Читать интересную книгу Живописный труп - Мария Санти

длинная мысль. Его не устраивало уже то, что женщина жужжала. «Не жужжи, перестань жужжать», – вот практически единственное, что могла услышать от него женщина после секса. Генерал всегда, когда мог, жил по своим правилам. На товарищей, которые пытались склонить его к матримониальным отношениям со своими сестрами, дочерями или любовницами, он смотрел с жалостью. Его удивляло, что люди не используют правила для своей пользы, а пытаются им соответствовать. На тех, кто говорил «если человек в сорок лет холостяк, то у него какие-то проблемы», он смотрел с изумлением антрополога. Вот он холост в шестьдесят. И? Генерал с самого детства знал, что со смертью все закончится, и не ждал спасения. Афанасий Абрамов сдержанно презирал людей, которые были слабее его. Он не понимал, почему другие не могут быть такими же, как он.

Дети сделали бы его уязвимым. В районе Арбата жили генеральские отпрыски – социальные инвалиды. Промотав наследство, они спивались под рассказы о своем вымышленном величии. И нередко их высокопоставленные отцы до последнего стелились перед ними, мечтая, что однажды безвольные, рыхлые детушки станут героями. Все это было так скучно. Вместо тысячи детей и капризной жены у Афанасия Аркадьевича был тупой и жирный младший брат. Один-единственный раз в жизни генерал подумал о нем с уважением – когда выяснилось, что шашлычник прикупал на его деньги участки. Сегодня это была самая дорогая земля в Подмосковье. Генерал с Жанной были очень богаты, гораздо богаче, чем она думала.

При жизни брата генерал относился к нему так же, как и к их родителям. Терпел. Своих он не давал в обиду. Можно даже сказать, что его личность была расположена не внутри его черепной коробки, а снаружи, в том, что он делал. В тех процессах, которые наладил. В тех солдатах и офицерах, которых сберег. В том уважении и даже страхе, которые испытывали продажные военные при одном его появлении. Они предпочитали с ним не связываться. Крепкий, высокий, плечистый, кучерявый с проседью, он не боялся терять. Страх был для его тела чем-то вроде пота. Организм реагировал и на взрывы, и на обстрелы, и на ранения, и на интриги, и на угрозы командования стереть его в порошок, если он не даст обворовать своих солдат. Организм естественным образом выделял страх, но это не мешало генералу делать то, что он считал должным. У него никогда в жизни не было нереалистичных планов, потому что, для того чтобы выжить в его семье, нужно было с раннего детства крепко стоять на ногах. Подчиненные называли его зверем. Зверем он и был. Сильным и здоровым социализированным животным. Но никто бы никогда не назвал его крысой. Если бы не проклятое зрение, он нашел бы себя и на гражданке. Судьба распорядилась иначе, так что теперь он претерпевал бездействие.

Когда появилась Жанна, Афанасий Аркадьевич был недоволен. Ребенок – это бегающая под ногами просьба о помощи. Дети требовательны, они не умеют терпеть. Он что-то слышал об окситоцине, который выделяется при общении с мелюзгой. Но кажется, правы были женщины, которые называли его «эмоциональным кастратом». Окситоцин-то, может, и выделялся, только Афанасий Аркадьевич этого не чувствовал. Нескладная, нелепая, ненужная собственному отцу девочка. Брат звонил ему и жаловался, как тяжело «с единственным продолжением нашей семьи». Генерал намек считывал, но довольствие не увеличивал. В конце концов, ребенок был единственным, что его бестолковый брат в жизни сделал сам.

Его отношение к племяннице начало меняться, когда он заболел. Однажды утром в реанимации, подключенный к трем аппаратам и по брови залитый обезболивающим, он остро почувствовал, как она одинока. Что эта пичужка такой же заложник жизни, как и он сейчас. Только он подключен к ИВЛ, а она к развратному избалованному садисту. И у него никого нет, а у нее есть он.

Небольшая раскопка

В воскресенье Платон Степанович пребывал в игривом настроении.

– Эльвира, а как сейчас зарабатывают массажисты в провинции?

– По-разному. Я же не совсем массажист, я энерготерапевт.

– Это бесконтактный массаж?

– В ваших словах слышится некоторая ирония.

– То, что вы говорите, непривычно. Но мне действительно интересно.

– У меня была подружка, Полина, и когда у нее было много клиентов, она звала меня помогать. Довольно быстро всему научила. Потом у меня появились свои постоянные клиенты. И все они говорили, что у меня очень хорошая энергетика и после моего массажа к ним приходят идеи, им хочется жить, становится легче глобально. Я могу лечить руками, силой мысли. Понимаете?

– Да.

– Я еще в детстве, бывало, смотрела по вечерам на звезды и думала о том, зачем меня послали на эту планету.

В словах Эльвиры не было и тени иронии. Но одновременно Смородина не чувствовал той особой увлеченности, которая отличает верующих. Человек, который верит в то, что мертвые воскресают, говорит об этом иначе, нежели человек, который притворяется, что он верит. Верующий как будто переключается на другую программу. С другой стороны, любой профессионализм включает в себя необходимость притворяться профессионалом. Ну, конечно, в том случае, если профессионал хочет кушать. Если Эльвира хотела казаться возвышенным человеком, пусть будет так. При этом Смородина видел, что она была не героиней, не фанатичкой, не поэтической душой, а самой обыкновенной женщиной. Наверное, именно таким и должен быть народный целитель, если хочет прокормиться.

Или он ошибался? И после той молодости, которая выпала на ее долю, уйти в мир грез было совершенно естественно?

– И для чего вас послали?

– Чтобы указывать людям путь. Давать ресурс.

– А вы сейчас не проводите сеансов энерготерапии?

– Только по запросу. Какой у вас?

– Я бы хотел всегда быть в состоянии позаботиться о себе.

Смородину изумило, что он выпалил именно то, что было у него на сердце. А ведь искренность делает уязвимым. Что-то было в этой женщине безопасное, располагающее. После рассказов о шашлычнике он действительно начал беспокоиться о том, как бы не стать обузой для сына. Эльвира села к нему поближе.

– Дайте руку. Вот так. Закройте глаза. Нет, делать ничего не надо, я считаю информацию. Можно я все сделаю так, как я хочу? Вы даете разрешение?

Смородина с трудом удержал внутреннего юриста, который любопытствовал: «А на что именно?»

– Да.

Эльвира молчала. Через минуту, которая показалась очень долгой, потому что Смородина чувствовал себя глупо, и ему было немного жаль, что он признался чужой женщине в своих страхах, он приоткрыл глаз. Эльвира сидела рядом, зажмурившись и держа его за руку. Он почему-то вспомнил сцену из «Войны