Читать интересную книгу Новые приключения Шерлока Холмса (антология) - Г. Китинг

— Какую же наивность проявляет леди Дарлингтон, считая этого Бичема подходящей компанией для сына!

— Какую же наивность проявляете вы, Ватсон, допуская подобную мысль!

Я не стал обдумывать эту брошенную вскользь загадочную фразу.

— Вы считаете Бичема причастным к этой истории с картиной?

— Считаю. Однако не знаю пока ни целей его в ней участия, ни того, кто еще в нее втянут. Однако у меня сложилась некая версия, проверкой которой я собираюсь заняться сегодня вечером.

После поданного миссис Хадсон скромного обеда Холмс производил какие-то химические опыты, отчего воздух наполнился запахами не очень приятными. Я же отвечал на письма и готовил заметки в медицинский журнал. С наступлением сумерек Холмс удалился в свою комнату, откуда появился через сорок пять минут в преображенном виде. На нем был фрак, но худая и стройная его фигура стала заметно толще, и он мог бы показаться даже пухлым. Щеки его пылали румянцем, верхнюю губу обрамляла щеточка усов, а в глазу поблескивал монокль. Нанесенные легкими штрихами изменения внешности были не так уж явны, но моего друга и квартирного компаньона они превратили в совершенно другого человека.

— Я полностью готов провести вечер в клубе «Пандора», — объявил он, и было странно слышать от незнакомца слова, произнесенные знакомым голосом. — После всех укоров вам за то, что вы так безрассудно спустили ваши наградные на сомнительные торфяные разработки, я вынужден быть крайне осторожен, чтоб не проиграть слишком много.

— Я так понимаю, что вечером вы в моих услугах и помощи не нуждаетесь?

— Позднее, мой мальчик, они мне понадобятся, но сегодня вечером мне придется действовать или, лучше сказать, вести наблюдение в одиночку.

Тут вошел Билли с телеграммой. Холмс нетерпеливо вскрыл ее.

— Ага! — вскричал он, прочтя послание и передавая его мне. Телеграмма была от Хилари Стелбрасса. Она гласила: «Гранвиль подлинный. Некоторые из других картин — подделки».

* * *

Холмса я вновь увидел только наутро за завтраком, к которому он вышел уже в своем обычном виде, в лиловом халате, весело улыбающийся.

— Судя по лучезарной вашей улыбке, — заметил я, отколупывая скорлупу с яйца, — визит в клуб оказался плодотворным.

— Процесс дедукции — вещь увлекательнейшая! — Все с той же улыбкой на лице он подсел ко мне за стол и налил себе кофе. — Когда-нибудь я напишу труд о том, как важна для детектива осведомленность в области международных преступлений и преступников.

— Загадки за завтраком? Ну хватит, Холмс, говорите яснее!

— Знакомо вам имя Альфредо Феллини?

Я покачал головой.

— Так я и думал! — Друг мой самодовольно хмыкнул. — Ну а мне, по счастью, стало известно, что это правая рука некоего Антонио Каррераса, главаря одной из крупнейших мошеннических банд Нью-Йорка. Действует этот проходимец, используя шантаж и вымогательства, и действует весьма успешно. До такой степени успешно, что, разбогатев, сумел собрать у себя значительную коллекцию предметов искусства. Так сообщает мне мой друг Барнс из Пинкертоновского агентства в регулярных своих сводках.

— Коллекция предметов искусства? — Я вытер подбородок салфеткой и, отодвинув от себя недоеденное яйцо, приготовился со всем вниманием выслушать Холмса.

— Да. И вчера вечером я мог наблюдать этого Феллини в клубе «Пандора». Он был поглощен разговором с одним из домочадцев Дарлингтона.

— Вы имеете в виду сына его светлости Руперта?

— Именно. И разговор был оживленнейший, чтобы не сказать «на грани ссоры». И на протяжении всего этого временами переходившего в перепалку разговора этот хитрый лис лорд Артур Бичем маячил на заднем плане, подобно хлопотливой заботливой наседке.

— И что, на ваш взгляд, Холмс, это означает?

— Используя метафору, почерпнутую из области живописи, что в данном случае кажется мне уместным, можно сказать, что набросок композиции я в общем-то сделал, но требуется время, чтобы прописать детали и поиграть светотенью. Тем не менее уже сейчас ясно, что Руперт Дарлингтон втянут в какое-то темное дело, касательство к которому имеют как этот прохвост Бичем, так и опаснейшие преступники-американцы. И что в замысел их входит и кража полотна, написанного Гранвилем.

— Но картину возвратили в целости и сохранности.

— Пришлось. В чем и заключается сейчас для Руперта Дарлингтона вся проблема.

Холмсу нравилось ошарашивать меня загадочными заявлениями и наблюдать мою реакцию. Но я давно уже понял, что, независимо от этой реакции, известиями он делился со мной не раньше момента, который счел бы для этого подходящим. Теряясь в догадках о том, в чем могла бы состоять проблема Руперта Дарлингтона, я знал, что, попробуй я расспрашивать его об этом, никакая настойчивость мне не поможет: в той или иной форме, но в ответе мне будет отказано. По этой причине я сделал попытку увести нашу беседу в русло более перспективное, но лишь затем, чтобы встать в тупик перед другой загадкой.

— Какой же следующий ход нам предстоит?

— Мы посетим собачника, — осклабился Холмс.

* * *

Не прошло и часа, а мы уже тряслись в дребезжащем двухколесном наемном экипаже, направляясь в восточную часть города. Я услышал, как Холмс называет кэбмену адрес — Коммершл-стрит, возле Хаундсдитч-роуд — район убогий, не вызывающий приятных ассоциаций. Холмс сидел в кэбе, откинувшись на спинку сиденья, худое бледное его лицо выражало глубокую задумчивость.

— Кто или что такое этот самый собачник и зачем мы к нему едем? Разве просьба сопровождать вас туда не предполагает необходимости объяснить мне цель этого визита? — съязвил я.

— Ну конечно же, дружище. — Холмс улыбнулся и отечески похлопал меня по плечу. — О чем я только думал, держа вас в неведении! Так вот: собачником я прозвал Джошуа Джонса, чей дом кишит этими животными. Неумеренная любовь его к собачьему племени заставила его жену и детей покинуть этот дом. Нежность и внимание, какими он окружает всевозможных подобранных им дворняжек, несравнимы с чувствами, которые он питает к собственным своим чадам и домочадцам. Но при этом он обладает огромным талантом живописца. А еще… — Холмс склонился ко мне и, понизив голос до драматического шепота, произнес: — Он является величайшим из современных мастеров-копиистов. Лишь самый проницательный из экспертов мог бы отличить подлинную «Мону Лизу» от изготовленной Джонсом копии. Мне случалось раз-другой прибегнуть к его помощи, когда в расследованиях требовались копии. Вам понятно, зачем он может пригодиться нам сейчас?

— Не совсем.

— Я заподозрил Джонса в причастности к вчерашней нашей утренней истории. Вы, может быть, помните, как, рассматривая Гранвиля, я поинтересовался у Дарлингтона, есть ли в доме собака?

— Да, помню.

— Сделал я это потому, что через линзу увидел несколько прилипших к раме собачьих волосков, причем принадлежащих собакам как минимум трех разных пород. Мне стало совершенно ясно, что в то или иное время картина побывала в доме, где ее могли так или иначе коснуться, задев либо потеревшись об нее, собаки разных пород. В каком же доме могло такое произойти, как не у Джошуа Джонса?

— Который делал копию картины…

Холмс кивнул.

— Это я понимаю, но почему тогда в дом вместо копии вернули подлинник?

— Вот в этом-то все дело! Почему у меня и возникло желание проверить гипотезу на моем приятеле мистере Джошуа Джонсе.

* * *

Коммершл-стрит являла собой вид поистине неприглядный: ветхие покосившиеся дома, множество окон заколочено. Остановив кэб на углу, Холмс велел кэбмену нас ждать. Тот нехотя согласился, и мы пошли вдоль ряда унылых строений. Стайка оборванных и истощенных ребятишек гоняла мяч на мостовой. Не обращая на нас ни малейшего внимания, они с пронзительными воплями лезли нам под ноги и едва не задевали худыми своими локтями.

— Если этот Джонс так преуспевает в своей профессии, — сказал я, — почему бы ему не поселиться в более приличном районе?

— Думаю, что в Лондоне у него имеется и другой дом, где живут жена и двое детей, но, так как по требованию жены ни одна собака не смеет переступить порог того дома, Джонс довольствуется обществом собак, с которыми и проводит почти все свое время.

Наконец мы поравнялись с домом 23, такой же развалюхой, как и прочие на этой улице, где обнаружили синюю дверь с проржавевшим дверным молотком. Окно над дверью было занавешено и не пропускало внутрь ни дневного света, ни каких-либо впечатлений извне. Холмс громко постучал в дверь, на что из дома как эхо моментально отозвалась какофония собачьих голосов — лай, тявканье и скулеж, как будто с поводка спустили свору охотничьих псов.

— Надеюсь, что собаки эти будут вести себя мирно, — сказал я с некоторой опаской.