Тогда я вернулась в свою комнату, чтобы снова улечься между матерью и Гутормом, которые все еще спали. Пока я забиралась на свое место, мне на глаза попались два маленьких деревянных сосуда с настоями. Они стояли в углу комнаты, так близко к руке матери, что я испугалась, не опрокинет ли она какой-нибудь из них, когда проснется. Первым сосудом я часто пользовалась — в нем был настой, который приготовила мне мать, чтобы помочь одолеть болезнь. Во втором находилось зелье, которое мы вместе приготовили для Сигурда. Я надеялась, что если мать и прольет один из отваров, то это будет целебный настой для меня.
Дождь шел три дня без перерыва, и я решила, что, заботясь о здоровье валькирии, Сигурд нашел для нее укрытие, в котором они и пережидали непогоду. Но ревность не давала покоя моему разуму, спрашивая: а как же я? Как же мое здоровье? Неужели Сигурду нет до него дела? Но теперь дождь прекратился. Сквозь маленькое окошко своей комнаты, затянутой полупрозрачной пленкой из кожи новорожденного теленка, я видела солнечный свет. Я сочла это за хороший знак, и во мне снова проснулась надежда, которая стала возвращаться на почетное место в моем разуме, где уже успело прочно обосноваться сомнение. Столкнувшись друг с другом, эти силы вступили в борьбу. Одна рисовала в моем воображении образы Сигурда и валькирии, которые, сливаясь в объятиях, укрывались от дождя в какой-то пещере, а другая направляла мой взгляд на солнце и заверяла, что Сигурд вернется и мне не придется давать ему зелье. Мне не хотелось подвергать нашу любовь такому испытанию — ведь заставить Сигурда выпить отвар я могла, лишь прибегнув к обману. «Он же принял мой локон, — напоминала я себе. — И трижды прошел передо мной с обнаженным мечом». Чему быть, того не миновать.
В зале проснулся Гуннар и окликнул Хёгни. Тот, должно быть, торопливо сел, потому что я услышала клацанье пустого рога о камни, окружавшие очаг. Потом раздался его голос, все еще хриплый спросонья.
— Мы слишком долго спали. Давай поспешим и набьем еще дичи. Сигурд точно вернется сегодня вечером.
— Вернется он или нет — мне без разницы, — зло проворчал Гуннар. — Пусть забирает валькирию вместе с ее волшебными рунами. А нам останется золото. Если он еще не выкопал его.
На мгновение воцарилась тишина. Я ясно представляла, как Хёгни кивает в сторону моей комнаты, будто бы видела это своими глазами. И поняла, что это так, когда услышала слова Гуннара.
— Брат, она все равно об этом узнает, рано или поздно.
— Тогда пусть это случится поздно, — прошептал Хёгни. — Нам еще ничего толком не известно. Могло произойти что угодно. Вдруг он погиб от руки римлян? Жив он или мертв, Сигурд остается нашим побратимом. Этого не изменить. Когда он вернется, мы попросим объяснить, почему он так задержался. Я думаю, он разрешит все сомнения и успокоит тебя и Гудрун. Доверься ему хоть немного.
— Я никому не доверяю, — ворчливо отозвался Гуннар.
Хёгни засмеялся.
— Тогда мне жаль тебя, брат. Нет в жизни ничего более ценного, чем дружба. А из какого зерна она произрастает, если не из доверия?
— Ерунда. Я скажу тебе, что ценнее дружбы, — жизнь. Разве не эту мудрость хотел записать в наших сердцах отец? И скал