Он догнал ее в коридоре, застланном малиновой ковровой дорожкой с вытертым зеленым краем.
– Ты что?
– По-моему, мы были на “вы”.
– Как угодно, можем на “вы”. Почему вы смылись?
– Что?!
– Все. – сказал он сердито, – проехали.
Она шла впереди. Волосы, подвернутые концами внутрь, независимо и очень трогательно вздрагивали на белой шее.
Он не удержался, конечно. Он сунул руку ей под волосы. Между пальцами как будто потекла медовая, рыжая, теплая вода.
Она дернулась, подпрыгнула, обернулась и задела его грудью.
Как плохо, подумал он быстро. Совсем плохо. С этим надо что-то делать. А как это делать, если после поцелуя в “общественном месте” она таращилась на него, как девчонка, подсматривающая из кустов за старшим братом и его приятелями, и глаза у нее были дикими!
– Отпустите меня!
Он оглянулся – никого не было в длинном малиновом коридоре, – сунул нос ей в шею и подышал немного, и потерся щекой, и услышал ее запах, и губами потрогал мочку с крохотной жемчужной сережкой.
Она перестала дышать и постепенно стала розовой. Розовый цвет поднялся из-за выреза майки, затопил щеки, лоб и уши. На виске колотилась жилка.
Тут он наконец догадался – соблазнитель, твою мать, козел Мефодий!
– Что? – Он посмотрел ей в лицо. Лицо было совершенно несчастным и растерянным. – У тебя… ты что… раньше…
Он даже не знал, как это спрашивается, черт возьми, и уж точно не посреди санаторного коридора об этом спрашивать!
Он не знал, но она поняла.
– Ну да, – согласилась она горестно, как будто он уличил ее в мелком воровстве. – Никого и никогда. И в школе тоже никогда. И в детском саду. А мне тридцать пять… уже давно было, весной.
– А мне сорок два, – признался он ей в ухо, и по спине дернуло холодом. – Зимой. И всегда все было – и в школе, и в институте. А в детский сад я не ходил.
В отдалении хлопнула какая-то дверь, их шатнуло в разные стороны, и они опять пошли по коридору – отдельно друг от друга, как будто ничего важного не было сказано.
На улице он сунул ей мятую пачку, и она вытащила сигарету и робко на него посмотрела.
Федор Тучков смутился, что случалось с ним примерно раз в пятнадцать лет.
– Ты, наверное, это не куришь…
– Мне все равно. В институте студенты чем только не угощают! Ты не представляешь… ете… какое дерьмо… то есть какие плохие сигареты курят студенты!
– Не представляю, – согласился Федор Тучков. Тут он вдруг увидел, – своими глазами, разумеется! – как она курит со студентами на институтской лестнице, и улыбнулся.
– Садись, – он подтолкнул ее к лавочке. – Поговорим.
– О чем… поговорим?
Федор Тучков затянулся чрезвычайно глубокомысленно.
– О твоем трупе, конечно! То есть о том трупе, который ты нашла.
Почему-то Марина была уверена, что говорить он хочет совсем о другом, и ей пришлось несколько секунд собираться с мыслями.
Да-да. убийство! Ее собственное “приключение”, которого она ждала всю жизнь!..
– Да, Вадик что-то знает! Как ты думаешь, он следил за нами?
Федор Тучков знал совершенно точно, что Вадик за ними не следил. За ними никто не следил. Он профессионал и отлично разбирался в таких вещах.
– Не знаю, что имел в виду Вадик. Странно другое.
– Что?
– Вчера Вероника разговаривала с кем-то в кустах у забора. Сегодня утром появился неизвестный сын Паша.
– Может быть, он ее сообщник. Или она видела, что он убил… того.
– Может быть, у них было свидание.
– Какое еще свидание! – возмутилась Марина. – Вероника никак не могла встречаться в кустах с такой гориллой! Она совсем из другой среды, это же очевидно!
– Мне не очевидно.
– А мне очевидно.
– Почему она ни разу ни о чем не спросила ни Валентину Васильну, ни Пашу?
Марина ничего не поняла.
– Что?
– Вероника говорит все время и за всех. Ей скучно, она так развлекается. Она уверена, что здесь собралась куча пожилых кретинов, и она развлекает себя тем, что непрерывно их дразнит. А Валентине Васильне она ни разу не сказала ни слова. Ее сыну сегодня она тоже не сказала. Я пришел на завтрак раньше всех. Она этого Пашу даже не заметила, хотя не заметить его трудно.
– Ну и что?
– Я пока не знаю, но это странно. Учитывая вчерашний разговор. Марина подумала.
– Федор, а может, они ее шантажируют?! Может, они специально для этого приехали? И этот Паша никакой не сын, а просто бандит?
Он не мог делать выводов на пустом месте. Его совсем не так учили. Поэтому он промолчал – в своих целях промолчал. Она должна ему помочь в том, чего он никак не мог сделать сам.
Немного помочь, а там он сам справится.
– Слушай, а может, Вероника все-таки убила того, которого я потом нашла? Может, он тоже был шантажистом?
– Что-то слишком до хрена шантажистов. Пардон, то есть много. Их так много не бывает.
– Откуда ты знаешь?
– В кино видел. И эта бабка очень странная. Очень.
– Какая бабка? Элеонора?
– Нет. Элеонора как раз совсем не странная. Странная Логвинова Ирина Михайловна. Марина страшно удивилась
– Разве она странная?! По-моему, бабка как бабка. Глухая тетеря, жила всю жизнь в деревне под Пензой, потом зять разбогател и отправил мамашу отдохнуть, вот и все.
– Замечательно, – похвалил Федор, – зятя и Пензу ты сама придумала или она тебе рассказала?
– Придумала, – насупившись, сказала Марина.
– Ты все хорошо придумала. Кстати, зять из Пензы как раз единственное, что можно придумать, когда на нее смотришь. А у нее на руках маникюр. Не заметила?
Марина покачала головой.
– Или зять перед санаторием ее сводил в маникюрный салон? И в каком салоне могут отчистить руки, которые последние шестьдесят лет копались в земле?
– Господи, – пробормотала Марина, – бабка-то тут при чем?!
– Она странно говорит.
– Почему?! Федор, ты… куда-то не туда заехал! Она говорит по-деревенски, только и всего.
Он потушил сигарету и посмотрел в небо, жарко сиявшее над голубыми елями. Глаза у него оказались ореховые, светлые, чуть золотистые, и зрачки – с булавочную головку.
– Она говорит так, как говорил бы я, если бы мне пришла фантазия играть деревенского деда. Так говорят в кино.
Марина растерянно молчала.
Ни на бабусю Логвинову, ни на Валентину Васильну с ее сыночком она почти не обратила внимания. Нервная Вероника и Вадик, каким-то образом догадавшийся об убийстве, интересовали ее гораздо больше. И еще Юля с Сережей.
Но тут Федор Тучков опять сбил ее:
– А как Элеонора оказалась утром возле корта?
– Да никак! – с досадой, потому что он уводил ее непонятно куда от ее правильных “детективных” мыслей, воскликнула Марина. – Она ходила за малиной для Оленьки. Ты что, не знаешь? Оленька плохо кушает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});