стала привычной для его английских подданных. Но хотя он прожил до 1307 года, а его преемники управляли своим герцогством до середины XV века, ни один из правящих королей Англии больше никогда не посещал юго-западную Францию. Несмотря на удаленность от Англии (путешествие обычно совершалось по суше, чтобы избежать опасностей Бискайского залива), правительство Аквитании держалось под жестким контролем своего английского сюзерена. Королевские лейтенанты с вице-королевскими полномочиями посещали провинцию довольно часто для проведения расследований или выполнения определенных обязанностей. В Вестминстере выросла группа делопроизводителей и дипломатических чиновников, специалистов по делам юго-западной Франции. В Бордо управление герцогством осуществлялось небольшой группой чиновников размещавшихся в замке Омбриер (
Château de l'Ombrière).
Сенешаль герцогства, обычно англичанин, был главным военным и административным представителем короля-герцога.
Коннетабль, несмотря на свой военный титул, обычно был священнослужителем, прикомандированным к английской гражданской службе для надзора за финансами герцогства. Он был подотчетен непосредственно Казначейству в Вестминстере. Эти два должностных лица управляли на удивление маленьким бюрократическим аппаратом, гораздо меньшим по сравнению с той внушительной бюрократической машиной, которая росла в Англии и в провинциях, непосредственно управляемых королями Франции. В отдаленных регионах существовал небольшой штат районных чиновников,
субсенешалей,
бургомистров и
бальи, несколько
кастелянов и постоянных сборщиков налогов. Среди них было очень мало англичан. Почти все нижестоящие чиновники герцогства, а также подавляющее большинство высших чиновников были коренными гасконцами. За исключением личной охраны
сенешаля, в Гаскони обычно не было английских войск, и даже в моменты кризиса военные экспедиции из Англии были малочисленными и редкими. Гасконь, конечно, не была колонией.
Для сдержанного интереса, который английские короли проявляли к своим континентальным владениям, были веские политические причины. За исключением военного времени, когда приходилось прибегать к дорогостоящей обороне, Аквитания обычно была ценным активом. Гасконцы были прирожденными бойцами и искусными арбалетчиками, которые получали высокую плату как наемники. Большие их контингенты сражались в валлийских и шотландских войнах Эдуарда I, отличаясь невыносимым чванством, как жаловался английский хронист. Уполномоченные, посланные Эдуардом II в 1315 году для оценки вклада, который герцогство могло бы внести в его шотландские войны, пришли к выводу, что там было около 100.000 домохозяйств (около полумиллиона жителей), из которых можно было бы набрать рекрутов. В Гаскони не существовало системы регулярного налогообложения и было очень мало личных герцогских владений — особенности, которые должны были стать основным источником слабости в военное время. Однако другие доходы, доходы от продажи должностей, пошлины и сборы, и прежде всего пошлины на речные перевозки, традиционно вносили большой вклад в бюджет английской династии. В январе 1324 года в докладе, представленном Эдуарду II, чистые поступления от герцогства оценивались в 13.000 фунтов стерлингов, что было примерно равно всем доходам английской таможни[94].
Однако удержание Аквитании было не просто политическим расчетом. Английские короли были французскими дворянами, разделявшими вкусы и обычаи французской аристократии, от которой и произошли. Аквитания была частью их наследства, сохранение которой было долгом перед семьей, частью пиетета каждого средневекового аристократа. В XII веке Генрих II Английский управлял большей частью Франции, чем король Франции. Он попросил похоронить его в аббатстве в долине Луары. Его английские подданные были совершенно не в состоянии разговаривать с ним без помощи переводчика. Большая часть державы Генриха II исчезла, но французский язык оставался родным языком его потомков до середины XIV века. Генрих III и Эдуард I очень серьезно относились к своему статусу пэров Франции. Правда, их чувство принадлежности к единому политическому сообществу было сильно подорвано во время англо-французских войн 1290-х годов, но прошло много лет, прежде чем английские короли перестали считать себя принцами Франции, и неудовлетворенное желание быть признанными таковыми, безусловно, было одним из элементов горечи, которая отразилась на отношениях короля Эдуарда III с его двоюродным дядей Филиппом VI.
Особый статус английских королей во французском политическом устройстве восходит к Парижскому договору 1259 года. До этого договора герцоги Аквитании не признавали над собой никакого начальства на земле. Они не приносили оммаж королям Франции с тех пор, как в начале XIII века Филипп II Август объявил о конфискации их континентальных владений — акте, который они считали незаконным и который отказывались признавать. Это был неудовлетворительный тупик, который стороны заменили в 1259 году еще более неудовлетворительным компромиссом. Договор удвоил размеры герцогства, внезапно расширив его границы от прибрежной равнины до речных долин внутренних районов страны и регионов, которые не знали английского владычества в течение полувека. Но передача этих огромных территорий была обставлена оговорками и исключениями. Английская династия вернула себе некоторые неопределенные права на "три епископства" Лимож, Периге и Каор. На столь же неопределенных условиях им также было обещано возвращение епархии Ажена и частей Сентонжа и Керси. Полного территориального урегулирования в юго-западной Франции не было. Все, что было окончательно решено в Париже в 1259 году, это то, что герцог владел своими землями как вассал короля Франции и был обязан ему оммажем, феодальными узами, которым подчинялись все остальные вассалы. 4 декабря 1259 года Генрих III совершил акт принесения оммажа в прекрасно обставленной церемонии в саду королевского дворца в Париже, но что это были за территории, за которые он приносил оммаж, и каковы были его права на них — это были вопросы, которые оставили его преемникам, чтобы они спорили с возрастающей яростью при дворах сменяющих друг друга французских королей и, наконец, на поле боя. Это было "попрание здравого смысла", как едко заметил архиепископ Кентерберийский двадцать лет спустя, и больше, чем любой другой поступок, он обеспечил Генриху III место в той области чистилища Данте, которая предназначена для детей и нерадивых королей, il re de la semplice vita (король простой по жизни). Потомки в целом одобрили этот вердикт, но ни в коем случае не является полностью справедливым по отношению к стареющему королю, у которого были более серьезные проблемы как дома, так и за границей, чем точное определение неопределенных прав. Его намерения были нарушены не только небрежным составлением проекта договора, но и двумя изменениями, которые произошли после его подписания и которые он вряд ли мог предвидеть[95].
Первым изменением была внезапная трансформация политической географии Франции, ставшая результатом смерти в августе 1271 года Альфонса де Пуатье, за которой через несколько дней последовала смерть его супруги. Альфонс, младший брат Людовика IX, управлял всем Сентонжем, Пуату и Руэргом в качестве своего апанажа. Его супруга была последней представительницей Тулузского дома, чьи территории включали в себя практически весь Лангедок и Ажене, а также большую часть Керси. Их брак был бездетным. Поэтому все огромное наследство перешло к королю Филиппу III Французскому. Часть этого наследства, Ажене, Керси и южная часть Сентонжа, состояла из территорий,