восьмидесятилетний евнух Кировых времен.
— Простите меня. Я допустил бестактность, — улыбнулся принц Джета. — Но как бы то ни было, Аджаташатру хочет нанести Кошале как можно больше ущерба. Что он не сможет захватить извне, то попытается разделить изнутри и поэтому старается настроить сына против отца.
— Он пытался?
— В этом нет нужды. Пасенади хочет быть и царем, и архатом. Это невозможно. И оттого Вирудхака… несчастлив. И кто упрекнет его?
Через несколько дней Карака принес мне личное послание Аджаташатру, написанное на коровьей шкуре красными чернилами — очень подходящий цвет. Вместе мы разобрали замысловатые буквы:
«Вы так же близки нашему сердцу, как были всегда. Вы любезны нашему взгляду, словно наш собственный сын. Вы оплакиваете, как и я, смерть моего отца, вселенского монарха Бимбисары. Ему шел семьдесят восьмой год жизни и пятьдесят первый год славного царствования. Двор будет соблюдать траур до конца сезона дождей, когда мы ожидаем увидеть нашего любимого сына Кира Спитаму на нашей коронации».
Само собой, никакого упоминания о том, как Бимбисара умер. Через несколько дней мы узнали, что Аджаташатру собственноручно задушил отца шелковым шнурком, как того требует протокол при свержении монарха.
Я провел не одну беспокойную неделю в душных, заросших зеленью садах Пасенади. Ни царь, ни принц не присылали за мной. Из Суз тоже ничего не было. Никаких известий из Таксилы о караване. Мое отшельничество наконец было нарушено прибытием принца Джеты и монаха Шарипутры. Они без предупреждения появились на веранде. Я помог им отжать одежду.
— Я случайно увидел Шарипутру в саду, — сказал принц, — и сообщил ему о вашем желании поговорить с ним.
Я простил эту ложь. Мне так не хватало общества, что даже буддийский архат с черными деснами казался милостью судьбы.
Карака пошел за вином, Шарипутра уселся на пол, принц Джета на подушку, а я пристроился на табурете.
Старик наградил меня гримасой, которую я счел улыбкой.
— Мой дорогой… — начал он и замолк.
— Наверное, вам лучше задавать ему вопросы, — выжидательно глядя на меня, подсказал принц Джета.
— А может быть, лучше я буду отвечать на вопросы? — вывернулся я, вспомнив о своей духовной миссии.
— Известно, что Будда только задает вопросы, — тактично заметил принц. — Как и Шарипутра.
— Хорошо. — В старике было какое-то неиссякаемое благодушие, вызывавшее во мне образ сытого младенца, но холодный немигающий взгляд напоминал змеиный. — Вы любите игры, дитя мое?
— Нет, — ответил я. — А вы?
— Вечные игры — да. — Шарипутра засмеялся, но смех его прозвучал одиноко.
— Но почему вы совсем не интересуетесь Мудрым Господом и его пророком Зороастром?
— Все в мире интересно, дитя мое. И если вам интересно рассказать мне о вашем Мудром Господе, вы должны это сделать. Сейчас же! Говорят, истина не может ждать — не знаю почему. Все остальное ждет. Расскажите!
Я рассказал. Когда я закончил, Шарипутра обратился к принцу Джете:
— Этот Мудрый Господь пытается выдать себя за перса, но говорит точно как Брахма. Ох уж эти боги! Они меняют имена от страны к стране и думают, что мы не заметим. Но нас не проведешь! Они нас не одурачат, а? И не спрячутся от нас. Но этот Брахма! Он самый честолюбивый, остальным далеко до него. Считает себя создателем — подумать только! О, вы бы его послушали, когда он в первый раз явился к Будде! Нет, не в первый — во второй. В первый раз он упрашивал Будду привести в движение колесо его учения. О, Брахма умеет убеждать и упрашивать! Он знает, что прежде чем достичь нирваны, ему придется вновь родиться человеком, а единственный способ для этого — стать Буддой. Он ведь не глуп. Только говорит глупо. Как бы то ни было, Будда позволил себя уговорить, поскольку Брахма лучший среди богов и к нему можно снизойти, правда? И Будда согласился (после первого визита) привести колесо в движение. Для Будды это было большой жертвой, поскольку сам он уже достиг нирваны и его уже нет ни здесь, ни там, ни где бы то ни было — в отличие от бедняги Брахмы.
Затем Брахма пришел во второй раз. Это было в Раджагрихе. Как это происходило точно, нужно спросить у Ананды — он помнит все, даже самые незначительные подробности. Все это случилось до меня. И Брахма сказал Будде: «Я Брахма! Я великий Брахма, царь богов! Меня никто не создал — это я создал мир! Я владыка мира! Я могу создавать, изменять и дарить жизнь. Я отец всего сущего!» Теперь-то мы знаем, что все это полная чепуха. Но Будда всегда вежлив. И всегда возвышен. «Если ты существуешь, Брахма, — сказал он смиренно, — значит, ты создан. Если ты создан, ты будешь развиваться. Если ты развиваешься, то твоя цель — освободиться от огня и постоянного движения, вложенных в тебя. Поэтому ты станешь тем, что я сейчас. Ты сделаешь последний шаг по пути восьми изгибов и прекратишь свое развитие и существование».
— И что ответил Брахма?
Никогда ни до, ни после этого я не слышал такого кощунства!
— О, он растерялся! А вы бы не растерялись? Представьте его — точно как ваш Мудрый Господь, такой же самодовольный и всемогущий, или мнит себя таким. Однако будь он в самом деле всемогущим, то смог бы и не существовать, а как ни старается, не может этого достичь. Вот потому-то он и упросил Будду запустить колесо своего учения.
— А вы вполне уверены, что это в самом деле Мудрый, то есть Брахма, говорил с Буддой?
— Конечно не уверен! Это ведь все сон, дорогой мой, а во сне что-то имеет смысл, а что-то нет. Я хочу сказать, много зависит от того, где спишь, не так ли?
Я признал про себя, что в самом деле ощущаю, будто то ли сплю, то ли схожу с ума.
— Зороастр сам слышал голос Мудрого Господа… — начал я.
— …Как и Брахма слышал ответы Будды.
Шарипутра одобрительно кивнул мне несколько раз как тупому ученику, которому удалось к одному прибавить один.
— Должен заметить, что Зороастр почтительно слушал ответы Мудрого Господа, а не наоборот.
— Я говорю наоборот, потому что Брахма почтительно слушал Будду. Ведь в каждый момент существует только один Будда.
— Существует только один Мудрый Господь.
— Кроме случаев, когда он перебирается в Индию и выдает себя за Брахму. Но все равно это не единственный бог. Просто самый тщеславный.
Я изо всех сил старался сохранить свою придворную маску.
— Вы отрицаете, что Мудрый Господь — единственный творец всего сущего?
— Конечно, мой дорогой. И