значит, надежда, это просто надежда, пока ни на чем не основанная? «Надеюсь, все будет хорошо»?
Нариньяни А.С.: Нет. Я даже слова такого не говорил. Я говорил, что есть такая альтернатива. А «я надеюсь» — это уже другой доклад.
Хоружий С.С.: Ну, и другая тональность, конечно. Не очень научная уже. «Надежды юношей питают». Друзья, очень много было рук. Насколько я помню, одна из первых была Розалия Моисеевна [Рупова].