А еще он увидел голову предателя Любуша на капище языческой богини смерти. Он помнил этого человека, он еще униженно кланялся ему и клялся в вечной верности. А вот теперь его голова здесь. Она стояла первой в ряду каких-то тел, скрючившихся на кольях в невыносимой муке. Под ней была прибита табличка с описанием его вины на латыни и на словенском языке. И это стало самым сильным из всех впечатлений за этот день. Архонт варваров не пощадил ни сил, ни времени, ни золота, чтобы покарать того, кто его предал. Он нашел своего врага в какой-то немыслимой глуши, в которую тот забился, чтобы избежать мщения. По спине патрикия потекла струйка пота от мысли, что будет, если и его самого этот Само посчитает опасным для себя. Ведь его люди уже были в доме родителей…
— Вавилон! — в ужасе шептал протоасикрит, стоя на коленях в выделенной ему комнате. Он молился, с неистовой надеждой глядя в маленькое окошко, ведь тут не было икон. — Истинный Вавилон, прости меня господи! Этот варвар строит свою башню, что должна достать до самого неба. Господь разделил языки, чтобы грешники не понимали друг друга. Тут же, наоборот, из множества языков создался один. Горе нам! Горе! Заплачут сыны Рима кровавыми слезами, когда этот варвар захочет перейти Дунай. Мы еще вспомним аварского кагана. Того хотя бы можно было удовлетворить золотом. А что нужно этому? Чем можно насытить это чудовище, не знающее жалости к почтенным старикам и презирающее обычаи предков? Он же варвар, бывший невольник, он не должен делать того, что делает. Господи боже, вразуми раба своего! Дай мне сил сохранить государство, которое берегли императорские слуги многие столетия. Гонорий, Аркадий, Зенон, Лев Макела, Юстин второй, Флавий Фока… Какие только тупоумные ничтожества и откровенные психопаты не становились императорами, а страна все стояла. Мы! Мы истинные императоры Рима. Тысячи безликих, бесполых существ, подобных в своей чистоте ангелам господним! Именно мы сохранили Рим на востоке, когда он пал на западе. Помоги мне, господи! Не оставь меня своей милостью! Вразуми меня! Иначе погаснет свет истинной веры, его потушат волны варваров.
В комнату вошел невысокий жилистый мужичок в мягких кожаных сапогах и рубахе, подпоясанной веревкой. Он легко поднял патрикия с колен и жестами показал: раздевайся, мол. Патрикий Александр, стуча зубами от страха, снял роскошную, расшитую яркими нитями далматику и протянул палачу, оставшись в одном не слишком чистом хитоне. Это был палач, в этом не было ни малейших сомнений. Достаточно было посмотреть в его мертвые равнодушные глаза. Имперские мастера пыточных дел обязательно посещают важных пленников еще до начала допроса, чтобы подобрать пытки и нужный инструмент. Мужичок внимательно оглядел патрикия тяжелым взглядом, потом расправил его плечи, помял пальцами суставы, заставил вытянуть вперед руки и даже зачем-то замерил его рост. Видимо, увиденным мужичок остался доволен, потому что пробурчал что-то себе под нос, оставив одного из могущественнейших людей мира в состоянии парализующего страха. Мысли патрикия Александра начали путаться, и он представлял себе одну картину ужаснее другой.
Его одиночество прервала какая-то девчушка в белоснежном чепце, которая зашла в комнату и как-то смешно присела, склонив голову. Она потянула на себя снятую одежду патрикия, но тот, полностью потеряв разум от сковавшего его ужаса, вцепился в последние остатки той жизни, что только что была закончена. Служанка изумленно посмотрела на него и сказала на ломаной западной латыни:
— Мне госпожа Батильда велеть постирать одежду. И дырка вот, я заштопать. Лучше новой потом быть. У княгини много шелковых платьев, я не испортить. Не бойтесь, господин! А потом вам новый чистый одежда принести. К его светлости нельзя за стол в грязном…
— А кто это сейчас ко мне заходил? — спросил патрикий, который не терял надежды на лучшее.
— Как кто? Портной? — на курносом лице служанки было написано неописуемое удивление. — Он мерку пришел снять. Скоро новую одежду господину принести. Я же говорить, к его светлости нельзя за стол в грязном…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
Длинный сводчатый коридор закончился большой комнатой, залитой светом. Тут не было ламп, зато из окна лился свет, который пропускала какая-то свинцовая решетка, в которую были вставлены округлой формы куски стекла. Патрикий впился взглядом в оконный переплет. Он никогда не видел ничего подобного.
— Ваш мастер делал, — услышал он голос князя, который с усмешкой смотрел прямо на него. — Из Александрии. Правда, песок из Финикии пришлось везти, а соду из Египта. Но, оцените, каков результат!
— Это же безумно дорого, — пробормотал изумленный патрикий.
— Ну, а для чего еще нужны деньги? — усмехнулся князь. — Зато я теперь могу зимой в окно выглянуть. Люблю я это дело, зимой в окошко смотреть.
В комнату вошла неописуемой красоты женщина с каменным выражением лица. Патрикий оценил стоимость ее одежд и украшений и пришел к единственно правильному выводу. Это была княгиня Людмила.
— Пожалуй к столу, княже, — на ее прекрасном лице шевелились лишь губы, а сама она скорее напоминала куклу, чем живого человека. Патрикий запомнил это свое ощущение, впитывая новые впечатления и информацию, что потоком лилась на него со всех сторон.
Длинный стол, покрытый вышитой скатертью, окончательно добил Александра. Множество мелочей, которые он увидел собственными глазами, только что перевернули его представление о мире. Скатерть стелили не у каждого сенатора, и, как правило, по случаю какого-нибудь торжества. Здесь скатерть была не предметом роскоши, а обыденностью, патрикий почувствовал это.Гораздо более богатые и могущественные короли франков садились обедать за дубовые столы, в которых были вырезаны углубления, куда клали пищу. Все варвары, и даже римская знать на Западе ели, положив пищу на ломоть хлеба вместо блюда. И они совершенно точно не знали этого прибора с четырьмя зубцами, который лежал около каждого из гостей.
— Позвольте представить, патрикий, — ответил на его невысказанный вопрос князь. — Королева Бургундии Мария, законная жена покойного короля Хильдеберта. Вдова, если точнее.
Приятная молодая женщина улыбнулась мелкими белыми зубками и чуть наклонила голову в знак приветствия. Так вот почему княгиня ходит с таким лицом. Теперь-то патрикию все стало ясно. Она увидела в королеве соперницу.
— Боярин Горан, — махнул рукой князь в сторону могучего седого мужика с пудовыми кулаками, который недобро смотрел на Александра из-под кустистых бровей.
Тот самый, ахнул про себя Александр. Он знал об этом человеке, как и о почти всей элите молодого княжества. Пес государев, так его называют. Не ведает ни страха, ни сомнений. Абсолютно неподкупен. Считает, что отдает князю долг за спасение из рабства. Служит старым богам, потому-то и застряли такие бредни у него в голове. Вот в Империи нет неподкупных чиновников, и ничего, она ведь живет как-то.
— Боярин Лют, глава Земского Приказа, — продолжил князь. — Боярин Збыслав, глава Денежного Приказа, боярыня Любава, глава Приказа Большого Дворца. Боярин Николай, глава Ремесленного Приказа. Владыка Григорий… Впрочем, вы с ним уже знакомы. Приступим, пожалуй!
— Твое здоровье, княже! — поднял чарку Лют, и после глухого стука огненная жидкость потекла в глотки княжеских соратников. Даже Мария и Любава пригубили.
Патрикий отхлебнул тоже, отказаться было бы немыслимым оскорблением хозяина. Ему приходилось и раньше пробовать варварские настойки, но эта была просто невероятной. Вкус солнца, цветов и огня словно перемешались в его кубке… Так можно было описать этот напиток. Вокруг застучали вилки и ножи, и патрикий растерянно смотрел, с каким достоинством и изяществом ведут себя за столом люди, которых он считал лесными дикарями. Он тоже взял вилку и начал есть, подражая тем, кто сидел рядом с ним. Он не опозорит Империю, ударив в грязь лицом перед какими-то склавинами. Служанка убрала грязную тарелку и поставила перед ним чистую. Странно, самому князю прислуживает жена. Неужели он так боится отравления, что не допускает к себе никого больше. Какой, однако, осторожный, этот архонт.