Читать интересную книгу Женская психология - Карен Хорни

Кое–что может проясниться, если мы попытаемся понять эту грубо очерченную историю развития фригидности. Но если мы посмотрим на брак как на целое, то мы увидим, что почва, на которой произрастает фригидность, и способ, которым она выражается по отношению к мужу, в своей сути — гораздо более серьезны, чем сам симптом, который, как упущенное удовольствие, кому–то может показаться не таким уже важным. Существенно то, что подобным неблагоприятным развитием может быть нарушена такая важная функция женского организма, как материнство. Я бы не хотела здесь обсуждать те сложные пути, которыми могут развиваться подобные физические и эмоциональные нарушения, а ограничиться только постановкой вопроса. Неужели хороший в своей основе брак может пострадать от появления ребенка? При такой постановке вопроса в нем отчасти уже заключен ответ: ребенок не может взорвать брак, он укрепляет его. Хотя, я бы добавила, что ответ не так уж однозначен, и зависит от внутренней структуры конкретного супружества. А теперь поставим вопрос иначе, в более специфической форме. Могут ли с появлением ребенка испортиться хорошие отношения между супругами? Хотя такое последствие кажется биологически парадоксальным, оно действительно может наступить при определенных условиях. Может случиться так, что мужчина, подсознательно сильно привязанный к матери, начнет идентифицировать жену с последней, так как она тоже стала матерью, и в результате — ему станет труднее видеть в ней сексуальный объект. Такая перемена отношения может прикрываться различными рационализациями, обусловленными якобы тем, что жена утратила свою красоту из–за беременности, родов или кормления. Именно такими рационализациями нередко мы пытаемся объяснить те эмоции или запреты, которые возникают из таинственных глубин нашего сознания. У женщины может возникнуть иная ситуация, предопределенная особенностями ее развития. Все ее женские устремления фактически сосредоточены на ребенке, а, следовательно, и во взрослом мужчине, в муже, она любит лишь ребенка — того, который реально живет в нем, и того, которого она предполагает от него завести. Если такая женщина рожает ребенка, муж становится ей уже не нужен и даже досаждает своими требованиями.

Таким образом, при определенных психологических условиях ребенок также может стать источником отчуждения или утраты любви. Пора подводить итоги, хотя я даже не затронула многие другие возможные источники конфликта, например, скрытую гомосексуальность, так как расширение перечня обсуждаемых тем, в принципе, ничего не прибавит к вышеизложенному психологическому подходу и обоснованной им точке зрения. Сущность моего подхода состоит в следующем: независимо от того, гаснет ли искра любви сама по себе или вмешивается кто–то третий, в любом случае — то, что мы обычно считаем причиной разрушения брака, на самом деле чаще всего только следствие или результат обычно скрытого от нас процесса постепенного нарастания нелюбви к партнеру. Источники этой нелюбви имеют мало общего с тем, что, как мы считаем, раздражает нас в партнере; в гораздо большей степени они — результат неразрешенных конфликтов, которые мы приносим в брак из нашего детства. Следовательно, проблемы брака нельзя решить ни увещеваниями, касающимися долга и самоотречения, ни рекомендациями дать неограниченную свободу инстинктам.. Первое уже бессмысленно в наши дни, а последнее вряд ли будет способствовать нашему счастью, ибо подвергает опасности наши главные ценности. Фактически вопрос следовало поставить по–иному: влияния каких факторов, ведущих к возникновению нелюбви к партнеру, можно избежать, какие можно смягчить? По–видимому, можно избежать наиболее разрушительных диссонансов развития, или, по крайней мере, снизить их интенсивность. Как было кем–то справедливо замечено, удача в браке во многом зависит от степени эмоциональной стабильности, приобретенной обоими партнерами до брака. Многие трудности, естественно, остаются неизбежными. Наверное, в самой природе человека — ожидать исполнения желаний как подарка, вместо того, чтобы прилагать усилия для этого. Возможно, навсегда недостижимым идеалом останутся доброкачественные, то есть свободные от тревоги отношения между полами. Но мы все же должны научиться осознавать определенную противоречивость наших собственных ожиданий, как свойство, отчасти вообще присущее нашей натуре, и понимать невозможность исполнения в браке их всех. Отношение людей к проблеме самоограничения будет меняться в ходе истории еще не раз. Наши предки налагали слишком сильные ограничения на проявления инстинктов. Мы, напротив, боимся этого чрезвычайно. Желательная цель брака, впрочем, как и других отношений — найти оптимум между этими позициями, между ограничениями и свободой желаний. Однако, самое существенное самоограничение, действительно угрожающее браку — не то, которое заключается в реальных несовершенствах партнера. Мы можем, в конце концов, простить ему то, что он не способен дать нам больше, чем позволяют границы его природных возможностей. Но в строго моногамном браке мы идем дальше — мы обязаны решительно отказаться от поиска и нахождения путей удовлетворения не только сексуальных, а всех наших желаний, которые партнер оставляет невостребованными или неисполненными. Нам приходится оставить эти требования, глубоко скрытые или явные, которые, иначе, полностью отравили бы атмосферу абсолютно моногамного брака. Другими словами, из этого следует вывод, что стандарт моногамии нуждается в пересмотре, и мы должны вновь попытаться непредубежденно исследовать его происхождение, ценность и исходящую от него опасность.

1 Цитата из знаменитой песни Марлен Дитрих «Только любовь».

Страх перед женщиной

Сравнение специфики страха женщин и мужчин по отношению к противоположному полу. Int. Psycho–Anal. XIII (1932)

В балладе «Кубок» Шиллер ведет рассказ о паже, бросившемся в пучину моря, чтобы завоевать женщину, сперва симво–лизируемую кубком: И он подступает к наклону скалы И взор устремил в глубину Из чрева пучины бежали валы, Шумя и гремя, в вышину; И волны спирались и пена кипела, Как будто гроза, наступая, ревела. И воет, и свищет, и бьет, и шипит, Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною; и к небу летит Дымящимся пена столбом; Пучина бунтует, пучина клокочет… Не море ль из моря извергнуться хочет? И вдруг, успокоясь, волненье легло; И грозно из пены седой Разинулось черною щелью жерло, И воды обратно толпой Помчались во глубь истощенного чрева; И глубь застонала от грома и рева. И он, упредя разъяренный прилив, Спасителя–Бога призвал… И дрогнули зрители все, возопив, — Уж юноша в бездне пропал. И бездна таинственно зев свой закрыла: Его не спасет никакая уж сила. На первый раз юноше удается спастись и он рассказывает о том, что видел в бездонной влаге: Я видел, как в черной пучине кипят, В громадный свиваяся клуб, И млат водяной, и уродливый скат, И ужас морей однозуб; И смертью грозил мне, зубами сверкая, Мокой ненасытный, гиена морская. И я содрогнулся… вдруг слышу ползет Стоногое грозно из мглы И хочет схватить, и разинулся рот… Я в ужасе прочь от скалы. То было спасеньем: я схвачен приливом И выброшен вверх водомета порывом. (Перевод В. Жуковского) Тот же мотив звучит, хотя и нежнее, в Песне Рыбака из «Вильгельма Телля»: На озеро манит купанья отрада Уснувшего юношу нежит прохлада И звуки свирели Он слышит сквозь сон, Он ангельски–нежною Песней пленен. Проснулся, блаженства, веселия полный, А возле играют и пенятся волны. И вкрадчивый голос Влечет за собой: «Бросайся в пучину, Будь вечно со мной!» (Перевод Н. Славятинского) Мужчина никогда не устает на все лады изображать непреодолимую силу, влекущую его к женщине, и идущий бок о бок с этим — страх, что из–за нее он может утратить себя или умереть. Я сошлюсь, в частности, на живое выражение этого страха в поэме Гейне о легендарной Лорелее: сидя на высоком берегу Рейна, она заманивает лодочников своей красотой. Опять возникает все тот же мотив воды (представляющей первичную стихию «женщины»), поглощающей мужчину, поддавшегося женским чарам. Подобные сюжеты мы встречаем постоянно. Улисс приказал своим спутникам привязать себя к мачте, чтобы избежать обольщения сирен. Загадки Сфинкса смогли разгадать немногие, а большинство поплатилось за свою попытку жизнью. Вокруг замка сказочного короля всегда стоит ограда, украшенная головами женихов, осмелившихся отгадывать загадки его прекрасной дочери. Богиня Кали 1 танцует на трупах убитых мужчин. Самсона, которого не мог победить ни один мужчина, лишила обманом его силы Далила. Юдифь обезглавила Олоферна после того, как отдалась ему. Саломея уносит на блюде голову Иоанна Крестителя. Ведьм сжигают из–за мужского страха священников попасть под власть дьявола. Женский «Дух Земли» Ведекинда разрушает всякого мужчину, который попадает под власть ее чар, и даже не потому, что она так уж особенно зла, а просто потому, что ее природа такова. Ряд примеров бесконечен, но всегда и везде мужчина стремится избавиться от своего страха перед женщиной, пытаясь подвести под него объективную основу. «Дело не в том,— говорит он,— что я боюсь ее; дело в том, что она сама по себе зловредна, способна на любое преступление, хищница, вампир, ведьма, ненасытная в своих желаниях. Она — воплощение греха». Не здесь ли — в нескончаемом конфликте между влечением к женщине и страхом перед ней 2 — таится один из важнейших корней мужского творческого начала? Для примитивного восприятия женщина становится вдвойне грешной при кровавых проявлениях ее женского естества. Контакт с ней во время менструации в представлениях многих, особенно — примитивных народов, фатален 3: мужчина теряет свою силу, пастбища засыхают, рыбак и охотник возвращаются без добычи. Дефлорация также оказывается крайне опасна для мужчины. Как показывает Фрейд в «Табу девственности» 4, даже муж боится акта дефлорации. В упомянутой работе Фрейд пытается объективизировать эту тревогу, довольствуясь ссылкой на импульс к кастрации. Нельзя отрицать, что этот импульс действительно встречается у женщин. Но его нельзя считать адекватным объяснением самого явления табу девственности по двум причинам. Во–первых, импульс к кастрации не является универсальной реакцией на дефлорацию, а присутствует в явно распознаваемом виде, вероятно, только у женщин с сильно развитой маскулинной установкой. Во–вторых, даже если дефлорация однозначно возбуждает в женщине деструктивный импульс, нам все же следует раскрыть (как мы это должны делать при анализе каждого индивидуального случая), какой именно импульс самого мужчины заставляет его считать разрыв гимена опасным предприятием, опасным настолько, что его может совершить безнаказанно только некто, обладающий могуществом, или посторонний, способный за вознаграждение рискнуть своей жизнью или мужским естеством [чему также имеются многочисленные свидетельства в исторической антропологии — М. Р.]. Разве не примечательно и достойно удивления, что, несмотря на такое огромное количество откровенных свидетельств, так мало внимания уделяется тайному страху мужчины перед женщиной? Еще более удивительно, что сами женщины так долго могли не замечать его. Я еще вернусь к подробному обсуждению причин такого положения (то есть к причинам их собственной тревоги и снижения самооценки). Мужчина имеет вполне очевидный стратегический резон не выдавать своего страха. Но он пытается также всячески отрицать свой страх, даже перед самим собой. Это и составляет истинную цель усилий, направленных на поиск все новых «доказательств» вредоносности женской сути в художественном и научном творчестве, на которые я уже ссылалась выше. Мы можем предположить, что даже прославление женщины мужчиной происходит не столько от стремления завоевать ее любовь, сколько от желания скрыть свой страх перед ней. Аналогичные причины — поиск облегчения — лежат и в основе поведения мужчин, выставляющих напоказ свое пренебрежение к женщине. Позиция «любовь и восхищение» означает: «Мне нечего бояться такого восхитительного, такого прекрасного, более того, такого святого создания». Позиция «пренебрежение» подразумевает: «Слишком смешно бояться такого, как ни посмотри, жалкого существа» 5. Этот путь успокоения своей тревоги дает мужчине особое преимущество, а именно: помогает поддерживать ему свою мужскую самоуверенность. Ему кажется, что она гораздо больше пострадает от признания страха перед женщиной, чем от признания страха перед мужчиной (отцом). Причина, по которой самоощущение мужчин так чувствительно именно по отношению к женщине, может быть понята только из хода раннего развития мальчика, к чему я вернусь позже. В процессе психоанализа страх перед женщиной проступает совершенно четко. Мужская гомосексуальность имеет в своей основе (на самом деле — общее со всеми другими перверсиями) желание избежать женских гениталий и даже отрицать самое их существование. Фрейд показал, в частности, что это фундаментальная черта фетишизма б; он уверен, однако, что она основана не на тревоге, а на чувстве отвращения, связанном с отсутствием пениса у женщины. Я же думаю, что даже если это так, мы все равно вынуждены сделать заключение о самостоятельной роли тревоги. На самом деле перед нами — страх влагалища, тонко замаскированный под отвращение. Только тревога — как достаточно сильный мотив, способна удержать мужчину от стремления к цели, даже несмотря на то, что либидо настоятельно толкает его на союз с женщиной. Построения Фрейда не объясняют этой тревоги. Страх мальчика перед отцом по поводу кастрации — неадекватная причина для его страха перед существом, над которым это наказание уже осуществилось. За страхом перед отцом должен стоять другой страх, объект которого — женщина или женские гениталии. И этот страх, непосредственно связанный с влагалищем, безошибочно обнаруживается не только у гомосексуалистов и лиц с перверзиями, но и при анализе обычных мужских сновидений. Все психоаналитики знакомы со сновидениями такого сорта, так что я только кратко напомню их сюжеты. Снится, например, как машина несется вперед, неожиданно падает в яму и разбивается на куски, как лодка скользит по узкому каналу и ее неожиданно втягивает водоворот, снится подвал с ужасными кровососущими растениями и дикими зверями, снится, как карабкаешься по трубе и вот–вот упадешь и разобьешься. Доктор Баумейер из Дрездена 7 разрешила мне изложить результаты опыта, позволяющего наблюдать метафорические проявления страха перед влагалищем. Экспериментатор играет в мяч с детьми во дворе лечебного центра, и спустя какое–то время показывает им, что мячик надрезан. Она разводит края разреза в стороны и засовывает туда палец, так что он оказывается там защемленным. Потом тоже самое предлагают сделать детям. Из двадцати восьми мальчиков только шесть сделали это без страха, а восемь невозможно было уговорить. Из девятнадцати девочек девять не выказали ни следа страха, остальные слегка затруднились, но ни одна не была этим сколько–нибудь серьезно встревожена. У меня нет сомнений, что за реально имеющим место страхом перед отцом, прячется страх перед влагалищем, или, на языке бессознательного — страх перед помещением пениса во влагалище женщины 8. Для этого есть две причины. В первую очередь, как я уже говорила, мужское самоуважение меньше страдает от страха перед отцом, и, во–вторых, страх перед отцом скорее осязаемый, нежели жуткий. Мы можем сравнить эти страхи как страх перед реальным врагом и страх перед привидением. Значительность, придаваемая тревоге в связи с «кастрирующим» отцом, таким образом, тенденциозна, что было показано Гроддеком, например, в анализе случая сосания пальца в «Struwwelpeter»: «отрезает» палец мужчина, но произносит угрозу мать, и используемый инструмент — ножницы — также женский символ. Из всего вышесказанного, я думаю, можно заключить, что, вероятно, мужской страх перед женщиной (матерью) или женскими гениталиями укоренен глубже и давит тяжелее, и поэтому более энергично вытесняется, чем страх перед мужчиной (отцом), и таким образом, попытка найти пенис у женщины представляет собой, в первую очередь и главным образом, конвульсивное желание отрицать существование грешных женских гениталий. Есть ли онтогенетическое объяснение этой тревоги? Не является ли она (у человека) скорее интегральной частью мужского существования и поведения? Не проливает ли свет на нее тот факт, что самцы животных часто после спаривания впадают в состояние вялости, сонливости и даже погибают 9? Не связаны ли любовь и смерть в сознании мужчин теснее, чем в сознании женщин, для которых соитие — потенциальное создание новой жизни? Не чувствует ли мужчина наряду со стремлением завоевать одновременно тайного желания угаснуть в акте соединения с женщиной (матерью)? Не это ли желание стоит за «инстинктом смерти»? А может быть это воля к жизни реагирует тревогой на такое желание? Пытаясь объяснить эту тревогу в психологических и онтогенетических терминах, мы испытываем затруднение, если основываемся на представлении Фрейда об отличии инфантильной сексуальности от зрелой. По Фрейду оно состоит именно в том, что ребенок еще «не открыл» существование влагалища. Согласно этому взгляду, мы не можем говорить о примате собственно гениталий в широком смысле, а вынуждены, чтобы быть точными, назвать это приматом фаллоса. Следовательно, действительно правильнее описывать период инфантильной генитальной организации как «фаллическую фазу» 10. Множество зафиксированных высказываний мальчиков в этот период их жизни не оставляет сомнений в справедливости тех наблюдений, на которых основана теория Фрейда. Но если мы посмотрим пристальнее на существенные характеристики этой фазы, нам трудно удержаться от вопроса, действительно ли описание Фрейда является исчерпывающим для инфантильной генитальности как таковой во всех ее специфических проявлениях, или приложимо только к ее сравнительно поздней фазе. Фрейд утверждает, что для мальчика характерна концентрация интереса, в отчетливо нарциссической форме, на его собственном пенисе: «Движущая сила, которую эта часть мужского тела будет генерировать позднее в пубертате, в детстве выражается исключительно как желание исследовать суть вещей — как сексуальное любопытство». Очень важную роль при этом играют вопросы, касающиеся наличия полового члена и его размера у других живых существ. Но, конечно, суть собственно фаллических импульсов, начиная с ощущений в самом органе, состоит в желании проникнуть. То, что эти импульсы на самом деле существуют, вряд ли вызывает сомнение; они проявляются слишком откровенно в детских играх и при анализе маленьких детей. Опять–таки, трудно сказать, из чего состоит на самом деле сексуальное желание мальчика по отношению к его матери, если не из этих самых импульсов; и почему объектом тревоги, связанной с мастурбацией, должен быть именно отец ребенка как кастратор, если предположить, что мастурбация не является тем, что она есть — аутоэротическим выражением гетеросексуальных фаллических импульсов. В фаллической фазе психологическая ориентация мальчика в основном нарциссическая; следовательно, период, в котором его генитальные импульсы направлены на объект, должен быть более ранним. Конечно, следует учитывать возможность того, что они могут быть направлены не только на женские половые органы, о существовании которых мальчик инстинктивно догадывается. Действительно, мы встречаем в сновидениях (как раннего, так и более позднего периода), в симптомах и в особенности в деталях поведения наших пациентов оральные, анальные или садистские изображения (репрезентации) коитуса без специфической локализации. Но мы не можем считать это доказательством примата соответствующих импульсов, ибо мы не уверены, выражают ли, и насколько точно, эти явления какое–либо смещение от собственно генитальной цели. По сути — это может быть лишь демонстрацией того, что данная личность проявляет специфически оральные, анальные или садистские наклонности. Свидетельская ценность этих изображений коитуса очень мала, так как они всегда связаны с определенными аффектами, направленными против женщин, поэтому всегда остается неясным: не являются ли они, по сути, только выражением или продуктом этих аффектов. Например, наклонность унижать женщин может выражаться в придании анальных характеристик изображениям женских гениталий, в то время как орально ориентированные изображения могут выражать тревогу. Но между тем, имеются и реальные причины, почему мне кажется невероятным, что существование специфического женского отверстия должно оставаться «необнаруженным». С одной стороны, мальчик, конечно, автоматически считает, что все устроены так же, как он сам; но с другой стороны, его фаллические импульсы несомненно инстинктивно толкают его искать соответствующее отверстие в женском теле, более того, то отверстие, которого он сам лишен, ибо один пол всегда ищет в другом комплементарности или тех признаков, которые отличаются от его собственных свойств. Если мы всерьез принимаем заявление Фрейда о том, что сексуальные теории детей строятся на основе их собственного полового устройства, в данном случае следует вывод, что мальчик, побуждаемый импульсами к проникновению, неизбежно рисует в воображении комплементарный женский орган. Именно это заключение следует из материала, который я процитировала в начале статьи, говоря о маскулинном страхе перед женскими гениталиями. Очень сомнительно, чтобы этот страх начинался только в пубертате. Уже в начале этого периода тревога видна достаточно отчетливо, если заглянуть за невысокий фасад мальчишеской гордости, скрывающий ее. В подростковом возрасте задача мальчика, очевидно, не только освободиться от инцестуозной привязанности к матери, но и научиться управлять своим страхом перед всем женским полом вообще. Успеха на этом поприще, мальчик, как правило, достигает только постепенно: сначала он поворачивается спиной ко всем девчонкам на свете, и только когда его маскулинность пробудится полностью, она властно подвигает его через порог страха. Но мы знаем, что, как правило, конфликты пубертата — это, mutais mutandis, то есть — ожившие конфликты периода ранней инфантильной сексуальности, и таким образом, путь, которым развиваются подростковые конфликты, часто, в сущности — верная копия серии более ранних переживаний. Более того, гротескный характер тревоги, насколько мы можем судить о ней, исходя из символизма сновидений и литературных произведениях, безошибочно указывает на период ранних инфантильных фантазий. В пубертате нормальный мальчик уже приобрел теоретическое знание о влагалище, но то, чего он боится в женщинах — это что–то жуткое, незнакомое и тошнотворное. И если взрослый мужчина продолжает относиться к женщине как к великой неразгаданной им загадке, это его чувство может теперь относиться только к одному — к тайне материнства. Все прочее — только остаток страха перед этой тайной. Каково происхождение этой тревоги? Каковы ее особенности? И какие обстоятельства омрачают ранние отношения мальчика с матерью? Затрагивая эту проблему в статье о женской сексуальности п, Фрейд отметил, как наиболее очевидные, следующие обстоятельства: мать — первая, кто запрещает ребенку инстинктивные действия, потому что именно она ухаживает за ребенком в детстве. Во–вторых, ребенок, очевидно, переживает садистские импульсы по отношению к телу своей матери 12, предположительно связанные с яростью, возбужденной материнскими запретами, и, согласно закону талиона, его гнев оставляет после себя некий осадок в виде тревоги. И наконец — и это, видимо, принципиально — специфическая судьба генитальных импульсов — третий порождающий тревогу фактор. Анатомические различия между полами ведут к совершенно различным ситуациям у девочек и мальчиков, и чтобы по–настоящему понять, почему дети тревожатся, и почему они тревожатся по–разному, мы должны прежде всего принять во внимание реальное положение ребенка в период его ранней сексуальности. Природа девочки биологически обуславливает ее желание принимать, вбирать 13. Она знает или чувствует, что ее влагалище слишком мало для пениса отца, и это заставляет ее реагировать на собственные генитальные желания прямой тревогой; она боится, что если ее желания осуществятся, она сама или ее влагалище будут разрушены 14. Мальчик, напротив, считает или оценивает инстинктивно, что его пенис слишком мал для влагалища матери и реагирует на это страхом своей неадекватности или несоответствия, страхом быть отвергнутым и осмеянным. Следовательно, его тревога лежит совсем в другой области, чем тревога девочки; его первоначальный страх перед женщиной вовсе не страх кастрации, а реакция на угрозу его самоуважению 15. Чтобы быть правильно понятой, позвольте мне подчеркнуть мою уверенность в том, что все эти процессы протекают чисто инстинктивно, а в их основе лежат ощущения, бессознательно проистекающие от органов и напряжения соматических потребностей; другими словами, я считаю, что все эти реакции будут иметь место, даже если девочка никогда не видела пениса своего отца, а мальчик — влагалища своей матери, и даже в том случае, если дети не получили никаких теоретических знаний о существовании этих половых органов. Из–за особенностей своих реакций мальчик фрустрируется материнским наказанием всегда иначе и более жестоко, чем девочка, пострадавшая от руки отца. Шлепок ударяет по либидо–нозным импульсам в любом случае. Но у девочки есть определенное утешение в этом горе — она сохраняет свою физическую целостность. А мальчик бывает поражен еще и в другую чувствительную точку — задето его чувство генитальной неадекватности, которое, предположительно, сопровождает его либидоноз–ные желания с самого начала. Если мы полагаем, что наиболее общая причина ярости — это срыв импульсов, которые в данный момент имеют жизненную важность, то из этого следует, что фрустрация мальчика его матерью должна вызывать у него удвоенную ярость: во–первых, из–за обращения вспять его либидо, и во–вторых, из–за ранения его маскулинного самоуважения. Одновременно снова ярко вспыхивает старое негодование, идущее, вероятно, еще от прегенитальных фрустраций. В результате фаллические импульсы мальчика к проникновению сливаются с его гневом и фрустрацией и принимают садистский оттенок. Здесь позвольте мне подчеркнуть мысль, которой часто не придается должного значения в психоаналитической литературе, а именно: у нас нет причин приписывать фаллическим импульсам природный садизм, и, следовательно, недопустимо (при отсутствии особых доказательств) в каждом случае уравнивать «мужское» и «садистское» и, сходным образом, «женское» и «мазохистское». Но если примесь деструктивных импульсов действительно велика, материнские гениталии могут, согласно закону талиона, стать объектом прямой тревоги. Если сперва подсознательное влечение к ним было лишь неприятно, так как ассоциировались с раненным самоуважением, то вследствие вышеописанного вторичного процесса (гнев, вызванный фрустрацией) они становятся для мальчика объектом страха кастрации. И, вероятно, этот страх получает самое главное подкрепление, когда мальчик наблюдает следы менструации. Очень часто это последнее подкрепление страха кастрации в свою очередь оставляет долгий след на мужском отношении к женщине, как мы уже знаем из взятых наугад примеров из жизни самых разных народов в самые разные времена. Но я вовсе не думаю, что это непременно имеет место у всех мужчин в сколько–нибудь значительной степени, и, несомненно, это не является отличительной характеристикой мужского отношения к противоположному полу. Тревога этого рода очень похожа, mutatis mutandis, на тревогу, с которой мы встречаемся и у женщин. Когда в процессе анализа субъекта мы обнаруживаем у него эту тревогу в достаточно заметной степени — речь, безусловно, идет о мужчине, чья установка по отношению к женщинам заметно невротизирована. С другой стороны, я думаю, что тревога, связанная с самоуважением, оставляет у каждого мужчины достаточно отчетливые следы и налагает на его общее отношение к женщине особый отпечаток, который или отсутствует на женском отношении к мужчине, или, если он все же присутствует, является вторичным приобретением. Другими словами, тревога в связи с самоуважением не является интегральной частью женского естества. Мы можем уловить общее значение этой мужской установки, только если теснее познакомимся с развитием инфантильной тревоги у мальчика, ее проявлениями и с его усилиями преодолеть ее. Согласно моему опыту, страх быть осмеянным и отвергнутым — типичный ингредиент психоанализа любого мужчины, неважно, какова его ментальность или структура его невроза. Ситуация, складывающаяся при анализе, и постоянная скрытность перед женщиной–аналитиком выявляют эту тревогу и чувствительность яснее, чем она обнаруживается в обычной жизни, которая дает мужчинам множество возможностей избежать этих чувств — путем ухода от ситуаций, вызывающих их, или путем сверхкомпенсации. Эту специфическую основу мужской установки непросто проследить при анализе, так как она в основном скрыта за феминной ориентацией, по большей части бессознательной 16. Судя по моему собственному опыту, эта ориентация не менее распространена, хотя (по причинам, которые я укажу) менее заметна, чем маскулинная установка у женщин. Я не предлагаю здесь для дискуссии ее различные источники; я только предполагаю, что ранняя травма, нанесенная самоуважению мальчика, может быть одним из факторов, виновных за отвращение мальчика к его мужской роли. Его типичная реакция на эту травму (и на страх перед своей матерью, порожденный угрозой этой травмы) очевидна — это переключение либидо от матери на себя и свои гениталии. С точки зрения экономии либидо этот процесс вдвойне выгоден: он позволяет мальчику избежать болезненной или тревожной ситуации, создающейся между ним и его матерью, и восстанавливает маскулинное самоуважение мальчика путем регрессивного подкрепления его фаллического нарциссизма. Женские гениталии больше не существуют для него («необнаруженное» влагалище — это отрицаемое влагалище). Эта стадия развития мальчика полностью идентична с фрейдовской фаллической фазой. Мы должны также попытаться понять любопытство, доминирующее в этой фазе развития мальчика, и специфическую природу этого любопытства, как выражение отступления от объекта, связанного с нарциссически окрашенной тревогой. Первая реакция в данной ситуации — усиление фаллического нарциссизма. В результате — желание быть женщиной, которое маленьким он нередко высказывал без смущения, теперь вызывает у него отчасти тревогу, как бы оно не осуществилось, и отчасти страх кастрации. Как только мы поймем, что маску–линный страх кастрации во многом является ответом Эго на желание быть женщиной, мы не сможем полностью разделить заключение Фрейда о том, что бисексуальность проявляется отчетливее у женщин, чем у мужчин п. Оставим же этот вопрос открытым. Та особенность фаллической фазы, которую подчеркивает Фрейд, показывает с особой ясностью нарциссический шрам, который отношения с матерью оставляют у маленького мальчика. «Он ведет себя так, как будто смутно догадывается, что этот орган может и должен быть больше» 18. Мы расширим это наблюдение, сказав, что такое поведение действительно начинается в фаллической фазе, но не ослабевает вместе с ее окончанием, напротив, оно наивно демонстрируется в течение всего детства мальчика и продолжает существовать позднее, как глубоко спрятанная тревога о размере пениса субъекта или о его потенции, или (как менее скрываемая) гордость за них. Итак, одна из крайностей биологической разницы между полами такова: именно мужчина вынужден реально пройти через необходимость доказывать свою маскулинность женщине. Для нее аналогичной необходимости нет. Даже если она фригидна, она может участвовать в половом акте, зачать и родить ребенка. Она играет свою роль самим фактом своего бытия, без всякого действия, и это вечно наполняет мужчин восхищением и завистливой обидой. Мужчина, напротив, должен всегда что–нибудь делать для того, чтобы реализовать себя. Идеал «продуктивности» — типичный мужской идеал. Это, вероятно, одна из фундаментальных причин того, что проводя анализ у женщин, которые боятся своих маскулинных тенденций, мы часто обнаруживаем, что они бессознательно относятся к честолюбию и достижениям как к мужским атрибутам, несмотря на значительное расширение сферы активности женщин в современной жизни. В собственно сексуальной жизни мы видим, как обычное стремление к любви, влекущее мужчин к женщинам, очень часто затмевается переполняющей мужчину внутренней одержимостью, доказывать вновь и вновь свою маскулинность себе и другим. Мужчину такого типа, в наиболее крайней форме, интересует только одно — завоевать. Его цель — «иметь» множество женщин, самых красивых и самых неуступчивых. Мы находим примечательную смесь нарциссической сверхкомпенсации и тревоги за свою самореализацию как в тех мужчинах, которые желая одерживать победы, тем не менее негодуют на женщин, принимающих их настойчивость слишком серьезно, так и в тех, которые сохраняют пожизненную благодарность женщине, если она награждает их какими–либо дополнительными доказательствами их мужественности. Другим способом защиты ноющего нарциссического шрама от возможной опасности является описанная Фрейдом склонность к выбору недостойного объекта любви 19. Если мужчина не стремится к женщине, которая ему равна или даже выше его — разве это не защита от угрозы самоуважению по широко известному принципу «зелен виноград»? От проститутки или доступной женщины нечего бояться отказа или невыполнимых требований в сексуальной, этической или интеллектуальной сфере, а, следовательно, можно не опасаться за свое превосходство м. Это подводит нас к пониманию третьего пути поддержки мужчинами позиции собственного превосходства, самого важного и самого зловещего по своим культурным последствиям: это стремление снизить самоуважение у самих женщин. Я думаю, мне удалось показать, что мужское пренебрежение к женщинам основано на определенной психологической тенденции не уважать их, коренящейся в реакции мужчин на определенную биологическую данность, чего и следует ожидать от так широко распространенной и так настойчиво поддерживаемой сознательной установки. Мнение, что женщины — инфантильные создания, живущие эмоциями, и поэтому не способны к ответственности и не вынесут независимости — результат работы маскулин–ного стремления снизить самоуважение женщин. Когда мужчины приводят в оправдание этой установки довод, что множество женщин на самом деле соответствуют такому описанию, мы должны задуматься, не культивируется ли именно такой тип женщины проводимой мужчинами систематической селекцией. Еще не самое худшее, что величайшие умы от Аристотеля до Мебиуса затратили немало энергии и интеллектуальных усилий на доказательство принципиального превосходства маскулинности. Что действительно плохо — это тот факт, что хлипкое самоуважение «среднего человека» заставляет его снова и снова выбирать в качестве «женственного» типа — именно инфантильность, незрелость и истеричность, и тем самым подвергать каждое новое поколение влиянию таких женщин.